Каждый протон из семидесяти девяти содержащихся в ядре этого химического элемента в реакторе двигателя расщепляется на четыре фотона и один пи-мезон. Пи-мезон, он же пион, он же нейтретто, оказывается абсолютно бесполезен и даже вреден, потому что в пекле реакции тут же разваливается на два гамма-кванта, образующие радиоактивное излучение, которое приходится поглощать специальными защитными слоями в оболочке гигантского отражателя, имеющего 603 метра в самом широком месте. А вот четыре световые частицы разлетаются из реактора во все стороны, отражаются в параболическом зеркале и вырываются из него строго параллельно друг другу, создавая реактивную тягу.

Для того чтобы разогнать корабль до крейсерской скорости, требуется в день пятьдесят тысяч восемьсот семьдесят пять килограммовых золотых шарика диаметром в четыре с половиной сантиметра. Итого девять тысяч тонн золота за полгода (если точно, за 177 дней) на разгон с ускорением 1G. А потом, после преодоления по инерции основной части пути, столько же на торможение с таким же отрицательным ускорением. Таким образом, на дорогу в одну сторону длиной в девятнадцать световых лет уходит восемнадцать тысяч тонн драгоценного топлива. Или на момент первого старта «Луча надежды» – десятая часть всего добытого на Земле золота. Вот почему переселение на Терра Нову могли позволить себе лишь избранные и те, кто мог оказаться полезным для этих самых избранных.

После завтрака капитан попросил старпома задержаться в кают-компании.

– Послушай, сынок, не хочешь ли развлечься?

– С удовольствием, сэр. Но каким образом?

– Смотри какая штука, Камаль. Перед тем как строить корабль, мы отправили сюда, в точку Лагранжа, самый мощный на тот момент инфракрасный телескоп с основной функцией – обнаружение экзопланет. Он и нащупал Терра Нову на второй месяц поиска. Когда мы улетели почти триста пятьдесят лет назад, телескоп продолжал функционировать ещё около десяти лет; его задачей был сбор наиболее полной информации по всей сфере наблюдаемой Вселенной. Его запрограммировали так, чтобы по завершении миссии законсервироваться и перейти в ждущий режим. За время, пока нас здесь не было, его отнесло от точки Лагранжа всего на двести тысяч километров. Нужно смотаться к нему на шлюпке, заправить баки и сопроводить поближе к «Лучу надежды». Здесь мы его активируем и посмотрим на Землю-матушку инфракрасным глазом – вдруг там кто живой имеется. Короче, хочешь развеяться – лети, а не хочешь – сам кого-нибудь назначь.

– Я с удовольствием полечу сам, сэр!

– Я так и думал. Навыки пилотирования на тренажерах давно отрабатывал?

– Через день, сэр. И турбопланом тренируюсь управлять, и челноком.

– Вот и отлично. Кого с собой вторым номером возьмёшь?

– Хельгу Мадрасхен, судового врача, сэр.

– Эх, сынок, не той головой думаешь…

– Никак нет, сэр! – Горячо возразил Камиль. – Там же в открытый космос придётся выходить?

Капитан кивнул.

– Вдруг что случится, тогда ее навыки и пригодятся.

– Если в открытом космосе что случится, то вряд ли её навыки помогут… Поздно, как говорится, будет тогда пить касторку. Инженера лучше толкового возьми, тогда и не случится ничего.

– Слушаюсь, сэр. Возьму инженера.

– Бог в помощь!

Кабина турбоплана была рассчитана на двоих людей, облачённых в скафандры. Судёнышко могло использоваться для ограниченных перемещений в пространстве, для внешнего техобслуживания космического транспорта, для разведывательных целей или как спасательная капсула.

Камиль Легран взял напарником самого толкового инженера из самых молодых: ему было всего двадцать, когда «Луч Надежды» сорок лет назад покинул систему Сигмы Дракона. Здесь на корабле он и приобрел свою квалификацию. Звали его Амайя Легран. Он носил эту фамилию, потому что был из первого «помета» эмбрионов, выведенных на Терра Нове, а не привезённых когда-то с Земли, его получили используя генетический материал Камиля.

