Никто больше не звал его Савкой, а только: маленький господин Стефан. В имберийском произношении это звучало почти через "ша".

У него был воспитатель, были учителя, был ослик с тележкой и — больше не было синяков.

Савка знал, если понадобится, он умрет за отца.

А мать… Он понял, что не нужен. Иначе она бы давно приехала.

Отец потом как-то обмолвился, что она связана кровной клятвой. Савка пожал плечами: у отца то же были не самые лучшие обстоятельства, учитывая ту борьбу, которую он вел, однако… Он же нашел возможность вытащить и забрать сына.

Отец посмотрел на него долгим взглядом и ничего не сказал. А что тут скажешь?

Савка прав.

Маленький господин Стефан превратился в самоуверенного мальчика.

А потом…

Потом отец отправил его в закрытую школу, и там Савке начала сниться старая Луска. Она опять закрывала его своей юбкой, да только никак не могла закрыть: ткань рвалась, и Савка кричал от ужаса, просыпаясь от собственного крика.

…

Акулина вопросительно взглянула на него и Саватий кивнул — он готов. Занавесь отпрянула резко, точно ее разорвали посередине, и солнечный свет, ударив в невидимые никому зеркала, ореолом вспыхнул вокруг него. Под дружные, восхищённые вскрики, Саватий вошел в молельню. Ряды верующих тяжело всколыхнулись, задвигались, гул прокатился под низкими сводами — то ухнули каменные полы от удара множеством коленей: одним порывом все, кто был в молельне, упали перед Саватием.

Лаки припарковал машину провинциала, как всегда, с изяществом опытного водителя, любящего удивлять публику своим мастерством.

И перед Лизой дверцу распахнул с той же безупречной элегантностью.

— Благодарю вас, любезный лир, — молвила она, борясь с неловкостью.

Лаки улыбнулся вежливо — он словно думал о чем-то — и, тряхнул головой, решительно сказал:

— Я не говорил вам, Елизавета Львовна, что я, пока вы проводили время у госпожи Ирмы, имел честь познакомиться с полицмейстером Прокопием Барановым. Очень любезный человек, крайне обаятельный, и супруга у него прелестная. Они очень любят свой край, это чувствуется в каждой мелочи. Нас пригласили на охоту, Елизавета Львовна.

— Нас?! — Лиза не сдержала голос и чуть не уронила пакет, перевязанный шелковой лентой. Между прочим, с охотничьим костюмом. Она прямо взглянула на Лаки, с невольным подозрением: Ирма же сказала, что они с ней одни в «Модах». Но ведь она не солгала?

— Не волнуйтесь! — успокоил Лаки, поняв ее по-своему. — Приличия будут соблюдены. Завтра к провинциалу с визитом заедет госпожа Баранова со своими прекрасными дочками: вы познакомитесь. Она пригласит вас на охоту. Не отказывайтесь. Это хороший способ завести новые знакомства, развеяться, а то — простите меня за это замечание — у вас весьма ограниченный круг общения здесь. Монастырь — все-таки не то, что нужно молодой девушке.

— И какова будет программа мероприятия? Вам уже сказали?

— Все как обычно, — Лаки улыбнулся. — Женщины собирают пикник, а мужчины тем временем охотятся.

— Боюсь, меня не поймут. Извините, любезный лир, но моя корзина будет… пустой, — Лиза качнула головой.

— Не берите в голову, — энергично возразил он. — Я предупрежу Саватия, и у вас будет самая богатая корзина.

— Не думаю, что стоит злоупотреблять его гостеприимством. Он и без того чрезвычайно мил и любезен, — заметила девушка.

А я и так, кажется, злоупотребляю… везде понемногу.

— Видите ли, милая Лиз, — засмеялся Лаки. — Я давно слежу за деятельностью Саватия. Вы знаете, что его обвиняют в ереси?

Нет, Лиза этого не знала. Сказать честно, теологию ей дома преподавали настолько поверхностно, что даже не спросили пересказ учебника, который однажды вручили и велели прочитать. Ничего удивительного, народники презирают теологию.

Лиза пожала плечами.

