- Удачи, - сжав напоследок локти державшего ее Льюиса, девушка смотрела, как он снял с себя куртку, оставшись в толстом бежевом свитере, и накрыл сестру, а после, закинув на плечо рюкзак, ушел, его фигура стремительно удалилась с берега. Не долго думая, Руби сняла с себя тонкую рубашку под курткой, и намочив в воде Йеллоустона, приложила ко лбу Келли, принявшись повторять про себя молитву о скорейшем возвращении Льюиса.

Неизвестно сколько точно прошло времени, по ощущениям часа четыре, в небе занимался рассвет, редкие птицы проплывали мимо облаков. Келли наконец затихла, и погрузилась в беспокойный сон, Руби дремала рядом, держа на голове подруги еще влажную рубашку, когда услышала глухой стук подошвы о камни. Вздрогнув, девушка села на месте боясь, что это может быть случайно забредший зомби, но когда темный силуэт на фоне яркого солнца появился в видимости, Руби тотчас вскочила, и подбежала к измотанному и запыхавшемуся Льюису, чьи губы шелушились и потрескались от недостатка воды.

- Слава Опиль Ваобирану, не забрал. Ты нашел лекарство?

- Лучше, я нашел помощь.

***

Поистине чудом было встретить в такой глуши четверых незнакомцев, которые теперь стали никем иным, как проводниками, сопровождающими их в настоящий лагерь выживших в Форсайте. Казалось вполне разумным предположить, что люди из маленьких городов и сел более приспособлены к выживанию в адских условиях, с детства они вынуждены горбатить спины на тяжелой физической работе, вести хозяйство, заботиться о скоте и множестве детишек, ниспосланных богами, питаться тем, что взращено собственными руками, голодать, если придется. И все же думая об этом невольно зарождался вопрос, полный подавляемого восхищения – как, как маленькой группе людей удалось продержаться так долго?

Поначалу Руби решила, что Льюис бредит, в больнице она ни раз сталкивалась с подобным, стоило случайным образом коснуться рукавом ядовитой травинки или съесть дикую ягоду, чей сок мгновенно блокирует инстинкт самосохранения, вызывая яркие галлюцинации, но вскоре из-за спины мужчины показались четверо молодых парней, вооруженных до зубов винтовками и самодельными арбалетами. Руби Дарем только и смогла, что едва слышно охнуть, глядя, как незнакомцы без лишних слов расстелили около спящей Келли плотную ткань, положили на нее девушку, и словно в гамаке понесли прочь от берега.

- В Форсайте ей помогут. Все будет хорошо, вот увидишь, - тихо произнес Льюис, легонько похлопал Руби по плечу, одарив ее улыбкой, полной надежды. Девушка не сомневалась, он верил в то, что говорил, но отчего-то убежденности не разделила. Подумать только, они нашли выживших, таких же, как они сами, значит, мир не сложил голову окончательно, еще есть смысл бороться за пусть и призрачное, но будущее. Может, в Руби говорило не предчувствие, а банальная осторожность, трудно довериться кому-то еще, когда привык всю свою жизнь полагаться лишь на себя.

Веревка натянулась, когда Дайана вдруг остановилась, не желая идти вперед, будто и сама, подчиняясь еще сохранившимся инстинктам, чувствовала тревогу. Руби могла бы уйти прямо сейчас, когда никому до нее нет дела, бросить их и пойти своей дорогой, но в глубине души она знала, что не сможет этого сделать. Нужно убедиться, что с Келли все будет в порядке, а потом, если брат и сестра решат остаться, что ж, так тому и быть, придется вновь попрощаться.

Льюис сменил одного из парней, озабоченно поглядывая на простонавшую в бреду сестру, изредка перекидываясь короткими фразами с новыми знакомыми, Руби же, предпочла держаться поодаль, не сводя с чужаков настороженного взгляда. Имея большое количество разного, пусть и самодельного, оружия ощущать себя в безопасности гораздо проще, интересно, позволят ли ей забрать с собой хотя бы одну винтовку.

Лагерь в Форсайте оказался маленькой коммуной, состоящей из десятка домиков, судя по состоянию опустевших задолго до того, как случился конец света. Мужчины и женщины в простых добротных одеждах с серьезными лицами и оружием в руках непрестанно дежурили у ветхих ворот, являясь практически единственным источником, обеспечивающим безопасность этого места. Возможно, когда-то эти все они зарабатывали свой хлеб рыболовством и охотой, теперь же ничего не изменилось, за исключением того, что некогда кормящий их промысел больше не приносит денег и пищи, но необходим для выживания. Неудивительно, что улыбкам на их лицах не находилось места. Руби не позволили войти внутрь вместе с Дайаной, своим видом мертвая женщина напугала бы людей в лагере, поэтому пришлось привязать ее у забора, словно домашнюю лошадь к коновязи, и с тяжелым сердцем отправиться вслед за Льюисом.

