Прекрасно. Я бы подтолкнула его к этой черте. Мне нужно было знать, что он на самом деле задумал, потому что неправильность всего этого пробежала у меня по спине, заставив напрячься все инстинкты.

Он встал на колени, ожидая.

Я поставила ногу ему на плечо и толкнула его на пятки.

— Раздевайся.

— Да, любимая. — Он подчинился, обнажив свое золотистое тело.

— Наклонитесь над этим столом, руки за спину.

— Да, любимая. — И снова он подчинился без колебаний.

Я шлепнула его по заднице так сильно, как только могла, оставив красный отпечаток своей руки на его полосатой коже.

Его хвост дернулся от удара, но он только поблагодарил меня.

Я делала это снова и снова, попадая в одно и то же место. В какой-то момент ему пришлось остановить меня. Скоро? Сейчас?

Мне не понравилось так отмечать его. Это должно было быть больно.

— Спасибо тебе, любимая.

Когда я оторвала взгляд от следов на его заднице, я обнаружила, что он наблюдает за мной в зеркало туалетного столика. Он наклонил голову, побуждая меня продолжить.

Скользящая тьма во мне поднялась, сжимая мое горло.

— Что это, Сефер? — Я задохнулась. — Что ты делаешь?

Он опустил взгляд, как послушный слуга.

— Я же сказал тебе. Я твой, чтобы наказывать и приказывать.

— Лжец.

— Я не могу лгать.

Я отвернулась от него, сжимая руки в кулаки.

— О, ты, блядь, можешь. — Мой смех дрожал, пока я искала что-нибудь, что заставило бы его признать правду.

Его ремень лежал на кофейном столике вместе с остальной одеждой. Я схватила его дрожащей рукой, когда повернулась и показала ему в зеркале.

— За твоей милой историей о подчинении мне скрывается что-то еще. В таких, как ты, всегда есть что-то еще. Какая-то тайна скрывается в твоих словах. Невысказанная ложь. Скажи мне.

Он снова наклонил голову.

— Дай это мне, любимая. Я могу это принять. Я принимаю все, что ты можешь дать.

— Ты, блядь… — Я покачала головой и застегнула ремень, держа пряжку и конец ремня в руке. Глубокие вдохи. Я не хотела делать это в гневе. Это было просто для того, чтобы заставить его отступить. Когда моя дрожь утихла, я снова подняла ремень и дала ему шанс сказать мне остановиться.

Он этого не сделал.

Я ударила его по заднице. Не сильно, но по тому же месту, по которому я ударила его.

Его хвост дернулся, но руки он держал сцепленными за спиной.

— Спасибо, любимая.

— Перестань так говорить.

— Как бы ты предпочла, чтобы я называл тебя? Госпожа? Королева?

— Перестань благодарить меня.

Он покачал головой, улыбаясь в зеркало. Это была не ухмылка и не жестокая усмешка. Просто улыбка. Мягкая, полная сожаления.

— Я не могу. Пожалуйста, продолжай.

Значит, он будет послушным, но только тогда, когда сам захочет?

Я стиснула зубы и снова хлестнула ремнем по его заднице. На этот раз скользкая штука во мне взяла верх, напрягая мои мышцы сильнее и быстрее, чем раньше, и я оставила красный след на его золотистой коже.

Вид этого обжег, как будто это меня ударили. Болезненный холод окатил меня, ужасно контрастируя с жаром моего гнева.

— Спасибо тебе, любимая.

Я ударил его снова. Еще один красный рубец. Еще. Еще.

Каждое из них я ненавидела. За каждое он благодарил меня.

Тошнота и ярость боролись внутри меня, каждая поднимала другую все выше и выше, пока я не утонула в их ужасе. Его спина была покрыта серией полос, таких ярко-красных, что они почти светились.

Я их ненавидела. Они были надругательством над его совершенным телом.

Я ненавидела себя за то, что причиняла их. И я ненавидела себя за то, что ненавидела это.

Но посреди всей этой ненависти — чувства, которому я предавалась все время, пока была здесь, — я не могла заставить себя возненавидеть его.

Ненависть была не самым худшим из всех чувств. Это была вина. Она заставляла меня страстно желать вернуться к моему прежнему оцепенению. Что угодно, лишь бы избежать этого.

Дрожа, я бросила ремень на пол.