— Да, — подтвердил имбериец, — обвиняют и у нас, и у вас. А я считаю, что он следует верным путем, и ему нужно помогать. Я, но это секрет, дорогая Лиз, жертвую Саватию довольно-таки крупные суммы, и хотя раньше мы не были представлены, однако, он, разумеется, знает об этом. Крупных пожертвователей всегда знают. Я вообще-то богатый человек, просто мне лень сидеть в срединной Имберии и смотреть на овец и холмы из окон родового Замка. Так что не переживайте, Лиз, мы просто немного отщипнем от суммы моих вложений. Не возражайте! Не обижайте меня! Я продолжаю считать, что наш мир слишком много задолжал вашему отцу и просто пытаюсь восстановить справедливость! Будьте готовы: дня через три состоится все действо, говорят, что в этих краях как раз начнется женская осень.

— Бабья.

— Что?

— Правильно говорить, бабья осень.

— О! А я испугался быть невежливым и поэтому исправил! — Лаки улыбнулся. — Уговорил ли я вас, Елизавета Львовна?

— Я обещаю подумать над вашим предложением, любезный лир, — Лиза присела в легком реверансе, давая понять, что пора прощаться.

Лир Лэрд склонился в поклоне.

Несбалансированное питание, дефицит солнечного света и ограниченный набор местных видов продовольствия быстро ведут к высокой утомляемости, апатии, сонливости, снижению работоспособности. Во избежание этих неприятных состояний рекомендуется наладить режим сна и отдыха, по возможности, больше бывать на свежем воздухе, а главное, следить за питанием: в нём должны присутствовать и мясо, и рыба, и молочные продукты, но акцент необходимо делать на свежих овощах, фруктах и зелени.

Из медицинских рекомендаций для жителей Скучных земель

В последний год правления Александра Державина в Империи насчитали около трех тысяч сирот. Все они находились в частных и государственных сиропитательных заведениях, как правило, очень невеликих: некоторые из них могли принять только десять-двенадцать малышей. Уже через год после Смуты улицы городов наводнили беспризорные дети. Точное число их неизвестно, но отчетные документы народной милиции, при которой были организованы спецприеники для таких детей, говорят о 30 тысячах малолетних задержанных. Через два года их было уже 125 тысяч, а через пять — полмиллиона, но эти дети уже находились в приютах и детских домах.

Краткий очерк истории «Совета по спасению детей»

Любви, огня и кашля скрыть нельзя.

Народная мудрость

Над горизонтом висели туманы, и сырость их — пробирающая, стылая — чувствовалась даже в самом сердце замка, там, где жарко пылали камины. Но отчего-то нынче огонь не мог согреть древние стены, и Анна, прикладывая руку к темному камню, чувствовала, как где-то далеко разрастается снежная стыль, словно Оплот был… обижен? Рассержен?

По-настоящему сухо было, пожалуй, только в «Детском корпусе», построенным в годы не столь отдаленные, может быть, век назад, а, может быть, чуть больше. Здесь Анна не чувствовала не вытягивающий тепло холод стен, не напрасный жар каминов, — ничего, что заставляла бы ее с тревогой прислушиваться, гадая, не сходит ли она с ума, воображая то, чего нет.

«Детский» вел себя, как и положено любому человеческому жилью, а то есть, не имел плохого настроения и не пытался его навязать своим обитателям. И он отапливался отдельно, через котельную, которую построили задолго до Анны, по распоряжению старшего Винтеррайдера в первый год Смуты.

Однако, уже пару дней одна мысль беспокоила Анну, и сегодня она решила обойти все классы, проверяя свое подозрение. И на первый взгляд, волноваться было не о чем. В классах тепло, учителя и воспитанники спокойны, а дети даже примерны и благонравны. Уроки идут монотонно и неторопливо.

Слишком монотонно. Это оттого, что все, без исключения, были какими-то слегка сонными, словно местная погода давила и на маленьких, и на взрослых, и никому не хотелось шевелиться лишний раз.

Послушав уроки, посмотрев на коллег и детей, Анна вполне уверенно подумала о том, что детский дом надо перевозить в другой климат. Ей уже приходила эта мысль в голову, когда она только появилась в Оплоте. Но тогда она смотрела на все как сквозь толстое мутное стекло.