…Он подобрал ее в порту. Она бросила в него косточкой от вишни и попала прямо в лихо заломленную белую треуголку. Майкл взглянул: парусиновая рубаха, зеленые панталоны, бострог* небрежно брошен рядом, шляпа — на нем, а в ней — вишни с горкой. Девчонка совсем. Сидит по-мальчишески на ящиках и скалится:

— Эй, Красавчик!

Чулок нет, башмаки валяются на мостовой. Хороша невероятно и ясно одно: цветок только начал распускаться. Майкл наклонил голову:

— Заработать хочешь?

— Я не такая, Красавчик! Иди к шлюхам, во-о-он туда.

Майкл чуть подцепил носком сапога вишневую косточку, подкинул ее вверх — получилось — поймал и ловко метнул в девчонку. Она с хохотом уклонилась:

— Не любишь быть должен, Красавчик?

— Как тебя зовут-то, красотуля?

— А меня не зовут!

— Сама приходишь?

— Да хотя бы!

Майкл запустил в нее мешочком с золотыми. Девчонка ловко поймала. Взвесила на руке:

— Что, набил камушками, чтобы впечатлять легковерных?

— А ты развяжи, — посоветовал он.

Монету на зубок она попробовала совершенно очаровательно.

— Хороший подарок, пригодится. Ну, спасибо, Красавчик. Ходи здесь чаще!

Он расхохотался до слез.

— Получишь еще такой же, если составишь мне компанию за обедом. Я приглашаю тебя на свой корабль.

— Что будешь показывать на корабле? — хмыкнула девчонка. — У тебя есть котятки? Щеночки? А-а-а, у такого щедрого лира, конечно же, есть обезьянки. Нет, не интересно. Обезьянок я видела.

— Просто угощу заморскими фруктами. Такие еще никто не привозил, не чета твоим кислым вишням, — ему было смешно.

— Все так говорят, — пропела она. — А потом честной девушке приходится драться с большими и грубыми — фу — мужиками. Кстати, за вишни я могу и обидеться.

— Не стоит. И я тебя не трону.

Девчонка вздернула бровь и переложила ноги.

— Я тебя не трону, — повторил Майкл. — Слово офицера и капитана.

— Если такому капитану не верить, то кому тогда верить? — как будто с печалью вопросила она и спрыгнула с ящиков. — Три таких мешочка и обед с заморскими фруктами с тебя, Красавчик!

— Я тебя не трону, — сглотнув, повторил Майкл, глядя девчонке в глаза. — Только, когда ты сама захочешь.

Она звонко расхохоталась.

В приметы — женщина на корабле к несчастью — он не верил, хотя, по-хорошему, девчонку надо было бы высадить, если не в том же порту, так в следующем, но она была дерзка, языкаста, ловка, красива, наконец. Майкл никогда не упускал ничего из того, что ему нравилось. И ее не отпустил.

— Подожди…Ты что — король? Правда? — ее глаза были огромны. И на губах… сок заморских фруктов.

— Тсс, я всего лишь королевский сын. Третий сын, что может быть печальнее на свете? — отвесил шутовской поклон Майкл.

— Много чего, — серьезно ответила Мэй.

Ее звали Мэй, и она точно знала, о чем говорит. Крошка Мэй, Мэргарет Уит, честно рассказала ему про свое раннее сиротство, злую тетку, прибравшую наследство к рукам в обход слишком юной племянницы, монастырскую школу, где девчонок морили голодом, держали в неотапливаемых дортуарах и пороли… Про побег, про то, как не знала, куда податься — готова была умереть с голоду, но не вернуться… Но ей повезло, и она примкнула к бродячему цирку, а там уже научилась ходить на руках, показывать фокусы, трюки, чревовещать… Талантов у Мэй было немеряно. Майкл даже в детстве так не хохотал, когда она разыгрывала перед ним представления, а ведь его королевское высочество в свое время веселила вся столичная труппа. Мэй они в подметки не годились.

В монастырской школе девчонке успели поставить почерк, научили грамоте, основам делопроизводства, начальным азам экономики и — ради разнообразия, должно быть — игре на лютне. Из таких, как Мэй готовили экономок и помощниц по хозяйству в богатых домах. Неведомая тетка посчитала, что ее племянница-полукровка (отец юной Уит родом был из Южных княжеств) достойна только такой карьеры.