Единственным, кому еще удавалось сохранить в Форсайте радушность, был местный священник, отец Ричард. Пастор встретил гостей с распростертыми объятиями, оказав сердечный прием, его большой рот казалось, не смыкался ни на минуту, он то отдавал распоряжения вернувшимся в лагерь, то отвечал на вопросы мимо проходящих жителей лагеря и одновременно успевал рассказывать новоприбывшим о положении дел, будто не сомневаясь, что те захотят остаться. Келли по указке отца Ричарда унесли в лазарет под опеку дородной старой женщины, являющейся по совместительству женой пастора, пообещав лекарства, еду и кров, достаточно воды, чтобы помыться до полного выздоровления девушки.

- Вы пришли вовремя, дети мои. Скоро подадут ужин, уверен, он придется вам по душе. После обязательная для посещения совместная проповедь, боюсь, без веры все мы не прожили бы столь длительное время. Все благодаря Отцу нашему Всевышнему. Во что верите вы, дети мои? – отец Ричард прищурил и без того маленькие глаза, словно пытаясь заранее предугадать ответ, заглянув гостям в порочные души.

- Я с уважением отношусь к любой вере, святой отец, но сам надеюсь на собственные силы, - разведя руками, ответил Льюис, добродушно улыбаясь. Пастор понимающе кивнул, и перевел взгляд на девушку, сверлящую его взглядом из-под угольно-черных бровей.

- У нас с вами разные боги, - ни один мускул не дрогнул на лице Руби, хотя сильнее всего хотелось рвануть с места и убежать как можно дальше, ей было некомфортно под тщательно скрываемой давящей властью пастора, проявляющейся в том, как он стоял, широко расставив ноги на ширине плеч, в заложенных за спину руках, в том, как падали и растекались по его лысому темени отблески заката, утопая в ореоле оставшихся волос. Отец Ричард слушал ответ Руби с приоткрытым ртом, на нижней губе подрагивал язык – мерзкий розовый червь, готовый в любой миг сорваться с места, плюнув ядом, но вместо этого тонкие губы мужчины медленно растянулись в снисходительной улыбке.

- Это ничего, дети мои. Когда вы пробудете здесь дольше, многое изменится в вашем сознании. Вы обязательно найдете свет.

Руби собиралась возразить, но почувствовавший это Льюис, сжал ее крохотный кулачок в ладони, предубеждая:

- Очень щедрое предложение, святой отец. Мы подумаем над ним.

Как только удовлетворенный ответом священник удалился к домику, где с минуту на минуту подадут горячий ужин, девушка выдернула руку из хватки мужчины, и прошипела:

- Что ты делаешь? Действительно собрался остаться здесь, молиться, упираясь лбом в землю с рассвета до заката?

- Не самая плохая участь, не так ли? – карие глаза мужчины серьезно смотрели на девушку перед собой, Льюис не думал так на самом деле, но сказал за тем, чтобы помучить себя и Руби, чтобы почувствовать что-то еще, помимо непрекращающихся переживаний за судьбу сестры, хоть это было совсем нечестно. Увидев, что Руби напряглась, он вздохнул, прикрыв глаза, - успокойся, мы не останемся здесь дольше, чем это необходимо для Келли. Просто давай пока не станем нарываться на конфликт, едва ли кому-то из нас станет лучше, если нас отсюда вышвырнут. Я тоже не люблю фанатиков, ясно? Порой приходится переступать через себя, чтобы добиться желаемого. Сейчас мы хотя бы не одни.

В деревянном доме, отведенном под столовую, было прохладно и тесно, между щелей то и дело проникал ветер, заставляя всех присутствующих кутаться в одежды, но, несмотря на неудобства, жители лагеря уже выстроились в очередь, чтобы получить свою порцию тушеного в густом буром бульоне мяса. Оно было жестким, словно животное умерло от старости очень давно, но никто и не думал жаловаться, жадно вылизывая тарелки, собирая с пальцев крошки черствого хлеба. Под грохот тарелок отец Ричард забрался на невысокую скамью, его скрипучий тихий голос разносился по залу, долетая до ушей каждого, заставляя задуматься.