Ганг фыркнул. Судейский бы нынче его не узнал в том мещанине, который стоял возле жестянки. Мещанин высморкался в руку. Берти закатил глаза.

— Очень …естественно, — проборматал он.

— А тось, — пробасил мещанин и ехидно прищурился.

— Боже, благослови эту землю, — благословение от Берти всегда выглядело как проклятье.

Помолчали.

Хороший начинался день. Над столицей — ясное небо. Клены зеленеют, солнце ласково золотит их верхушки. Какая-то птаха захлебывается от радости: фью-фью-фью… Фьють!

— Ганг, — начал Берти.

— Я нынче Иван Петрович, кстати, благодаря тебе! И не веди себя как нянька с недорослем, которого первый раз из дому выпускают. Ты — начальник службы безопасности, а не — прости-Госпожица…, — договорить ему не дали.

— Я понятия не имею, что ждать от этих людей, — вспылил Берти. — Я не понимаю, что происходит! Я тут все спалю в этой стране, и дело с концом!

Обычно Альберт был выдержан. Точно так же он вспылил, когда их выкинуло на необитаемый остров в Южном море. В то время Ганг только начинал свое дело и едва ли не разорился подчистую. Не так. Он и Берти тогда чудом уцелели, — двое из всей команды — а ведь чуть не сдохли в том шторме… И сдохли бы, да их выкинуло на остров, отдельно друг от друга.

Когда Берти нашел Ганга он орал точно так же. И Ганг двинул ему в ухо: а нечего… орать на капитана, даже, если он твой друг. Самому было тошно, хоть топись… Снова.

Сейчас занесенную руку перехватили:

— Да все я понимаю, — буркнул Берти обычным голосом. — И не волнуйся, все сделаем. Ты будь осторожен.

— Сегодня предъявите доверенность в Присутствие. Пусть Лер заберет все-таки из бумажку об отказе. Им спокойнее, а значит и нам.

— Заволокитят.

— Как только узнают о моем отъезде, отдадут сразу же: больше смысла в волоките не будет. В общем, ты знаешь, что делать.

Они немного поборолись напоследок и расстались уже вполне весело, по-простецки хлопнув друг друга по плечу.

— Официальное отбытие, — напомнил Ганг.

— Нормально, — кивнул Берти.

— То-то же, — ворчал Ганг, выезжая из неприметного двора на окраине столицы в бесконечную синь утра, которая плескалась над Императорским шоссе. Плечо все еще чувствовало лапу Берти.

… Из столицы почти отновременно отбыли два человека, и если отъезд первого никто не заметил, то про второго писали все газеты.

Мещанин Иван Петрович Сидоров отправился на севера Империи, вполне официально закупаться болотной селедкой и желтой ягодой. Исключительно для личных нужд. Впрочем, мещанин Сидоров никого не интересовал.

Барон Винтеррайдер отбыл на Острова на час позже. Как и положено, на огромном морском лайнере для важных господ. На трапе его ослепили вспышки фотокамер.

Фото «скорбящего брата» на следующий день видела вся бывшая империя. Газетчики расстарались.

А фигляры еще раньше передали донесение куда следует. Уплыл Винтеррайдер и на братца своего покойного наплюнул.

… Императорское шоссе было еще пустым, и жестянка резво летела по нему, унося мещанина Сидорова все дальше от столицы. Ганг торопился попасть на Север и прекрасно понимал, что, когда шоссе закончится, ему придется и тише ехать, и осмотрительнее себя вести. А раз так, торопиться надо было уже сейчас.

Мелькнули по левую сторону ажурные зубцы Летнего Дворца, и он привычно сжал зубы. С Летним было связано едва ли не все его детство, а главное, этот дворец больше всего любила матушка. Чтобы она сказала сейчас, признала бы в этом с претензией на богачество одетом мужике с окладистой бородой своего нежного мальчика?

Матушка смеялась, что из Ганга вышла бы первостатейная барышня, ведь такие богатые ресницы и нежные ланита нужны именно девушкам. А из Ганга вышел торговец, воин, шпион, неудачливый муж, человек про которого среди Зюйд — каритской компании ходили легенды. А толку?

Чем глубже в тропики, тем злее дикари.

