— Так сразу и не скажешь, кто из вас сильнее воняет и громче жалуется, — буркнула я.

Он рассмеялся. Таким я капитана раньше не видела. Он стал более расслабленным после рождения сына и удачного лета. Рядом сидел мужчина, который мог ответить на поддразнивание улыбкой и вознаградить меня лаской, погладив по щеке. Не хотелось портить момент, полный нежности, но если не сейчас, то когда? Теперь я знала, что Ченг Ят способен на доброту, но в глубине души он оставался все таким же упрямцем, невосприимчивым к переменам. Можно было сожалеть об этом, но я восприняла это как возможность. Совсем скоро мне принесут ребенка, а Ченг Ят выйдет за дверь и вернется к бандитским делам.

— Посмотри на свои волосы, — прощебетала я. — Как будто их кошка выкашляла. Посиди-ка. — Я взяла коробку с маслами, встала на колени позади мужа и принялась причесывать его спутанные волосы, смазывая их маслом. — Ты совсем не заботишься о своем внешнем виде. Приятно же… — Я провела рукой по отросшей щетине на щеках. — Может быть, на следующем корабле возьмешь в плен настоящего парикмахера, чтобы не доверять стрижку мяснику, как сейчас.

— Зачем, когда у меня есть такой симпатичный «мясник», как ты?

— Хочешь сказать, что доверишь мне водить лезвием у своей шеи? — Я дернула расческу.

— Ха! Никогда. Иначе мне придется выполнять все твои требования.

— Безумец! Разве я могу даже в мечтах чего-то требовать от героя осады Тунгхоя?

— Теперь ты смеешься надо мной!

— Никогда не буду над тобой смеяться. — Я разделила его волосы на отдельные пряди. — Я горжусь, что ты прогнал этих морских ублюдков, как испуганных уток. Мой муж победил великого китайского адмирала Шюн Тьсюн-мау.

— Победа над трусом — не повод для гордости. В любом случае, сражался не только я.

— Не дергайся. — Я перекинула через руку первую прядь и расчесала следующую. — Ты возглавил атаку, а все остальные последовали за тобой.

— Я просто оказался впереди.

— Все говорят, что это твой план.

— Ай-я! Что ты задумала? — Он попытался повернуть голову.

Я ущипнула его, чтобы не дергался, и провела гребнем по последней пряди.

— Собиралась всего лишь причесать тебя.

— Когда женщина хвалит, значит, она чего-то хочет. Могла бы прямо так и сказать.

— Речь не о том, чего хочу я, а о том, чего должен хотеть ты. Не дергайся. — Я бросила расческу и принялась заплетать косички. — Посмотри, чего ты добился, отразив флот. Разве хоть один из пиратов с тех пор осмелился тебя покинуть? Посмотри на себя сейчас. Один успешный налет за другим и самые высокие цены на наши товары — по крайней мере, как утверждает твой толстяк-казначей, если ты доверяешь этому паршивому псу. У нас целых тридцать восемь кораблей. А теперь представь, чего ты смог бы добиться с двумя сотнями! — М-м, снова лесть. И где мне найти эти двести кораблей? Я дернула мужа за косицу.

— Толстяк By! — Дернула еще раз. — Одиннадцатипалый! — Еще рывок. — Генерал Поу! Куок Поу-тай! И все остальные!

— Хватит!

— Я не собираюсь останавливаться.

— Хотя бы перестань рвать на мне волосы, черт возьми. И перестань подзуживать украсть корабли моих братьев по оружию. Зачем мне вообще суетиться?

Как ему растолковать? Эти мысли так долго крутились у меня в голове, что казались очевидными. Я перевязала косу Ченг Ята куском шпагата.

— Помнишь тот день, когда Чхан Тхим-поу явился завербовать тебя в Аннам? Помнишь, как он назвал тебя и всех твоих соратников? Ага, ты не предаешься воспоминаниям, не так ли? Тогда напомню: «Стая воронов, довольных тем, что подбирают объедки». Да! И все они — By, Одиннадцэтипалый и прочая братия — так и останутся стаей воронов. Они, как хлопья пены, блуждают по морю, дрейфуют, пока что-нибудь не встретится на пути, а потом загребают что попало и даже не знают, куда девать проклятые деньги. Вот каковы твои товарищи. Признай это! Но я видела, чего ты добился, заставив их работать сообща.

