— Экономят, — откликнулся мужчина.

— И сколько тех кристаллов надо? — зло ответила женщина. — Сколько их надо-то, я тебя спрашиваю, Михаэль. Жить здесь, здоровье гробить, и даже кристаллов теперь не будет? Ни свету, ничего? Крошку пожалели, Соцкий не жалел…

— Тише ты, — шикнул тот, кого назвали Михаэлем. — Услышат. Синицыны, вон, сзади идут.

— Раньше ты, помнится, только самого Соцкого боялся, а теперь и до Синицыных дошел, — хмыкнула собеседница. И Лиза удивилась: разве отца кто-то боялся? Такое могло быть?

— Вредная ты баба, Сандра, — беззлобно констатировал Михаэль.

Имена «Михаэль и Сандра» ни о чем не говорили девушке, видимо, они были из тех, кто приехал в поселок уже в правление Михаила, в отличии от Синицыных, которые считались старожилами и жили здесь едва ли не с первого года.

На платформу тем временем поднялись остальные. Среди них выделялась рослая женщина с пайбой*, которую издалека Лиза приняла за мужчину. Вот она точно не поселковая, слишком приметная фигура… Или это Лиза слишком долго не выходила из дома?

Да какая разница? Девушка с тоской оглянулась по сторонам: снежная равнина, вспыхнувшие вдалеке огни заготконторы — рабочий день скоро начнется — мечушийся свет самохуда, который уже подходит к платформе…

Как так получилось? Как получилось, что ее родителей больше нет, а сама Лиза уезжает из поселка, который основал отец — первооткрыватель залежей кристаллов на землях Панцыря… А Лиза уезжает, и даже не потому, что в глаза ей глядит голодная смерть: она не хочет видеть никого из Полунощи. Никого. Никогда.

…В самохуд удалось подняться первой. За мгновение до того, как двери пассажирской кабины распахнулись, Лиза, резко оттолкнувшись от бревенчатой стены, скользнула внутрь салона, просочившись между неизвестной ей Сандрой и стенкой машины. По неписанным правилам поселка, вперед, на сидение с подогревом, возле мотора с кристаллом, садился первый пассажир самохуда. Ему да водителю было ехать вполне комфортно, а остальным как повезет: самые холодные места были в конце кабины. К десятому часу пути зубы пассажиров выбивали чечетку, а ноги превращались в ледышки — никакие унты не спасали.

Нет, совесть Лизу не мучала: простывать ей сейчас нельзя, а после всего, что случилось, она ничего не должна этим людям.

В спину резко толкнули, Лизу попытались отдернуть в сторону, и грубо сделанная пайба — неумелые руки ее ладили — нацелилась на заветное сидение. Девушка извернулась всем своим худеньким телом и все-таки на мгновение раньше примостилась на подогрев.

— Поганка, — у приезжей был хриплый голос, да и сама она при ближайшем рассмотрении больше походила на мужика, переодетого бабой. — Сама слезай или выкину!

— Сейчас прокляну, — спокойно и уверенно пригрозила Лиза. — Стухнет твоя рыбка раньше, чем довезешь. И плакали денежки-то.

Тетка открыла рот. Закрыла. И не удержалась:

— Ведьмино отродье, — пробурчала злобно и, устраиваясь напротив Лизы, рявкнула громко. — Правильно мольцы говорят, все зло от ведьм. Рыба испортится — я тебя в Осиновом страже сдам. Они быстро консисторию вызовут, — и оглянулась в поисках поддержки. Пассажиры отводили глаза. Лиза усмехнулась:

— Это еще вопрос, кем стража больше заинтересуется. И да, я уйду, а ты со своими пятью десятками рыб останешься. И будешь объяснять, как это ты такую партию вывезла за Панцырь без разрешения. Или может быть нам сразу покажешь, а заодно и расскажешь как получилось сразу пайбу ценной рыбы вывезти? Может, нам всем тоже разрешат?

Соседка с ужасом посмотрела на Лизу и попыталась отодвинуться, вцепившись в драгоценный короб, из которого одуряюще пахло болотной селедкой. От этого запаха Лизин живот скрутило в тугой узел. Панцирь — единственное место на земле, где водилась эта на диво вкусная рыбка. Но сейчас дело было в другом: Лиза не ела уже два дня.

— Откуда у меня столько? Три рыбки у меня, разрешение есть, — загнусила вдруг тетка тоненько и плаксиво. — Я правду говорю. Люди, чего это она на меня?

