…В вышивке была своя прелесть: да, Лиза понимала, что она фактически сидит под замком — ведь и норму вышивки ей дали завышенную — обычно столовые салфетки были меньшего размера — и она еле успевала закончить, но с другой стороны ее никто не тревожил в эти часы и, втыкая иголку в полотно, Лиза могла вспоминать, обдумывать, сравнивать… Думать над последними разговорами с отцом…

На четвертый день, возвращаясь после завтрака в покой, на столе у дежурного по гостевому корпусу она заметила газету и с очаровательной улыбкой спросила можно ли ее забрать. Слава «племянницы» тихо шла за ней по пятам и газету ей с готовностью отдали:

— Это от самого брата Саватия приносят, — таинственно шепнул ей дежурный, возводя глаза к потолку. — Он прочтет, подумает над ней, помолится за всех, потом нам раздают. Так что после ручек дядюшки, после молитовки его — вам-с… Я сам-то еще не успел, вторую ночь для смиреномудрия поклоны бью. Брат Максим говорит гордости во мне много, надо воспитывать, да.

— Я верну, — пообещала Лиза.

Улыбка держалась, как приклеенная. Мышцы свела судорога. Главная новость передовицы, набранная огромными буквами, ударила по глазам: Лев Соцкий застрелен при попытке бегства.

Судя по дате, газета вышла, когда Лиза ехала в дилижансе.

Империи сообщили про гибель Соцкого через три недели после его скорых похорон… Или как это называют у палачей?

А ведь Саватий никак не отреагировал на дату смерти отца. Еще не видел газету? Не посчитал это важным?

В дверь стукнула Акулина и Лиза закинула газету под койку.

А после с трудом усадила себя за вышивку: еще неизвестно, что будет, если она не выполнить эту… норму.

Работа шла трудно, несколько раз Лиза почти ошиблась. В покоях было то слишком душно, то слишком тихо…

…Первая вышивальщица может вышить за три месяца 82 салфетки… Даже задача, написанная безукоризненным маминым подчерком, и та — про вышивку. С вышивкой Лиза пока на «вы».

У Лизы — косички и новые ленты, у Лизы — уроки, а ей хочется играть в снежки с девчонками… И ленты показать тоже, но маменьке об этом лучше не говорить. Это обывательщина.

Маменька строга. Она встает и задергивает шторку, и теперь не видно бесконечных снежных просторов, а, главное, Лиза не увидит вовремя воздушные сани, и не выбежит встречать отца. Вторая вышивальщица вышивает столько же за шесть месяцев… А она — капуша, эта вторая…

Лиза, серьезнее.

Да, маменька…

— Первая вышивальщица может вышить 82 салфетки, — вслух повторяет Лиза давнюю задачу и, бросив салфетку, встает, разглядывая зубцы крепостной стены. Далеко за ними пунктирно блестит лента реки, а еще дальше теряются в голубоватой дымке желтые перелески.

Межреченск должен быть… Вправо или влево? В любом случае он по реке, значит, вправо или влево, но с этой стороны.

А ведь может статься так, что она никогда не выберется из этого Замка. Сама пришла…

— Ты зачем приехала?

— Навестить вас, дядюшка. И поговорить.

— Не здесь.

— Да.

Или она излишне подозрительна?

— Вы знаете, что моего отца убили?

— Когда?

— На десятый день зорничника.

— Как это случилось, ребенок? Расскажи мне.

…Саватий указал Льву Соцкому место будущей шахты.

Зачем Саватию кристаллы? Деньги — да, а кристаллы — сырье, дорогое, ценное, но сырье.

Он указал место шахты.

А она так и не спросила про ту книгу. И даже оставила всю эту ли-те-ра-ту-ру в дилижансе. Показалось, что так будет лучше.

Сколько все-таки здесь лесов. И листья — желтые, сразу понятно почему месяц называется золотенем. Лиза в детстве, помнится недоумевала: какой смысл во временах года, и кто придумал все эти назнания? Там, где она росла, лето мало отличается от зимы.

Вот и в это лето снег мало таял в Полунощи.

Из-за снега трудно хоронить, даже совсем невозможно.