Заплетенная коса заструилась по спине.

Муж развернулся и прилег на бок, опираясь на локоть.

— Старушка, мне пока память не отшибло, что бы ты там ни говорила. Я помню Аннам — или как он там сейчас называется? Вьетнам. Да, мы «работали» сообща. Называли себя флотом, но были просто наемниками. А что случилось, когда дело дошло до настоящей драки? Куда делась вся наша совместная работа? Ты права, я подзабыл эту часть. А дела у главнокомандующего тогда не очень ладились, или ты не помнишь?

— Это потому, что мы взялись за безнадежное дело, в которое никто не верил.

— И какую цель предлагаешь ты?

— Деньги.

Ченг Ят молча переваривал мои слова. Я знала его достаточно хорошо, чтобы понять: ему нужно время на размышления. Но уже не могла остановиться.

— Попробуй представить, — продолжила я. — Если бы мы все объединились, то могли бы контролировать все побережье от Хойнама до Фучжоу! Никто не посмеет противостоять нам — ни флот, ни торговцы, — если во главе станет один могущественный человек. Представь, сколько у него будет денег! И какая силища!

— Тебе мало денег? — наконец произнес муж. — Мне что, ткнуть тебя носом в сундук, полный серебра? Тебе всегда мало!

— Чего ты боишься?

— Как ты смеешь?! Я рискую жизнью, чтобы у тебя были безделушки и духи. А ты как со мной разговариваешь?

— Думаешь, меня волнуют духи? Ты меня вообще слушаешь?

Он откинул выбившиеся волосы с плеча и поднялся.

— Я устал говорить об этом.

Раздался стук в дверь, а потом хныканье Йинг-сэка. Прибыл мой настоящий командир. Ченг Ят потрепал меня по щеке.

— Старушка, не указывай мне, как вести дела, и я не стану тебе говорить, какую сиську дать ребенку.

Он взял Йинг-сэка у няни, несколько раз подбросил его, потом передал мне и ушел. После этого я не видела мужа почти месяц.

О том, что Ченг Ят вернулся, я узнала одной из последних. Как и о том, что он собрал других пиратских командиров, чтобы совершить величайший совместный налет из когда-либо предпринятых: ограбление иностранной концессии в Оумуне.

В один из холодных и дождливых месяцев года Крысы я стояла у поручней, прижимая к себе ребенка, закутанного в одеяла, и смотрела на гуманные очертания Оумуна, крошечного клочка земли, опоясанного каменным форзом на вершине холма. Я не знала разницы между португальцами, англичанами или другими варварами. Зато знала, что про склады иностранной концессии ходят легенды: якобы помещения забиты под завязку экзотическими товарами и золотом. А еще опиумом — «варварской грязью», источником абсолютного богатства из глубин ада.

Сегодня, если не считать единственного носильщика-кули, толкающего тележку вдоль набережной, место выглядело пустынным. Даже флаг над фортом безжизненно повис на флагштоке.

План состоял в том, чтобы морить концессию голодом, пока наш флот вот уже десть дней сторожит полуостров с восточной стороны.

Генерал Поу занял позицию на западе, а By Сэк-йи и его братья контролировали южный канал между поселением и островом Куриное Горлышко. Однако из-за блокады голодать пришлось и нам самим. Голод отдавался в животе и груди, и даже руки ослабели. Сын быстро рос и постоянно хныкал, требуя еды. Мне тоже не хватало рыбной наживки и червивой капусты, но наши войска уже обобрали как липку все крестьянские хозяйства и рыбные пруды на любых островах и в поселениях в пределах досягаемости. Провианта не хватало на девяносто кораблей и четыре с лишним тысячи членов экипажа, включая жену командира с их ребенком.

Я не понимала, почему бы просто не послать тысячу наших ребят в форт и не взять желаемое. Португальская концессия не защищена с моря, и единственным выходом на материк служат ворота на узком перешейке, а наши шпионы сообщили, что из страха перед диверсантами даже там движение стихло до минимума. Если не считать военного гарнизона, который редко проявлял активность, единственной защитой заморских варваров стал бы их варварский бог: Чёнг Поу-чяй совершил дерзкий набег на концессию, переодевшись рыбаком, и сообщил по возвращении, что священников там больше, чем солдат.