Молодой человек, очень смуглый и кучерявый, совсем недавно достиг пика своего физического развития, и его облик зафиксировался на века. Амайя мог, конечно, менять тело по своему вкусу с помощью бьютитрансформатора, но пагубному воздействию старения оно не подвергалось ни на секунду.

Камиль не знал своего отца, как почти все выращенные из числа эмбрионов, привезённых с Земли, тогда как у него родились от четверых матерей пять сыновей и три дочери. Но родство это было лишь формальным, в их воспитании он участие не принимал, этим занимались квалифицированные педагоги. Как, конечно же, не принимал участие и в зачатии. Их получили in vitro89. Никакой особенной духовной связи между однофамильцами не было. Все люди в социуме были братьями и сестрами, а отцовский и материнский инстинкты отнесли в разряд атавистических.

Несмотря на то, что инженеру сыновние чувства были также неведомы, к старпому он относился с величайшим почтением, поскольку уважение к старшим было одним из основных столпов жизненной философии бессмертных.

За час перелёта к телескопу Леграны обменивались между собой только служебной информацией. И лишь один раз Амайя позволил себе вопрос, выбивающийся из рабочего контекста.

– Сэр, ваша команда будет участвовать сегодня в состязаниях по космоболу?

– Обязательно. Надерем вам задницы как обычно.

– Это мы еще посмотрим, – усмехнулся инженер. – Мы новую схему защиты разработали.

– Лучшая защита – это нападение, сынок, – важно заметил Камиль.

Он обратился к Амайе, используя слово «сынок», не для того, чтобы подчеркнуть их генетическую связь, просто непроизвольно позаимствовал манеры старого капитана, который так обращался ко всем, кто был младше хотя бы на столетие.

Амайя кивнул в знак того, что усвоил эту глубокую истину, и сосредоточил внимание на приборах.

– Зрительный контакт с объектом через три минуты, – отметил он.

И действительно, через положенное время они заметили телескоп и начали торможение, развернув два передних двигателя турбоплана дюзами вперёд и отключив кормовой двигатель.

Остановившись в полукилометре, произвели внешний осмотр аппарата. В законсервированном виде он должен был представлять собой аккуратный кокон. Но что-то пошло не так, и телескопу не удалось как следует «окуклиться». Внешние защитные оболочки закрылись не до конца, в щель между ними торчала коммуникационная антенна.

– На месте разберусь, – заключил инженер. – Разрешите выход в открытый космос, сэр!

Старпом разрешил.

Космонавты надели шлемы, воздух из кабины всосали компрессоры, прозрачный колпак отъехал. Амайя отстегнул ремни, которые удерживали его в кресле, прицепил на пояс аккумуляторную батарею и канистру с гелием, оттолкнулся и поплыл к телескопу, управляя полётом с помощью реактивных двигателей, спрятанных в рукава и штанины скафандра. Сперва его поболтало немного, но он быстро выправился и через пять минут уже карабкался по обшивке спутника.

– На позиции, – доложил он по ментальной связи. – Произвожу осмотр.

Тем временем Камиль переживал невероятно острые ощущения от близости со Вселенной. Обычно от чёрной, холодной пустоты его отделяла жёсткая многослойная обшивка корабля с внешней оболочкой из прочнейшего сплава, содержащего буратиний, – химическое вещество с атомным номером 121. Его стабильный изотоп с атомной массой 296 используется для легирования суперпрочных металлопластиков, а нестабильные: 299-й, 301-й и 302-й – в качестве катализатора для реакции распада золота в топке фотонного двигателя. Теперь же между человеком и космосом было всего несколько миллиметров ткани. Ткани надёжнейшей, также содержащей буратиний для прочности, но податливой и мягкой. От этого возникало ощущение, как будто он голый, и между кожей, вдруг покрывшейся мурашками, и губительным солнечным ветром никаких преград не существует.

И тут в его голове раздался душераздирающий крик.