Мама нашла последний приют в Туманной долине. Что может быть парадоксальней — горячие источники среди снегов и вечный туман над ними. В самой Туманной долине нет снега и, когда над Панцирем бесится вьюга, в долине идет дождь. Здесь всегда тепло и сыро, в этом царстве то ли весны, то ли осени, но зиме в нем места нет, а есть — ручьям, озерам, радугам, которые упираются в снежные стены. Стены выше радуги. Там, наверху, Полунощь, а здесь, внизу, не видно даже звезд на черном покрывале неба. И самого неба тоже. Туман.

Первым умершим в Полунощи была нянюшка. Тогда и решили сделать кладбище в долине. Теперь мама и нянюшка лежат вместе. А Лиза даже не сходила к ним перед своим отъездом.

… перед бегством.

А отца скинули в старый шурф, как государственного преступника. В наказание — государственные преступники не должны иметь могилы. Милостью и снисхождением было объявлено то, что Лизе дали проститься.

Па…

Не смотрите, барышня, не надо…

Обыск… Деньги, добытые нечестным путем, изымаются в пользу казны.

А ту дверцу не нашли…

Или Саватий не видел газеты? Свежую прессу из Межреченска привозят рано — Саватий просматривает ее за завтраком. Когда он над ней молится, Лизе неизвестно. Но значит — видел?

Бодрые мужские голоса внезапно долетели до слуха девушки. Она вышла в прихожую, прижалась ухом к двери. Кого-то заселяют. Ей нет до этого дела.

Уже через два часа она поняла, что ошиблась.

Перед обедом, по-отечески улыбаясь, Саватий представил ей Лаки Лэрда, иностранного журналиста и — как оказалось — давнего поклонника Льва Соцкого. Лэрд пишет книгу о Льве Борисовиче и проделал огромный путь…

Лаки Лэрд, потрясенно сияя глазами, поднимался из-за стола навстречу Лизе и — странно — она почувствовала раздражение.

Члены прежней Императорской фамилии были известны особенной любовью к парковым ансамблям и даже сами принимали участие в их оформлении. Не удивительно, что у Великой резиденции в Темпе разбит живописнейший сад, который называют Прекрасным или Дворцовым. Придворные поэты в прежние времена уверяли, что на земле невозможно найти место лучше. Достоверно известно, что начало ему было положено еще при древних царях — упоминания об этом встречаются в ранних образцах Высоцких летописей.

Из путеводителя по столице Империи

Ох, душечка моя, Марфинька, подруженька моя любимая! Такие дела сейчас во дворце творятся, что в прежнее-то время и помыслить нельзя было. Мой Прохор Петрович как вернулся из Великой канцелярии так перво-наперво рюмку водки опрокинул: от нервов-де. И только я хотела ему лечение в полной мере показать, чтоб знал (тщательно зачеркнуто) как он, родимый, и закричал: «Марусенька, ангел мой, у Императора секретарь — баба!»

Из письма, направленном в поместье соседки помещицы Паромоновой,

когда та с мужем в столицу ездила

Майкл смотрел в окно. Высокие окна императорского кабинета в Великом дворце от Старогродской площади отделяло несколько стен, но сама площадь прекрасно просматривалась: еще несколько дней назад она радовала королевский взгляд ковром из бегоний и роз.

Садовники расстарались не на шутку — столица праздновала «отбытие будущего императора Михаила из царства именуемое Имберийским, с благочестивыми мыслями о восстановлении великого трона». О своем благочестии за эти дни Михаил наслушался столько, что впору было творить чудеса. По счастью, от него ждали другого, и поэтому он улыбался и махал рукой все три дня праздника.

А и вправду собирался в Империю как на праздник. Знать, сейчас случилось похмелье.

В кабинете зашуршали юбки и, когда Его Императорское Величество изволили повернуть голову, перед ним в безукоризненном реверансе присела Мэй, ныне Маргарита Сергеевна, старший секретарь Императора. За ней маячили советники.

…Царственная Мать даже требовала лекаря и капли: Майкл отказывался ехать на Север без Мэй. В конце концов, королева махнула рукой: найдите девчонке учителей, чтоб не шокировать северных ханжей отсутствием манер. Майкл пожал плечами: Мей быстро училась. А то, как она ведет его бумаги, Майкла-Михаила и ранее устраивало более, чем полностью.