Но он был… это он стоял за всем этим. Он забрал мою сестру. Он лишил меня девственности — незнакомец в моей постели, в моем нижнем белье. Он выслушал мое горе, и гнев, и обиду, и мои планы, и он забрал их все.

Неудивительно, что ему никогда не нравилось слушать о моих жестоких фантазиях о том, что бы я сделала с убийцей. Неудивительно, что он съежился от моего праведного гнева.

Это должно было быть нацелено на него.

Хорошо. Теперь это было.

Я рванулась вперед, пульс участился, кинжал сверкнул.

Каким бы ловким он ни был на трапеции, он уклонился, уклоняясь от меня даже на этом узком мостике. Его хватка сомкнулась на моем запястье, как у Сефера.

Не в этот раз.

Я изогнулась, одновременно нанося удар ногой. Он не смог увернуться и удержать меня. Я высвободилась.

Несмотря на нашу физическую форму, мы оба задыхались в течение нескольких секунд. Я делала выпады и наносила удары, но он всегда был вне досягаемости. Моей жгучей потребности было недостаточно, чтобы одержать немедленную победу.

Он ударил меня поперек живота, когда раскачивался на перекладине, которую я не заметила. У меня перехватило дыхание, и я упала на подиум. Единственное, что я увидела, это как он описал дугу в воздухе ногами вперед, целясь мне в голову.

Нет времени на раздумья, я позволяю инстинкту сбросить меня с подиума.

В какой-то момент у меня свело живот, и я упала.

Но моя хватка сомкнулась на одной из вертикальных опор, и мое падение превратилось в качание вниз и по кругу, в результате чего я оказалась на дорожке прямо за ним.

Едва поднявшись на ноги, я ударила его по обнаженной спине. Должно быть, какой-то инстинкт предупредил его, потому что он откатился за пределы досягаемости.

Для стороннего наблюдателя наш бой мог бы показаться красивым. Мы развернулись и свесились со строительных лесов подиума. Я увернулась от его удара, так что он лишь задел мою щеку. Он прыгнул в другой проход, и я последовала за ним, зажав кинжал в зубах. Я не могла колдовать, когда железное лезвие касалось моей кожи, но мне и не нужна была магия, чтобы перерезать его гребаное горло.

Тем не менее, от этого прикосновения у меня внутри все перевернулось, и я тяжело приземлилась.

Это был тот шанс, в котором он нуждался.

Как в тумане, я ударилась о бревно, на меня навалился какой-то вес. Удар сотряс мои кости, исторгнув стон из моего горла.

Кинжал упал.

Каким-то гребаным образом моя рука взметнулась и поймала его за лезвие, прежде чем оно упало на сцену тридцатью футами ниже.

Оскалив зубы, Эрик взобрался на меня.

— Твоя сестра тоже была вероломной гребаной сукой.

— Заткни свой недостойный рот. — Я повозилась с кинжалом, поправляя хватку так, чтобы он лежал на рукояти. — Ты не имеешь права говорить о ней.

Когда он поднялся надо мной, я нанесла удар.

Чья-то хватка сомкнулась на моем запястье.

Нет. Больше никогда.

Ужасный холод поражения нахлынул на меня, как вода, заливающая тонущий корабль.

Я дернулась, но его хватка усилилась. Он тоже прижал мое тело.

Но не другой моей рукой.

Я уронила кинжал.

Однако Эрик не бездействовал. С ворчанием он отодвинул нас в сторону.

Как только я поймала нож в правой руке, край узкого прохода впился мне в спину. Он скользнул по позвоночнику, по заднице, а затем я снова начала падать.

ГЛАВА 49

Сука.

Я резко остановилась, обхватив ногами первое, что попалось под руку.

Когда у меня перехватило дыхание, охваченный чудесным удивлением от того, что я все еще жива, я осознала, как это произошло. Мои бедра обхватили грудь Эрика, и он свесился с дорожки, зацепившись коленями за одну из стоек.

Мы зависли, уставившись друг на друга, единственным звуком было наше тяжелое дыхание и слабый скрип креплений подиума. Для такого выступления, как это, должен был быть грохот барабанов — что-нибудь драматичное. Не жалкая тишина.

Он все еще держал меня за левое запястье, но мое правое было свободно, и в этой руке был кинжал.