— Тогда почему ты Уит? — зевнул Майкл.

— Тетка поменяла мне фамилию, — потупилась Мэй. — Посчитала, что так приличнее, не стоит скандализировать будущих работодателей такой фамилией.

Фамилию Майкл не спросил ни тогда, ни потом. Он просто любил Мэй, лютню и порядок. А она быстро прибрала к рукам сначала его корреспонденцию, а затем и все остальное. Все, чего касалась Мэй, работало как часы. Это было очень удобно.

… Теперь государственные дела требовали внимания императора Михаила: после четырех часов по полудни в его расписании значились три доклада советников. Но и давнишние утренние, и настоящие вечерние доклады касались только одного: нового предстоящего празднования с названием слишком длинным и чересчур вычурным, на взгляд самого правителя.

Слушая, как страна отметит «вступление благочестивейшего императора Михаила в великую столицу, именуемую Темп», он еле сдерживал раздражение. Начавшийся дождь только усиливал монарший гнев. Дождь шуршал ветками сада, стучал в стекла дворца, звенел отдельными каплями и — чуть примолкнув, начинал вновь. Советник же говорил монотонно, словно поставил себе цель: непременно усыпить всех присутствующих. Михаил злился, но молчал, потому как помнил, что за высказанное вслух недовольство тратами его — его! — отчитывал посланник Королевы. Спасибо хоть наедине, едко думалось теперь.

— Дайте народу праздник! Столица этой страны заслужила мира и веселья. Когда столица довольна, остальная страна спокойна! Большие бунты начинаются со столиц! Но нам он сейчас не нужен! Сейчас важно совсем другое. Ваша роль — роль доброго Императора, который балует свой народ, который и так натерпелся от незаконной власти! — шипел посланник. — Королева будет огорчена, если узнает, что вы меняете курс.

— Судя по казне, — с сарказмом ответил Михаил, — столица не долго будет радоваться. И тогда бунт, которым вы меня так пугаете, все равно случится.

— Ну, это не ваша забота, Ваше Высочество, — имбериец оговорился специально, Михаил мог в этом поклясться. — Скоро начнется торговля кристаллами, и ваша Царственная Мать поделится с вами прибылью от этого дела. Веселитесь, радуйтесь, говорите речи, радуйте чернь рассказами о том, как хорошо будет жить страна совсем скоро, но не проявляйте рвения там, где не нужно.

— Пока я видел только один кристалл, и с тем вы не знаете, что делать!

— Ваше Высочество, предоставьте решение этого вопроса специалистам!

— Я уже сомневаюсь в способностях ваших специалистов, граф Лортни!

Лир Лортни повел себя недопустимо. Он коротко поклонился и вышел, гордо вскинув голову. Так кланяются равному. Михаил швырнул стул в стену: высочество, значит! Высочество, не Величество! Прямой намек на то, что третий сын королевы рано или поздно вернется в Восточное крыло Имберийского дворца. А там его, наверное, снова отпустят погулять в Южные моря, чтоб не так чувствовал поводок!

Обломки стула выглядели отвратительно, и Император еще больше взбесился — беспорядка он не терпел, и слугам досталась вся тяжесть его гнева.

Сейчас он постукивал пальцами по ручке кресла и согласно кивал в такт словам: плана у него все равно нет, ну разве что — поехать на Север, но его он озвучил только Мей.

А та сидела, ни дать, ни взять статуэтка, а не женщина, и писала своим ровным прекрасным почерком протокол сегодняшней встречи.

С него потом снимут копию — ее отправят в Имберийское царство.

И это тоже не поднимает настроения.

Михаил с усмешкой обвел взглядом советников: они с первого дня мастерски не замечали Мей. Еще и шепотки ползли по дворцу: Император подобрал эту — вы же понимаете, о ком мы говорим — эту игрушку чуть ли не в восточном борделе, где-то в порту: какой ужас!

Не трудно было догадаться, кто источник этих сплетен. Королевские псы и здесь отметились.

…Аудиенция закончилась, и монарх отпустил советников взмахом руки, ровно сказав секретарю:

— Останьтесь, Маргарита Сергеевна, мне необходимо продиктовать несколько писем.