Песня американской христианской рок-группы Ashes Remain - Let the light in.

За 5 лет до катастрофы. 2025 год.

Шайенн, штат Вайоминг.

«Вера — это не когда разум овладевает идеей,

а когда идея овладевает разумом».

(Р. О. Болтон)

«Вот и наступило мое семнадцатое день рождения, и я чувствую страх. Перемены неизбежны, и это давит на меня», - с этих строк начиналась сегодняшняя запись, сделанная в дневнике до того, как Кристофер и Ребекка Мартин проснуться. В общине «святых» не было книг, кроме библии мормонов, интернета и телевизора, запрещалось все, что может развратить слабые порочные сердца и души людей. Если бы родители увидели исписанные мелким старательным почерком дочери страницы, узнали, куда пропадает бумага, в которую заворачивают купленное на рынке мясо, то, скорее всего на неделю, а то и более, заперли бы Нору в комнате, занавесив плотные шторы, не пропускающие и лучика света, заставляя изо дня в день перечитывать слово Божье при тусклом свете свечи до рези в глазах.

Кристофер и Ребекка знали самую большую слабость дочери, пользуясь этим без зазрения совести. Еще будучи совсем малышкой, когда Мартины только перебрались из густонаселенного города в общину посреди прерий, родители пытались заставить дочь больше времени уделять изучению мира и общению со сверстниками, на что неизменно получали один и тот же ответ «мир и люди не слишком то меня интересуют, мне нужны деревья». Нора не смогла бы прожить и дня без дуновения ветерка и солнца, являющегося для девочки не чем иным, как ликом Господним, чьи теплые объятия распространяются на весь белый свет, лаская все живое на планете, даже тех, кто, по мнению правосудия, не заслуживал любви Всевышнего.

Нора Мартин любила вставать рано, выходя на крыльцо деревянного домика в одной ночнушке, доходящей до колен, чтобы насладиться полным единением с природой в одиночестве, скрытая от посторонних глаз и осуждения. Прохладный утренний воздух холодил непокрытые плечи и ноги, трава щекотала босые стопы, а девушка сидела, зажмурившись на ступеньке, полной грудью вдыхая ароматы цветов, росы и обещания жаркого дня. Уединение нарушил бездомный черный кот, бесцеремонно запрыгнув на колени Норе, но она не возражала такой компании, погладив животное от макушки до хвоста.

К тому моменту, как вниз первой спустилась Ребекка при всем параде, на столе уже дымился завтрак – яичница, овощи с местного огорода, свежеиспеченный хлеб, нарезанный одинаковыми ломтиками, и кувшин с козьим молоком. Нора умылась, переоделась в голубое платье с белым передником, переходящим в подол, едва прикрывающим колени, которое было девушке мало. Ребекка Мартин обвела пронзительным взглядом идеально чистые скатерти, столовые приборы, но улыбка женщины потускнела, стоило ей посмотреть на дочь.

- Дорогая, ты что, забыла причесаться? Выглядишь нелепо, словно курицы свили у тебя на голове гнездо. Ступай в свою комнату, исправь это, пока отец не увидел.

- Да, мама.

Нора сдержанно улыбнулась и поспешила в комнату, стараясь ничем не выдать разочарования, кольнувшего сердце. Она знала, что в общине непринято открыто показывать свои чувства, если они не обращены к Всевышнему, подарков тоже ожидать не стоило, ведь «святым» не нужно ничего сверх того, что имелось. Нора должна довольствоваться тем, что ее имя упомянут в числе прочих в вечерней молитве, но это было вовсе не так. Девушка до боли желала, чтобы хоть раз в году мама разбудила ее поцелуем, позвав к завтраку, как бывало до того, как Нора начала превращаться в женщину, сказала пару согревающих слов, полных любви, и позволила лишь сегодня не ходить на работу в поле. Но это было пустое, от данных мыслей становилось только хуже, потому девушка рьяно расчёсывая свалявшиеся за ночь белые волосы, старалась сосредоточиться на физической боли, вызванной выдранными прядями.

