— Вижу, ты берешь пример с повелительницы слонов, — процедил Ченг Ят. — Тогда чего уселась там? Двигайся ближе. Сейчас же! Ко мне!

Муж разглядывал свою саблю, ожидая, пока я устроюсь. Мне было понятно, что случится дальше. Я видела это по опущенным плечам капитана, по его запавшим глазам, по нервному стуку лезвия по палубе.

Часть меня хотела бежать, сигануть в воду и поплыть прочь, пока не достигну берега или не утону. Мне уже доводилось видеть «смерть от десяти тысяч порезов» на площади, когда я вместе с другими зеваками с жадностью наблюдала, как преступника режут тонкими слоями. Но отступать было поздно. Придется принять вызов.

Матрос выплеснул на шпиона ведро с водой.

— Кто командующий? — спросил Ченг Ят.

Узник ничего не ответил; казалось, он даже не дышал. Ченг Ят ущипнул северянина за бровь и занес саблю, как мясник, готовящийся отрубить куриное крылышко.

— Ты слышал меня. Кто командующий?!

Пленник демонстративно закрыл глаза.

Одним легким движением Ченг Ят срезал ему бровь и отшвырнул ошметок в сторону, как окровавленного червя. Челюсти у шпиона сжалась, а колени затряслись, но он лишил мучителя удовольствия видеть его боль и сдался только после того, как Ченг Ят ухватил его за вторую бровь, оттянув кожу. Мужчина прохрипел:

— Командир Шюн.

— Повтори!

— Шюн Тьсюн-мау[70].

— Сколько кораблей?

Шпион покачал головой. Другая бровь полетела на палубу. Только теперь мужчина закричал.

Ребенок внутри меня содрогнулся: он все понимал. Я погладила живот и мысленно извинилась.

— Повторяю еще раз. Сколько кораблей? Что за боеприпасы? Какой приказ выполняет флотилия?

Узник сморгнул кровь, затекающую в глаза, и посмотрел Ченг Яту прямо в лице. Следующие фразы он произнес на мандаринском диалекте, языке правительства, но достаточно простыми словами, чтобы их мог понять каждый:

— Приказ убить тебя, грязное бандитское отродье. Будь проклята твоя гребаная мать!

Я отвернулась, попыталась заткнуть уши, но эти крики могли бы пробиться и через стены. Я сделала ошибку, посмотрев на шпиона еще раз. Нос пленника исчез, и на его месте темнела кровавая дыра, в которой проглядывали хрящи. Видимо, я чуть не упала, потому что меня поддержали сзади за плечи.

Ченг Ят резко обернулся, его лицо стало алым, как раскаленный уголь.

— Приведите ее ко мне. Сюда.

Меня подняли, подталкивая вперед.

— Ты! Я велел тебе не смотреть. Но ты настояла! Хочешь совать свой нос во все дела моего корабля? Что ж, давай! Бери! — Он протянул саблю. — Думаешь, ты умнее? Думаешь, у тебя получится лучше? О да, я вижу, ты осуждаешь меня. Покажи мне, покажи нам всем, какая ты храбрая и умная!

Я отшатнулась, держась за живот в попытке унять ноющую боль — протест то ли ребенка, то ли моего желудка, который грозился вот-вот лопнуть.

— Не обращай внимания на ребенка, — бросил Ченг Ят. — Он не видит и не слышит. — Он вложил саблю мне в руку: — Дальше подбородок или пальцы? Тебе выбирать!

Если муж намеревался преподать мне урок мужества, он ошибся. С абордажной саблей, оттянувшей своей тяжестью руку, я поняла, что отрубание конечности не требует храбрости, но нужна причина. Особой ненависти к пленнику я не испытывала. Скорее, он казался жалким упрямцем, готовым расплатиться жизнью за гордость, яростно преданным неведомому командиру, отправившему его на смерть. От своей команды Ченг Ят ожидал той же преданности, но в том-то и дело: такова работа солдата — убивать или пасть на поле брани, а вовсе не вызывать жалость или сострадание. И все же я не могла отделаться от мысли, что несчастный, привязанный к мачте, с прибитыми к палубе ногами, пытающийся совладать с дрожью, самый смелый среди нас.

Пока что пытка не выудила из него почти никакой информации. Еще один удар саблей — и он потеряет сознание. Надо выбрать другую стратегию. Положив саблю на палубу, я вспомнила все, что умела в прошлой жизни, и проворковала:

— Я собираюсь стать матерью. У тебя есть дети?

