Я зажмурилась, стыд обжег мои щеки. Конечно, ему не нужно было видеть мою темноту или мой страх — он мог почуять их в воздухе, как хищник чует добычу, пресную воду или самку в период течки.

Мгновение спустя что-то обжигающе горячее похлопало меня по спине. Я ахнула, глаза распахнулись, позабыв стыд.

— Что?

Я прикусила язык, чтобы не закончить предложение. Спрашивать, что он делает, было слабостью. Шок от внезапного жара заставил меня судорожно вздохнуть и произнести это единственное слово, но теперь я снова взяла себя в руки.

— Ты знаешь, что это. — Его голос был низким бормотанием, мурлыкающим в тишине.

Он прочертил горячий след у меня на спине, и мне потребовалась секунда, чтобы понять.

Свечной воск.

И теперь, когда я ожидала этого, оказалось, что это не так горячо, как я думала сначала. Та первая капля была похожа на настоящий пожар, но сейчас было неприятно жарко, но не невыносимо, очень похоже на температуру ванны, которую я предпочитала.

Я задыхалась от боли, от внезапного ожога. Волосы на моих руках встали дыбом.

Пока он работал над моей спиной и плечами, я стала отчетливо осознавать все. Прикосновение его брюк к задней части моих ног. Прохладный воздух на моей обнаженной коже. Тусклая пульсация моей задницы.

Время между каплями растягивается, как задержанное дыхание, делая каждый момент невероятно острым. Это отточило мое внимание, поэтому, когда он протянул руку и его нога оказалась между моими, это было так же ошеломляюще, как если бы он раздвинул мои ноги и поместился между ними сам.

Он нарисовал на мне, и я вздрогнула, не в силах ничего с собой поделать. Разорванные края моего платья шуршали по моей коже при каждом непроизвольном движении.

Этот момент был всем, как будто каждая капля была точкой привязки к настоящему моменту.

Прошлого не было.

Будущего не было.

Планов нет. Сюжетов нет.

Нет поражения. Нет победы.

Только ощущение. Только его прикосновение. Только глубокое, темное послевкусие ягодного вина. Только яркое золото подсвечников и ваз с огненными летними цветами, хотя стояла глубокая осень. Только дневной свет, проникающий через окна и отражающийся от люстр. Только теплый мускусный аромат, исходящий от него, обволакивающий меня, смешивающийся с ровным звуком его дыхания.

Жара растопила все остальное.

Его когти заскребли по мне, отодвигая затвердевший воск, вырывая тихий стон из моего горла. Мягкая ласка, с которой он поглаживал мою горячую плоть, затронула само мое существование.

— Твоя кожа такая розовая, Зита. — Капли потекли снова, заставляя меня вздрагивать, прокладывая свой путь вниз по позвоночнику. — Скажи мне остановиться. Забери свое проклятие обратно.

Но я не хотела, чтобы он останавливался.

Не только из-за упрямства, но и из-за острых ощущений от этого. Я жила в ожидании следующего падения и того, куда упаду. Я была болью и успокоением, которые пришли после того, как он стер воск. В моей голове не было места, чтобы думать о проклятиях, смерти или принцах.

Я была полностью здесь. Полностью сейчас. Полностью живой.

Вот почему я перевернула страницу.

Его глаза широко раскрылись, когда я встретилась с его взглядом, теперь устремленным на мою спину. Я придержала его, снимая остатки своего платья и стягивая его через бедра на пол. Он наблюдал за происходящим, его зрачки были расширены и настолько темны, что я могла бы в них утонуть.

Обнаженная перед ним, я кивнула один раз.

Его широкая грудь поднялась в долгом-предолгом вздохе.

В тот момент, когда она опустилась, он как будто принял решение. Он наклонил свечу, позволив капле воска упасть мне на живот. В то же время он протянул другую руку и схватил со стола бутылочку масла. Фейри полил им листья салата, но теперь он полил золотисто-зеленую струйку на мои соски.

От его внезапной прохлады у меня перехватило дыхание, восхитительный контраст с горячим воском, все еще струящимся по моему животу.