Да уж, молодец Лиза, хотела уехать тихо, как можно меньше внимания привлекая к своему отъезду. Ну да, тихонько уехала, совсем, как мышка. Через три дня вся Полунощь будет скандал в самохуде обсуждать, как раз вернутся те, кто в Осиновое по делам ездил и что-нибудь новое расскажут. Конечно, вернутся, да только дядя Саша — бессменный водитель самохуда — раньше своей жене все доложит: в картинках покажет, у него смешно получается. А у его Машеньки не одна новость не задержится, обрастет подробностями и толкованиями. И те, кто тетку запретной рыбой снабдили, спасибо Лизе тоже не скажут.

А дядя Саша легок был на помине. Встал перед Лизой и, отводя глаза, неловко пробасил так, как будто и не знал ее никогда:

— Девушка, а вы билет разве покупали?

… Билет? Лиза, изумленно взглянула на дядю Сашу, поймала его взгляд, и старик вдруг упрямо мотнул головой, прямо посмотрев ей в глаза:

— Билеты теперь продают в здании вокзала. Но новому Положению покинуть поселок может только тот, кто сделал заявку на отъезд заранее, прошел проверку и получил соизволение начальства. А вас в списках нет.

Раньше, помнится, дядя Саша билеты продавал сам, прямо перед отходом самохуда.

А Положение такое существовало. Правда, принято оно было давно и в виду вероятных военных действий, которые могли перекинуться на земли Панциря, когда то ли народники свергали Директорию, то ли Вторая Директория — народников. Но — Бог миловал — не пригодился документ. А что сейчас Империя ждет войны? С чего вдруг такие правила?

— В Положении есть уточнение, — Лиза мило улыбнулась и протянула зеленый листок проездного. Отец в шутку называл его вездеходом. — Лицо, имеющее разрешение, подписанное начальником гарнизона замка «Оплот Севера», имеет беспрепятственный въезд и выезд по территории Скучных земель, а также Панциря, в пределах Имперской границы.

Дядя Саша неловко взял листок и, не взглянув на него, сразу же вернул проездной Лизе:

— Такое дело, вашему отцу, конечно… но оно именное, а вы, барышня Лиза, — вдруг забормотал он, и в голосе его почему-то зазвучало отчаяние.

— Дядя Саша, посмотрите сюда, видите, здесь указано мое имя? Соцкая Елизавета Львовна. Вы не можете меня высадить. И начальство Кристальной Шахты тоже не может, их полномочий недостаточно. И, когда в «Оплоте Севера» меня не дождутся, у всех здесь будут крупные неприятности, — Лиза пожала плечами и постаралась вложить в улыбку искреннее сожаление.

— Начальство не говорило, — далекий командир гарнизона дядю Сашу пугал меньше, чем новый директор Шахты и глава поселка.

— Я предлагаю поступить так, чтобы всем было удобно, — по-прежнему улыбаясь, сказала Лиза. — Сейчас мы отправляемся, а по возвращении я посещу начальника Шахты, и мы с ним обсудим это маленькое недоразумение.

— Вы вернетесь? А… когда? Сразу?

— Разумеется. Разве может быть иначе? — солгала девушка. — У меня даже багажа нет.

Из пассажирского отсека самохуда дядя Саша спускался так, как будто к каждой его ноге было привязано по два пуда. Он явно не знал, что делать. И даже люк своей кабины захлопнул как будто с сомнением. Но двери у пассажиров закрыл.

Лиза окинула взглядом попутчиков. Никто не смотрел на нее, даже тетка с пайбой отвернулась к окошку, словно через ледяную корку, затянувшую стекло, можно было что-то увидеть в кромешной темноте Полунощи.

Самохуд мягко тронулся, и Лиза едва удержала вздох облегчения: получилось!

Кабина, прогретая за ночь, мягко раскачивалась на колее, убаюкивая пассажиров — часа через два ветра Панциря возьмут свое и выдуют почти все тепло, а пока можно поспать, и Лизины попутчики устраивались удобнее: кто-то клонился на плечо спутника, кто-то мостил под голову котомку. Через полчаса все спали.

Кроме Лизы.

Когда-то она хотела вырасти, покинуть городок, посмотреть мир… но сейчас уезжать было больно. Где и когда ее родители совершили ошибку, которая привела к полной катастрофе? Или от них ничего не зависело на самом деле? Как? Как из почетного гражданина Империи, Республики и снова Империи отец превратился в преступника? В чью голову пришел этот вздор? Госпожица, как хорошо, что маменька не застала этого ужаса! Как смешно, как глупо — обвинить отца в воровстве кристаллов!