— Не знаю, я их никогда близко не видел, — искренне ответил Берти. — Однако, мужик с топором кричал: «Ворье»!

— Так это ж Кабан, он всегда орет, — равнодушно ответил Барсик, наблюдая за Берти сквозь свои лохмы.

— Ну, не хочешь не говори, — пожал тот плечами. — Спи. После ужина я принесу тебе поесть.

Барсик оживился.

— Тащи всего и побольше. Брюхо подвело, — он похлопал себя здоровой рукой по тощему животу.

— Побольше не получится, — рассеянно ответил Берти. — Нам с матушкой больших порций не приносят.

— Ты своей едой хочешь поделиться? — удивился новый знакомый. — А другую на кухне взять не можешь, что ль?

— А меня там не приветствуют. Кухарка у тетушки довольно-таки мрачная дама, — пожал плечами Бертрам.

— Но она же прислуга. А ты — племянник хозяйки, — Барсик вгляделся в Берти, и заключил. — Противные они все тут, видать в тетку твою.

— Не знаю…

— Так говорят же: какова хозяйка, таковы и слуги, — авторитетно заявил гость.

— Они думают, что она нас выгонит, — пояснил Берти, и не стал уточнять, что сам он в это не верит до конца. — Если бы знали точно, то попросту не пустили бы нас в дом.

— А куда пойдешь, когда выгонит? — деловито осведомился Барсик.

— Не знаю. Буду жить, как ты. Наверное.

— Ты не сможешь.

— Почему?

— Ты другой. Ну потом сам поймешь…

— Я и правда не знаю, что делать, — честно признался Бертрам.

— Пока радуйся тому, что у тебя есть сейчас. Ну и ешь побольше, про запас, — очень серьезно посоветовал маленький бродяга.

— Я же не верблюд, — буркнул Берти. — Это они могут напиться про запас. А как мне это поможет?

— Кто такой верблюд? — насторожился оборвыш.

— Животное такое, обитатель пустыни…

— А-а-а! Это не у нас же? Я такого не знаю. Но еда впрок, конечно, поможет. Тощие быстрее умирают, когда нечего жрать, — улыбка у Барсика была широкая.

Эту простую истину Берти осознал позже.

Тогда же он сам не понимал, как ему повезло. Именно ему, а не Люку Барсику, как могло бы показаться. Люк, через несколько дней соизволивший назвать Берти свое имя, взял над Чистюлей шефство.

Взрослый Берти усмехался, вспоминая Люка. Никакого образования у мальчишки не было, и его голова была набита самыми дикими суевериями. Он здорово обезьянничал и быстро перехватил повадки Берти. Беспризорнику никто и никогда не прививал манер, но у него было свое понятие о благородстве. Довольно-таки простое: плохих надо наказывать, хорошим — помогать. Берти с матушкой попал в тот малый процент людей, которых Люк искренне почитал за хороших.

А вот тетке племянник, проведя в дом Люка, волей-неволей подложил большую свинью, но узнал об этом позже.

Потом Берти не раз думал, что Барсик действительно вел себя как кот — маленький бродяга мастерски устраивал пакости тем, кто ему не нравился. Впрочем, он на самом деле принадлежал к уличной банде, которая гордо именовала себя Портовыми котами. И сам Берти одно время то же считался «котом».

Барсик называл себя ловким и везучим котиком. И не повезло ему только два раза. Первый раз, когда он стащил у Кабана артефакт удачи — нефритового коня с золотым рогом работы старых шинайских мастеров. Подробности этой истории Берти узнал только спустя несколько лет. Но тогдашнее невезение не стало фатальным. В конце концов, Люк Барсик встретил Берти.

Второй раз — через 10 лет, когда Люк решил примкнуть к городскому бунту — святое дело для любого, кто в детстве спал под звездами, а ужин отнимал у крыс.

Увы, бунт королевские гвардейцы подавили, утопив его в крови. Барсик едва ноги унес. И, конечно, не обратил внимание на огнестрельную рану. К врачам он ожидаемо не пошел, опасаясь попасть прямо от докторов в сырые казематы Черной крепости, а Берти, к тому времени широко известный в определенных кругах под именем «Док» уже редко появлялся в столице Имберии, и своему уличному другу помочь не мог. Когда Люк понял, что рана начала гноиться, он додумался провести себе операцию сам. Он же видел, как это Док делает.