Проведя большим пальцем, он нанес масло на один сосок, затем на другой, доставляя удовольствие моему центру этими слишком короткими прикосновениями.

— Это облегчает удаление воска. — Одна сторона его рта приподнялась. — Но это не притупляет жар.

Его пристальный взгляд пронзил меня, когда он поднес свечу к моей груди и медленно, очень медленно наклонил ее.

Упала единственная капля воска.

Я вскрикнула, выгнувшись дугой, мой разум на мгновение затуманился от жгучей боли. Она быстро прошла, оставив меня бездыханной.

Он наблюдал за мной с прищуренными глазами, его напряженность обжигала мои нервы. Он подождал, пока мое дыхание почти придет в норму, прежде чем нанести еще одно пятно воска.

Мои ногти скребли по столу в поисках опоры, какого-то ощущения реальности в этом сне наяву.

Его не было.

Реальность покинула нас.

— Вот и все, птичка, ты можешь забрать это. — Грубость появилась в его голосе, сделав его хриплым. Он улыбнулся, отчасти жестоко, отчасти с тайным удовольствием. — Я знал, что ты сможешь.

Казалось, он тоже забыл о снятии проклятий и наказании.

Мы больше не были жестоким принцем и ведьмой, которая его прокляла.

Мы были чем-то совершенно другим.

И хозяин, и одержимость. И ненависть, и желание. И контролирующий, и ведомый.

С каждой каплей воска у меня перехватывало дыхание, а его становилось тяжелее. Он стоял между моих ног, и его брюки заметно выпирали. Он обхватил меня за талию, покалывая когтями в восхитительных всплесках ощущений.

Наконец, когда моя грудь была покрыта, он отложил свечу и отступил, как будто любуясь своим творением. Моя грудь казалась стесненной, как будто я носила слишком тесную одежду.

С улыбкой он уверенным движением больших пальцев раскрошил оболочку.

По сравнению с застывшим воском его кожа была теплой и живой. Я не могла не выгнуться дугой, прикусив губу, наблюдая, как он массирует ее.

Его брови сошлись на переносице, когда его взгляд переместился с моего на его прикосновение и обратно.

— Черт. — Это вырвалось у него, когда он обрабатывал мои соски, обводя их тугие кончики еще долго после того, как воск сошел, затем: — Зита.

Он произнес это так, словно это было ругательство.

Как будто это была молитва.

Как будто это было любимым и ненавистным, чем-то, без чего он не мог жить, горьким лекарством, в котором он нуждался, чтобы выжить.

Затем его рот накрыл вершинку моей груди. Горячий и влажный, грохочущий от ощущений. Он провел по мне языком. Его шероховатость была резкой, настолько близкой к боли, что я вскрикнула. Он снова пососал и облизал мой сосок, напрягая каждый мускул во мне, как будто я приняла позу для обожающей публики.

Он был моим единственным зрителем, и он поглощал меня своим взглядом так же сильно, как и своими губами.

Каким-то образом мои руки оказались в его волосах, прижимая его к себе. Я сняла с него корону и провела ногтями по его голове. Он застонал на мне, вибрация доставила удовольствие моей киске, которая была влажной и жаждущей.

Я потерялась, наблюдая за ним и чувствуя его, когда он переключился на другую грудь, обнимая меня за талию. Потребность во мне росла и росла, как непреодолимая грозовая туча, надвигающаяся с бушующего моря.

Когда он спустился вниз по моему животу, целуя, облизывая и покусывая, я полностью потеряла рассудок. Он миновал мой пупок и посмотрел вверх.

— Скажи мне остановиться.

В груди у меня все сжалось от предвкушения, дыхание участилось. Я покачала головой.

— Никогда.

Уставившись на меня с раскрасневшимися щеками и растрепанными волосами, он сказал со злобной настойчивостью:

— Черт.

Затем принц преклонил колени.

В том, как он обхватил мои бедра и широко развел их, не было ничего нежного, но я не хотела нежности. Его когти вонзились в мою кожу, пронзили мое сознание, посылая осколки боли сквозь меня в тот самый момент, когда его шершавый язык прошелся по всей длине.