Я не хотела причинять ему боль.

У меня было когда-то, но больше нет.

— Скажи мне. — Мой голос прозвучал задыхающимся, жалким, и я возненавидела себя за это еще больше. Я стащила его со стола.

Он не дрался со мной — он был достаточно силен, чтобы легко сопротивляться, но он позволил мне повалить его на пол и снова опустился передо мной на колени. Он посмотрел на меня снизу вверх, щеки раскраснелись, глаза остекленели, на лбу выступил пот.

Я причинила ему боль. Я действительно причинила ему боль. И он ни разу не попросил меня остановиться.

— Скажи мне правду, Сефер, — крикнула я срывающимся голосом, произнося его имя. — Скажи мне, почему ты позволяешь мне это делать.

— Потому что… — Когда он говорил, его зубы обнажились, на них была кровь от моего удара слева. — Я люблю тебя.

Мое сердце не подпрыгнуло в груди. Мой желудок не затрепетал, как бабочки летним днем. Моя кожа не потеплела от счастья.

Нет.

Мое сердце ударилось о ребра с тем же шоком, что и от первой капли горячего воска на спине. Мой желудок скрутило точно так же, как я скрутилась на шелках, выступая обнаженной перед его кортом. Моя кожа горела так же, как в слишком горячей ванне, когда он поцеловал меня в первый раз.

Потому что любовь была не такой. Реальность была гораздо более беспорядочной, грязной, кровавой. Она была близка к ненависти, имела ту же дикую интенсивность. У нее были зубы, а также сердце. Это может ранить так же легко, как и успокоить.

Это задело меня, потому что я этого не хотел.

— Ты не можешь. — Я покачала головой.

— Мило, что мой маленький человечек думает, что она может указывать мне, что я могу, а что нет. — Он ухмыльнулся мне, кровавый оттенок на его зубах приобрел приятный розовый оттенок. — Уверяю тебя, я могу любить и люблю.

Он глубоко вздохнул, расправив плечи.

— Как ты думаешь, почему я сошел с ума, когда подумал, что ты умираешь? Как ты думаешь, почему я потерял все остатки достоинства, когда узнал, что это ты прокляла меня? Я не хотел перекидываться той ночью, и я, конечно, не хотел убивать тех оленей, но я был расстроен. Я потерял контроль над тем, кем я был, и мне потребовалась каждая капля энергии, чтобы уйти, чтобы не причинить тебе боль. — Он действительно выглядел сожалеющим, опустив взгляд. Даже его усмешка звучала с сожалением. — Я уверен, что это очень утешительно. «Я мог бы убить тебя, но не сделал этого. Не за что». Но это правда. Все это.

Я стояла, ошеломленная.

Его брови приподнялись, когда он посмотрел на меня, ожидая ответа.

У меня его не было.

— Я понял, когда увидел, как ты рухнула на снег. Я не мог вынести мысли о твоей смерти, потому что каким-то образом, по какому-то ужасно веселому повороту судьбы, я влюбился в тебя. Потом, когда я понял, кто ты, я пришел в ярость из-за того, что слишком сильно заботился о тебе, чтобы выполнить свою клятву убить тебя.

Я бы снова назвала его лжецом. Но между его словами никак не могла проскользнуть другая версия реальности. Ни за что на свете.

Это была правда.

— Скажи что-нибудь.

Очнувшись от ступора, я покачала головой.

— Я не знаю… Я не могу… Я не могу сказать это в ответ.

— Я знаю. — Он с улыбкой пожал плечами. Не дерзкий и не жестокий, а наш личный. — Я и не ожидал от тебя этого. Но после всего, что я сделал, мне нужно было отдать это тебе. Отдаться тебе. — Он коснулся своей груди, глядя на меня с такой искренностью, что у меня перехватило дыхание. — Ты принимаешь?

Я не была уверена, что означало принять. Честно говоря, я не хотела слишком глубоко вникать в это. Если это было извинение за всю его жестокость, то я приняла это. Я кивнула.

Его руки обхватили мои бедра, притягивая меня к себе. Закрыв глаза, он прижался щекой к моему животу и сделал долгий выдох.

— Хорошо. Хорошо.

Я поймала себя на том, что глажу его волосы и кончики ушей, заставляя его вздрагивать, потому что они были такими чувствительными.