И, когда Берти, прямо с корабля, прибежал к постели Люка, того было уже не спасти.

Еще один камушек на счета королевы.

Бертрам много умирающих видел, но те несколько мгновений, которые ему были дарованы на прощание с неунывающим вором, пройдохой, и самым честным парнем в этой части столицы, запомнил на всю жизнь. Люк распахнул глаза, и, узнав Дока, светло улыбнулся:

— Детишки… Помоги.

Может быть, и даже скорее всего, это был бред, но с тех пор Берти содержал на Островах приют.

Но это все было потом, а тогда… Берти честно делил пополам маленькую котлету и пасту, которые им с матушкой подали в покои. Наверное, он был слишком увлечен новым приключением.

Бамби почти не ела и даже не пила жидкий морс, который им приносили вместо чая. Берти не сразу сообразил, что в бокале у матушки коньяк, смешанный с конской дозой успокоительного.

С ним она и ушла в спальню, даже не оглянувшись на сына. Потрясённый мальчик растерянно смотрел ей вслед.

Когда через какое-то время он неуверенно заглянул в небольшую опочивальню, матушка спала полусидя, забившись между подушками. Берти осторожно укрыл ее и, уходя, забрал недопитую бутылку. Он был в растерянности. Аппетит пропал. Почти всю еду он сложил в крышку большой коробки из-под пудры — благо она была относительно чиста, крепка и с успехом заменяла маленькую тарелку. Он успел даже спрятать ее, когда — без стука — прислуга вошла забрать подносы.

Сейчас Бертрам с удивлением думал, что его подсознание фиксировало эти мелочи холодно и отстраненно, как будто со стороны. Интересно, кого видели теткины горничные? Неуверенного отрока с растерянными глазами? Интуиция мальчика вопила, что сейчас это самый верный образ.

Той ночью он наметил себе два дела — покормить своего подопечного и пробраться в заброшенный садовый домик. Там были настоящие залежи гипса и селитры: когда-то Волёны держали садовника, который думал об удобрении почвы. Теперь заброшенное строение использовали как сарай для хранения всякого хлама. Благо, домик, не смотря на то, что за ним никто не следил, имел целую крышу и гипс хранился правильно. В этом Берти убедился еще раньше, когда случайно туда забрел. И вот на этот гипс у Берти были большие планы: он прекрасно подходил для циркулярной повязки. Ну, во всяком случае ни Берти, ни Барсику крутить носом не приходилось.

Кажется, именно в ночном саду Волёнов, пробираясь в садовническую, он впервые подумал о том, что сможет зарабатывать себе на жизнь родовым ремеслом на улицах Нижнего города.

Да, Берти прекрасно знал, что он далеко не полноценный лекарь. Но вправлять вывихи и лечить переломы он точно сможет. И это даже не будет нарушением закона о гильдии врачей. Ведь хирургов считают ремесленниками, чуть выше шарлатанов*. Их не пускают в сообщество, но принимают в цирюльники, если сами попросятся. Но юный Бертрам туда не собирался. Вряд ли его деятельность будет настолько обширной, что ему потребуется защита гильдии.

Дед, помнится, на такое разделение фыркал и называл его имберийской дикостью. Его-то оно не касалась. Кто может указывать лейб-медику, чем ему заниматься? К тому же хирургия во Дворце была вполне востребована: вывихи и растяжения у гвардейцев случались часто.

Дед, который вполне мог бдеть только за здоровьем королевской семьи и больше ничем не заниматься, не считал нужным отказывать никому. Без практики любой врач умирает, говорил он внуку и сам, при необходимости, проводил нуждающимся полостные операции.

А может быть, королева так быстро разобралась с отцом, потому что у нее уже были разногласия с дедом? Точнее, не у нее, а у архиепископа. Но кто знает, что говорил Святейший Мервин Крейг королеве про семейство докторов?

А вот что он говаривал деду, Берти слышал сам.

…

— Это небогоугодно проливать кровь без нужды.

— Простите, Святейший отец, но нужда у нас как раз была. Лир Бот попросту бы умер в страшных мучениях, не проведи я операцию, — спокойно отвечал дед.