Они остановились возле дверей ее покоев — благо идти от кайзерин, а тем более с галереи, Святе не далеко.

— Я готов снова извиниться, — все с той же улыбкой ответил Лотарь, и, вытащив руку из-за спины, вручил Святе белую хризантему. От неожиданности она взяла цветок.

Трудка хризантеме обрадовалась не пример больше барышни. Увидев Святу, всплеснула заполошно руками и умчалась в глубину покоев, откуда вернулась с маленьким вазоном, точно под один цветок сделанным. Отобрала белый квят у Святы и со всем почтением водрузила его в вазон, сказав с придыханием:

— Ну вот, барышня, дожили! Началось!

— Что началось? — недоуменно переспросила девушка, отвернувшись от горничной и с малой приязнью разглядывая хризантему.

— Так как же, — заволновалась Трудка. — Кавалеры вам цвету носят! В Замке-то у батиньки вашего не разгуляешься, одни старики, остальных-то гоняет! А тут мы вас и замуж выдадим! Только надо самого лучшего найти.

— Может, я тот цветок по дороге…, — Свята запнулась. — Нашла. Или сама в саду срезала.

— Да я же голос мужской слышала, — с живостью возразила Трудка и зашептала речитативом, торопясь, точно ее мог услышать старый хозяин. — Вы не извольте беспокоиться, я дома-то никому ничего не скажу. А как дельце сладится, так там сами с батинькой своим и поговорите.

— Труда! Это всего лишь один цветок! — юная графиня улыбнулась горничной, мысленно содрогнувшись. О, да, родитель ее женихов всегда отваживал, да только они саму Святу не интересовали и проблемы она в том, в отличии от Трудки, не видела. А уж такому как Лотарь зу Харт батинька точно не обрадуется.

Всё… слишком сложно.

— Так с первого цветочка симпатия начинается! — Трудка снова всплеснула руками, точно недоумевая, как барышня может быть такой недогадливой. — Вы мне имечко шепните, я всё-всё разведую. Гожий нам или не гожий? А то может статься и правда, цветок ему в зубы да пусть идет, пока добром просят.

Свята закусила губку. Воображение тотчас нарисовало зу Харта с хризантемой в зубах. Положительно, это было бы смешно.

Да, если бы не было так опасно.

Она пристально взглянула на свою наперсницу по детским играм, которую сама же года четыре назад выпросила у отца в горничные, иначе быть бы Трудке скотницей, как и матери ее — вдове вольного садовника, неимоверно задолжавшему перед смертью своему нанимателю, отцу Святы. Тем и кончилась воля у его семьи.

— Не надо ничего выведывать, Труда. Не улыбайся, я очень серьезно сейчас говорю. Это не соседний замок в наших землях, это королевский Дворец. Исконный Дворец Кайзера. Будь осторожней, Труда. Здесь скорее опасно, чем нет. А этот человек, — она кивнула на хризантему и замолчала на несколько мгновений. — Этот человек, Труда, может не правильно истолковать твой интерес, если узнает о нём. И не в этих покоях мы тогда жить с тобой будем.

— А где же? — с живейшим интересом переспросила та.

— В Черных казематах, — мрачно ответила Свята. — И хорошо, если в одной камере.

Трудка с ужасом зажала рот двумя руками, выпучив глаза:

— Да как же это…. Да как же это…, — забормотала растерянно.

— И вот еще что запомни. У тебя про меня могут так же выведывать, как ты сама собиралась сейчас. Молчи, Трудочка. Мы с тобой тут пару дней, нам молчать надобно, да приглядываться. Поняла меня? Опасно здесь болтать.

— Ни словечка не вытянут, — решительно ответила горничная и принялась распутывать, наконец, шнуровку на своей обожаемой Святе.

Матушка родная говорила, что за графинечку и детям, и внукам Трудкиным молиться будет надобно неизбывно. А Трудка уже и сама молится каждую ночь Небесной Госпоже.

Вытянувшись на постели во весь рост, юная графиня блаженно выдохнула и зажмурилась от удовольствия.

— Мне до вечернего чая на службу не надо возвращаться, — молвила, не открывая глаз. — А ты иди, поешь, Трудочка. Мне еды не носи с утра, разве малый крынок с молоком. Его попью. Да дверь перстеньком приложи, чтобы не зашел кто чужой.

