— Конечно, нужно.

Никто не понял, кроме меня, что эти тапочки — последняя ниточка, связывающая меня с детством. Сегодня я начну новую жизнь. И похороню человека, который существовал в промежутке от тех дней невинности до нынешнего времени.

A-и поцокала языком и велела мне не двигаться, быстро перешивая пуговицы. Девушка натянула тапочки мне на ноги, и они сели туговато, но терпимо.

Помощницы отступили на несколько шагов назад, чтобы полюбоваться своей работой.

— Такая красота посрамит птиц[42], — сказала A-и. Все засмеялись, кроме меня. Мне нужно было увидеть себя собственными глазами.

Кто-то поднял ручное зеркальце. Я с трудом узнала богиню, стоящую передо мной, с накрашенными губами и бровями, увенчанную черным облаком из кос, заплетенных в немыслимые фигуры, скрепленные гребнями и цепочками из бисера. Может, зеркало искривляло картинку, но я казалась высотой с корабль в своем мерцающем красном платье, расшитом настолько реальными цветами, что я почти ощущала их аромат. Я попыталась представить свою мать молодой невестой, когда она обладала красотой столь могущественной, что она могла длиться вечно.

Пока глаза привыкали к солнечному свету, а уши — к гонгам и барабанам, я вышла наружу, на трап. Главная палуба превратилась в свадебный павильон с круглыми столами, задрапированными красной тканью, на которых расставили белоснежные блюда. Здесь собрались только женщины. Тяжелая ткань затрудняла спуск по лестнице, но зато делала его величавым. А на берегу тем временем взрывались петарды. За главным столом, сложив руки перед собой, восседала седовласая матрона, которая приветствовала меня.

— Мы станем сестрами. Но сегодня я притворяюсь твоей ужасной свекровью, — сообщила она, хотя игривые слова не соответствовали сухой интонации без намека на юмор.

Я опустила голову в притворном страхе, надеясь рассмешить ее.

— Я старшая жена Ченг Чхата, — сообщила она, а затем ее внимание привлекло первое блюдо, которое подали под крышкой.

Я замерла с улыбкой на лице. А что мне было делать или говорить, когда такой важной даме суп интереснее, чем невеста?

Другие женщины вели себя более учтиво, даже стремились познакомиться со мной, хотя все взгляды, казалось, были прикованы к щедро накрытому столу, а я даже не могла отведать блюда: моя работа заключалась в том, чтобы порхать в толпе гостей, впитывая поток имен, от которого голова шла кругом.

Прошло довольно много времени, прежде чем A-и подала сигнал вернуться в каюту.

— Я думала, это праздник для невесты, — проворчала я, — а в итоге умру с голоду еще до вечера.

Две девушки помогли мне освободиться от тесного платья и захихикали, когда я прямо в белье набросилась на миску с остатками риса.

— Ну-ка поставь! Есть надо меньше мышки, — наставляла меня А-и. — Потом потренируемся.

— Опять?

Безо всякой причины на глаза навернулись слезы. Я была счастлива, голодна и взволнована. Я была свободна. Так много имен, так много вещей, которые нужно запомнить. Например, выражение лица первой жены Ченг Чхата, на котором читалось, что я вторглась на ее территорию. Сплошные новые знакомства, но при этом я чувствовала себя покинутой и одинокой.

A-и присела передо мной на колени и поцеловала меня в лоб.

— Моя дорогая малышка Йёнг! Твоя мама здесь, с нами.

Я чувствую ее дух. А ты?

Да, вне всяких сомнений. Я взяла протянутый носовой платок и вытерла глаза и щеки.

Старуха захлопала в ладоши:

— Хватит рыдать. Последняя возможность потренироваться.

Я переоделась в простые синие штаны и куртку. Служанки повязали мне на талию черный пояс с красной бахромой. Все они, казалось, прекрасно знали церемонию, а я даже и не помню, чтобы присутствовал на свадьбах водных жителей до того, как меня увезли. Перестану ли я быть здесь чужой?

Кто-то постучал в дверь: спектакль вот-вот начнется. На мою голову опустилась тяжелая черная накидка.

Я ничего не видела, пока подружки невесты вели меня на палубу, напевая. Я не видела табуретку, на которую нужно было сесть, и упала бы, если бы меня не поймали. Не различая ничьих лиц, я не могла отделаться от мысли, что все смеются над моей неуклюжестью.