Он дернулся, как будто понял это в тот же момент.

— Ты не можешь убить меня. Ты упадешь. — Он кивнул на сцену внизу. — Ты знаешь, что на такой высоте это означает смерть.

Мы оба это знали. Мы присутствовали на похоронах артистов и рабочих сцены, которые узнали это на собственном горьком опыте.

Я приставил кинжал к его горлу.

Он уставился на меня, широко раскрыв глаза.

— Ты бы не стала.

— Я бы не стала? — Я улыбнулась его потрясению и страху. — Ты знаешь, я бы все отдала, чтобы заставить убийцу моей сестры заплатить. Разве я недостаточно долго тебе это говорила?

Один дюйм, и я перережу ему горло. Один дюйм, и его кровь прольется мне на руку. Один дюйм, и я попробую ее на вкус.

Затем его ноги подкашивались, и он падал, и я падала вместе с ним.

Мы мягко покачивались на шаткой дорожке, и у меня закружилась голова, когда я мельком увидела доски сцены внизу, такие далекие, такие маленькие.

Один дюйм, и я больше никогда не увижу Сефера. Один дюйм, и я больше никогда не заставлю мускул на его челюсти дергаться. Один дюйм, и я никогда не смогу сказать ему те слова, которые была слишком труслива, чтобы произнести вслух.

Я бы скучала по нему, но…

Сердце колотилось так, словно умоляло о жизни, я сократила этот дюйм вдвое, так что мой клинок коснулся уязвимой плоти Эрика.

Между моими бедрами и вокруг запястья он напрягся.

И все же я все еще колебалась.

Когда я пыталась убить Сефера, у меня не было никаких колебаний.

— Зита!

Со вздохом я обернулась.

На следующей дорожке, протягивая руку, наполовину человек, наполовину зверь, это был он.

Увидев его, почувствовав, как воспарило мое сердце, я поняла.

Я не колебалась перед тем, чтобы убить его, потому что тогда мне нечего было терять.

Но теперь… Теперь у меня их было предостаточно.

— Возьми меня за руку. — Он потянулся через пропасть, его зверочеловеческая форма была достаточно большой, чтобы почти перекинуть ее. Если бы я протянула правую руку, я смогла бы взять его.

Но это означало бы бросить кинжал.

Это означало бы дать Эрику шанс сбежать.

Я стиснула зубы.

— Он тот самый, Сефер. Он убил ее.

— Я слышал.

— Я думала, ты тоже хочешь увидеть, как он истекает кровью.

— Да. — Его брови сошлись на переносице. — Но я не хочу видеть, как ты истекаешь кровью из-за этого.

Предатель. Оно схватило меня за горло. Как он мог?

Его пальцы согнулись.

— Пожалуйста, возьми меня за руку, маленькая птичка. Боюсь, ты не умеешь летать.

— Маленькая птичка, — усмехнулся Эрик. — Ты позволяешь этой штуке так с тобой разговаривать?

С рычанием я прижала лезвие к его коже, заставляя его замолчать. На лезвии собралась капелька крови. Кровь, которую я хотел все эти годы, и все это время она была прямо передо мной.

Меня трясло, мышцы ныли, худшая часть меня жаждала того, к чему так долго стремилась.

— Зита, не обращай на него внимания. Посмотри на меня.

Когда я подчинилась, это даже не было злонамеренной уступчивостью. Просто я не могла ему отказать. Я хотела посмотреть на него, даже в таком виде.

Мой прекрасный, отвратительный Принц Чудовищ наблюдал за мной, сдвинув брови, как будто мог взглядом заставить меня взять его за руку.

— Я хочу, чтобы ты жила. Я хочу тебя. Вот так просто. Вот так эгоистично. — Он усмехнулся. — Я нехороший. Я хочу обладать тобой и быть одержимым тобой. Я хочу всего лучшего и худшего из того, что это значит. Я убивал ради тебя раньше без угрызений совести, и я сделаю это снова. — Его золотистые глаза сверлили меня до самых глубин, как будто он мог видеть, что я не была так напугана этой мыслью, как должна была быть.

— Но… — Во мне было слишком много всего, слишком много шума в моей груди, чтобы сказать что-то еще, кроме этого. Эрик пошевелился у меня между ног, и я крепче сжала бедра. Он не собирался вырываться на свободу.