Полоть сорняки вокруг ростков сахарной свеклы под палящим солнцем казалось делом тяжелым, неблагодарным, и почти бесполезным, как и расчесывать волосы перед работой. После нескольких часов труда тщательно выглаженные вещи покрылись грязью, следами пота, пряди спутались вновь, прилипая к раскрасневшемуся лицу, мешая видеть куда идешь. Гектар принадлежащей общине земли был поделен на секторы, на каждом из которых работали сообща от пяти до десяти молодых девушек и парней. Нора никого из них не знала, единственные подруги Холли и Фэнни давно выданы замуж и занимались собственным домиком и огородом, рожая столько детей, сколько подарит Господь. В этом крылась жестокая превратность судьбы, община перебралась в штат, первым признавшим избирательное право за женщинами, чтобы держать их под контролем, и выбирать то, что выгодно мужчинам и их потомству.

Нора чувствовала себя неловко, стоя согнувшись над ростками, платье приподнималось, оголяя тело сильнее дозволенного, но никто не обращал на нее внимания, что, несомненно, радовало. Она взяла бутылку воды, плеснула в рот и на лицо, позволяя жидкости стечь по шее, и в этот момент ощутила покалывание в затылке, чей-то пристальный не добрый взгляд. Присев на колени, стыдливо прячась за работой, Нора Мартин услышала позади знакомые тяжелые шаги.

- Сегодня жарко, не правда ли?

Перед девушкой возник священник в черном костюме с иголочки, лишь комья земли на ботинках с длинными серебряными носами выдавали его. Нора немного подняла голову, чтобы взглянуть был ли кто-нибудь из рабочих впереди, но те видимо покинули поле для перерыва на обед.

- Да, пастор Гарднер.

- Зови меня Арнольд. Кажется, все ушли обедать, может и нам присоединиться к трапезе?

Нора тяжело сглотнула вязкую слюну, принявшись лихорадочно придумывать повод, чтобы остаться. Для многих молодых девушек оказаться наедине с Арнольдом Гарднером, было сродни благословению, но не для Норы, каждая клеточка ее тела кричала об опасности.

- В обеденной будет толпа, не протолкнуться, я бы хотела еще поработать, а поесть чуть позднее, если вы не против.

- Встань, дитя.

Она хотела бы подчиниться, но ноги не слушались, приклеившись к земле. Резкий голос пастора разрезал тишину, потонув в напряжении, ощущающемся почти физически:

- Я сказал, встань!

С трудом поднявшись на ноги, Нора старательно отводила взгляд, сложив руки на подоле, заламывая пальцы. Арнольд сделал шаг, и жар его тела достиг молодой девушки. Кончики пальцев мужчины, едва касаясь нежной кожи, проплыли рядом с лицом Норы, он будто фокусник-мошенник играл с потенциальной жертвой, вынуждая ту дрожать от одного лишь взгляда.

- Почему ты боишься меня, Нора? Разве я был груб с тобой раньше? Разве я когда-нибудь причинял тебе боль или вред? Я ведь и пальцем не трогал тебя все эти годы, берег, словно собственное дитя, не правда ли?

- Д-да, пастор Гарднер.

Мужчина тяжело вздохнул, обошел девушку со спины, встав слишком близко, но, все еще не прикасаясь, прижимаясь лицом к ее волосам, и вдохнул исходившие от нее запахи, от чего Нора почувствовала еще больший стыд. Глубокий шепот пастора низкой вибрацией прошел по коже:

- Я, кажется, просил называть меня Арнольдом. Знаешь, порой мне думается, что я питаю к тебе особенные чувства, куда глубже, чем к другим моим женам. Может мне попросить твоей руки у твоих родителей? Они не откажут мне.

Даже на мгновение представить подобное было равно самоубийству, изо рта девушки сам собой вырвался возглас:

- Нет!!

Нора дернулась, отталкивая пастора Гарднера, но тут произошло нечто странное; Арнольд ухватился за ее руки, чтобы удержать равновесие, и это прикосновение вызвало волну электрического тока, прошедшего сквозь их тела. Глаза мужчины налились кровью, нижняя челюсть непроизвольно сокращалась, вынуждая слюни стекать с правого уголка рта, но это будто только придало ему сил, чтобы сильнее сжать руки Норы, без возможности вырваться.