Внезапно щебет женщин прервал мужской голос:

— Все слушайте! Тише. Прошу тишины. Чтобы красавицу-невесту ждала счастливая судьба, все зрители определенных возрастов должны во время церемонии отводить глаза. Дайте-ка я проверю…

Я услышала шелест бумаг. Окружающие перешептывались и хихикали. Мужчина откашлялся.

— Если вам двадцать два, сорок шесть или семьдесят. Есть тут такие бабульки? — Он подождал, пока все засмеялись. Жаль, что я не видела, как он выпендривается. — Мне так не кажется. Короче говоря, если вы девушка двадцати двух лет от роду, пожалуйста, отвернитесь. Если вам сорок шесть… — Он замолчал. — Я вам не верю! Никто из присутствующих не выглядит старше тридцати. Особенно моя жена!

Женщина закричала:

— А то! Вышла замуж за старого быка, когда была еще во чреве матери!

Тут даже я рассмеялась.

— А теперь, поскольку мужчинам запрещено участвовать, мне пора идти туда, где меня тепло примет… — После драматической паузы он закончил — …Горлышко винного кувшина! — Женщины засмеялись, а мужчина удалился, на ходу выкрикивая поздравления.

Кто-то откинул покрывало. Я закрыла рот рукой. Дневной свет угасал. Банкетные столы убрали, и теперь открытую площадку устилали ковры. По обеим сторонам расставили длинные столы, покрытые красной драпировкой; каждый из них был заставлен лакированными ящиками, обтянутыми шелком коробками, бутылками и флягами всех размеров. Разноцветные флажки и фонарики свисали с паутины веревок, тянущихся от мачты к мачте. И все свободное пространство, каждая перевернутая бочка, каждый планшир, каждая ступенька трала были заняты целой армией женщин. Казалось, их больше, чем может выдержать корабль.

В центре сидела первая жена Ченг Чхата. Она сжала губы в тонкую линию, что, вероятно, задумывалось как улыбка.

Ухмыляющиеся липа с широко распахнуты глазами напомнили мне зрителей на казни. Я зажмурилась и приказала мерзкому голосу в голове замолчать хоть сейчас. Все ведь хорошо, напомнила я этому голосу. Как Ченг Ят устроил такое пышное торжество за каких-то два дня? И все ради меня, напомнила я голосу. Неважно, что на самом деле происходит в головах этих хихикающих людей. Я сейчас стану женой, как порядочная женщина. Я вот-вот превращусь в одну из них, а то и лучше. Свадьбу уже не остановить, а с последствиями я разберусь потом;

A-и, одетая в самый красивый черный шелк с вышивной, который я когда-либо видела, подвела меня к столу, окруженному подружками невесты, которые держали огромные свечи. В центре стояли чаши, наполненные прозрачным вином. Я выбрала самую большую и отнесла ее к алтарю рядом с грот-мачтой, где встала на колени перед красной табличкой, символизирующей клан Ченг.

— Еще рано, — прошипела А-и.

Я подождала, пока две девочки накинут мне на голову белую простыню, приговаривая:

— Нельзя, чтобы на тебя светили звезды, помнишь?

Зачем беспокоиться о звездах, недоумевала я. Пусть светила позовут мою маму на небесах, чтобы она тоже посмотрела на меня.

Я трижды подняла чашу за новую семью, потом вылила ее в кувшин рядом с табличкой. Внутри зашевелилось странное чувство, которое ничем не проявляло себя во время вчерашних репетиций. Я перестала верить в семью в тот день, когда отец меня продал. И теперь гадала, каково будет снова стать частью семьи. Это все равно что родиться во второй раз?

Я повторила ритуал у второго алтаря перед свитком, на котором были написаны имена моих родителей. Белая простыня заслоняла меня от небес, и я поднесла вино матери. «На моей памяти ты никогда не пила, — подумала я. — Пожалуйста, сделай уж исключение». Затем я предложила вино отцу: его-то упрашивать не надо.

Мне снова закрыли лицо и усадили на табурет. Я уставилась на красные тапочки, а хриплый женский голос бубнил, что я должна слушаться отца, мужа и сына.