Сейчас после убийства Фрама, Ганг остро чувствовал всю бессмыслицу своего существования. Много лет он зарабатывал, вкладывал, копил, стал богатейшим человеком и — что? Чтобы даже не похоронить брата? Мало того, что смерть Фрама вызывает одни вопросы, так и самому Гангу отказали в проезде на север Империи: пограничные, де, земли… А он вообще-то наследник этих земель!

Жестянка резко вильнула на обочину, Ганг выскочил из машины. Еле сдержал руку, чтобы не сорвать надоевшую бороду. Если с этими мыслями он и дальше будет ехать, то скорее всего его путь завершится быстро и бестолково, к огорчению наемного убийцы, который сейчас на лайнере смекает как отправить на тот свет его, Гангова, двойника. Если настоящий Винтеррайдер погибнет на суше, то незадачливый убийца останется без гонорара. Впрочем, гонорар ему в любом случае не пригодится. После таких заказов не живут.

Главное, чтоб Петер не подставился. Скоро седина в бороду, а рисковать по — прежнему любит так, как будто он все еще тот оборванец — юнга, танцующий на рее танец южных дикарей.

— А он на тебя похож, даже больше, чем ты сам на себя, — задумчиво сказал Берти, разглядывая парнишку. — Нам определенно надо поговорить с этим мальцом.

Как вчера все было и — куда ушло? Песок утекал сквозь пальцы и то медленнее, чем время. Или нет? Это его отчаяние сжимает кольцо вокруг грудины — не дает вздохнуть. Но семейное предание говорит, что Винтеррайдеры глубоко дышат только на Севере. Ну да, где же еще, как не на Севере, который Винтеррайдеры якобы не покидают.

Покидают, когда нужда живет в замке наравне с баронами. Отец так и уехал: искал лучшей доли и немного денег.

Все — таки кому они с Фрамом так перешли дорогу? Или все дело в сокровищах Севера, про которые всегда говорили, но которые вряд ли когда — либо существовали, иначе зачем батюшка смолоду пустился по миру?

Винтеррайдеры, поговаривают, в то время лошадинному овсу были рады… Дед, которого Ганг никогда не видел, дождался беспокойного сына, Винзенс вернулся из странствий, как и полагается герою — со славой и богатством. Говорят, старый барон прежде всего спросил про деньги…

Налетевший ветер взлохматил бороду, а змеинный посвист моторов заставил Ганга взглянуть на шоссе. Стройно, в линию по нему не шли, а летели три машины с опознавательными знаками главного императорского фельдъегеря. Ганг резко отвернулся и мысленно поморщился на свою поспешность: вряд ли старый знакомец Стойгнев его узнает в этом наряде, а вот на резкое движение может обратить внимание. Это профессиональное. А ему, Гангу, внимание вовсе не нужно.

Надо быть простым, понятным и очень естественным, чтоб обмануть любого пса, даже такого мнительного и цепкого как Стойгнев Руб — Мосаньский. Вот кто выжил при любой власти: карьеру начал при старом императоре, до высоких чинов в карательной жандармерии дослужился при народовольцах, министром полиции был при Узурпаторе, а на привычную роду службу перескочил при Майкле, что ныне зовется императором Михаилом.

Говорят, при народовольцах он самолично казнил свою бывшую жену, дочь последнего канцлера, с коей еще женихом танцевал на балах и в Третьем, и в Летнем Замке. В тот год, как Винтеррайдеры попали в опалу, юный Руб — Мосаньский открывал свой второй сезон, трогательно ухаживая за нежной Машенькой Корсаковой. Впрочем, официально было известно лишь одно: разведенная жена Стойгнева злоумышляла против новой власти и была удавлена в Червоных Застенках.

… Стойгнев Данилович в окно машины взглянул поздно, а потому поспешного движения мещанина, что пялился на маковицы Летнего, не уловил. Однако фигура эта — высокая, широковая — заставила князя до боли сжать новопечатную бляху высокого рода. Вот же… шваль… Видно, что деньги водятся, а штаны правильно обрезать не научился. И чего он выставился на Летний Замок, прикупить хочет? Р — развелось торгашей… Ребро бляхи впилось в кожу и резануло ладонь наискось, едва ли не до крови, заставив главного фельдъегеря откинутся в глубину сидения, разжимая побелевшие пальцы. Ничего, время еще придет…