Рот шпиона скривился в печальной ухмылке.

— Ответь на несколько вопросов, и я отправлю тебя домой. К твоей семье. К жене. К прекрасным дочерям и сыновьям.

Слезы или пот блестят у него на лице? Он хочет довериться мне или же я хочу так думать?

Ченг Ят наклонился и потянулся за саблей. Северянин кашлянул сквозь сомкнутые губы. А потом открыл рот и снова плюнул. Густой комок мокроты в кровавых прожилках шмякнулся мне под ноги.

В ужасе я ринулась в свою каюту и плотно затворила дверь, чтобы ко мне не пробивались ни звуки, ни свет. Прижавшись спиной к стене, я стучала ногами по полу, пытаясь заглушить шум снаружи: удары сабли можно было принять за стук костяшек пальцев о переборку, а крики — за плач из моего горла. Ребенок барахтался внутри, и его дикая пляска отдавалась болью в каждой точке тела. Я ухватилась за лодыжки, притиснув живот к груди. Плод боролся со мной. Давай! Сразись со мной, велела я. Пинай, кусай меня — накажи за то, что я готовлюсь привести тебя в этот ужасный, мучительный, кровавый мир!

Отвращение захлестнуло меня, и сначала я не поняла почему. Дело было не в жестокости пыток. Я видела достаточно мучений и смертей, иногда лишь ради того, чтобы украсть жалкую маленькую лодку. Я сама лишила человека жизни. Почему эта казнь должна меня взволновать?

Ребенок пинался нестерпимо. Я вытянулась на полу и погладила живот: «Прости. Не вини меня, пожалуйста. Давай мы оба успокоимся».

Внезапно меня окутала тишина, и не только внутри. Помимо обычных скрипов и покачивания, на всем корабле воцарилось почти благоговейное безмолвие. Мне хотелось плакать от полнейшей бессмысленности произошедшего. Что мы получили в обмен на гибель человека, если не считать имени командующего и лужи крови, пропитавшей палубу нашего корабля?

Наконец я поняла свое отвращение.

Я бы выудила куда больше, просто оставшись с пленником наедине.

Мое пребывание на берегу вплоть до родов больше не требовало объяснений. Меня поселили в небольшом однокомнатном домике в пыльном переулке, приставив служанку по имени Сю-тин. Эта местная тунхойская девочка тринадцати лет от роду, очень смышленая, поддерживала порядок в доме, готовила мне еду, обмахивала веером, пока я дремала на изнурительной летней жаре, и мирилась с перепадами моего настроения.

Сю-тин стала также источником последних слухов: флот собирается уплыть; флот привлек дополнительные силы; главари пиратов подготовили общий план сражения; капитаны подрались в харчевне и разбили столы; найдены новые источники пропитания. Хотя судя по тому, как сокращалось количество продуктов, которые девочка приносила с рынка, и ухудшалось их качество, последний слух оказался ложью, что ставило под сомнение и остальные новости.

Весь следующий месяц меня часто навещали жены By, А-и и другие женщины. Чёнг Поу-чяй удивил меня своим визитом. Он где-то нашел чернослив, который я с жадностью проглотила. А еще он принес мне халат свободного кроя из синей ткани веселой расцветки.

— Даже беременная женщина должна хорошо выглядеть, — прощебетал паренек. — Особенно та, что носит под сердцем моего младшего брата. Или сестру. А лучше — обоих!

Остальные мужчины по-прежнему считали мое место заключения запретным. По крайней мере, это служило оправданием Ченг Яту. Однажды поздно вечером он забрел ко мне, осоловевший от выпивки, желая предаться любовным утехам «с настоящей слонихой». Я его не пустила.

— Ребенок чувствует себя хорошо, и мать справляется. Спасибо, что спросил, — процедила я.

Уголки его губ опустились, как у растерянного щенка.

— Разве не за этим ты сюда заявился? Тебе же небезразличен этот ребенок? Потому что я очень стараюсь. — сказала я ему.

— Я пришел доставить тебе удовольствие. — Он попытался меня обнять, но я вырвалась.

— Хочешь доставить мне удовольствие? Покажи, как ты счастлив, что во мне растет это существо, — может, тогда и мне станет веселее!