… Но, когда Трудка возвратилась, барышня её крепко спала. Девушка подоткнула одеяло, полюбовалась на Святу и на цыпочках вернулась в гостиную. Остановилась перед хризантемой, оглядела пышный цветок пристально, а потом решительно погрозила ему кулаком.

— Ишь ты, какой, а? Ишь какой, — заворчала она, да и принялась за уборку, находясь при том в самом мрачном расположении духа.

Белая кошка живо прыгнула на подоконник с улицы, как только Труда распахнула створки. Но девушка с таким негодованием замахала на нее метелкой, что кошка свалилась обратно и застыла белым изваянием с непередаваемым выражением изумления на белоснежной мордочке.

Труда возмущенно захлопнула окно. Это не дворец, а проходной двор какой-то! То кавалеры опасные, то кошки незваные — только бдеть успевай!

У Лотаря давно не было такого хорошего настроения.

Обычно вопрос женитьбы, который давно назрел, вызывал у него чувство, близкое к зубной боли.

Он несколько раз пытался представить себе свою будущую жену, но образ никак не хотел складываться или, наоборот, воображение являло крикливую сухопарую барышню с кучей родственников, и всем им непременно было что-нибудь нужно от зу Харта.

Воображаемая барышня как две капли воды походила на дочку министра образования. Она одна из всех девиц, принятых в Пале де Кайзи, не стеснялась ему улыбаться. А то! Быть одной из двенадцати дочек не очень-то сладко.

И ему бы носом не крутить, ан нет! Такая тоска наваливалась от улыбок той барышни, что хоть волком вой.

А Климент уже намекал, что пора-пора определиться, если он, конечно, не хочет остаться в истории случайным зу Хартом.

Лотарь не хотел.

Ирмалинда, показавшаяся ему после чтения письма, подходящей кандидатурой — ну, не должны ее родители носом крутить, а происхождение у них недурное — при встрече не вызвала у него отторжения. Наоборот, смешная такая, как осторожный котенок.

Забавная.

Хорошая.

Лотарь улыбнулся, и плечом толкнул дверь в свой кабинет. Гейц и Швац так на него уставились, что он сам остановился:

— Что?

— Это ты нам скажи, — осторожно ответствовал Гейц. — Ни разу я не видел, чтоб ты так улыбался.

— Может, надо чаще смотреть на начальство?

— Я вот глаз не отрываю, — уверил Швац. — Но тоже не видел.

— Обычно у тебя рожа самая, что ни на есть зверская, — поддакнул Гейц.

— Заткнитесь оба, — рявкнул из угла Фрос. — Невыносимо.

Он полулежал на деревянной скамье, надвинув шляпу на лицо, а ноги раскинул широко — одна нога на лавке, вторая — на пододвинутом стуле. На сапогах поблескивала свежая грязь. Опять не спал всю ночь.

— Есть среди вас умные люди, — похвалил Лотарь, проходя за свой стол. — Ну и с какого такого, скажите, вас с утра тут так много?

— Кто-то должен испортить твое прекрасное и такое редкое настроение, — философски изрек Швац. — Вернуть миру обычного зу Харта, не поколебав устои мироздания.

— Лотарь, можно я его пристрелю? — прорычал Фрос, не поднимая, впрочем, шляпы и не шевелясь.

— Без тебя охотники найдутся, — откликнулся главный разведчик кайзера. — На нас всех найдутся, парни. Так что не спешите.

Он оглядел подчиненных. Хотя… по большому счету, это и есть его ближайший круг — верные друзья, без которых самого Лотаря быстрее быстрого сломает разлюбезная старая знать, так не любящая выскочек. С парнями вместе у него есть шанс побарахтаться, не сдаться и победить.

Не только у него. У них тоже.

Вот и вхожи они к нему, как к себе. Опасно доверять в его работе, но без доверия и работу хорошо не сделать.

— Я же не до конца, а любя, — буркнул Фрос, садясь прямо и сдвигая шляпу на затылок. — Не больно.

— Изверг, — очень проникновенно и искренне ответил Щвац, и ту же скромно потупился под взглядом Лотаря.

— Ты велел собрать досье на уехавших фрейлин, — монотонно начал Фрос. — Это оказалось не так просто. Все дела хранятся в архивах Фестубурга.