«Я так и знал, Смирнова! Все чистейшая правда, Даша. Не надо отрицать и заканчивай, рыбка, из себя святую изображать…».
Если он сейчас мне не поможет и не включится в затеянную мной «игру», то я просто от стыда умру, засохну на корню в своем желании, спекусь, сольюсь и сгину в преисподнюю, так и не оправдавшись перед ним… Дура я набитая! Как могла простую истину забыть? Все банально и довольно прозаично — он просто не прощает меня и не нуждается в каких-либо оправданиях с моей стороны! Он все видел собственными глазами, и тому, чему он стал нечаянным свидетелем в его искривленном благополучностью сознании отмазки нет. Такой функционал не предусмотрен стандартной заводской настройкой. Есть только «да» и «нет», а также — «белое» и «черное». Других тонов-полутонов для Ярослава нет!
— Господи, — жалобно всхлипываю. — Пожалуйста… — тут же сильно шмыгаю носом и вместе с этим очень низко опускаю голову. Прижав подбородок к своей груди и оттопырив нижнюю губу, продолжаю раздеваться, просовывая мелкий жемчуг в узкие петлицы блузы. — М-м-м-м…
— Кто он такой? — охрипшим, глухим враждебным голосом, наконец-то, задает вопрос. — Ты сказала, что свободна и не состоишь в отношениях, что не занята и ни с кем не встречаешься. А этот хмырь… Кто он? Пожалуйста, остановись. Не надо! — протягивает ко мне свою живую руку, я не даюсь и специально отступаю от него назад. — Куда ты, Даша?
Не отвечая, вытягиваю полы своей блузки из узких брюк, развожу их по сторонам, вздрагиваю, двигаю плечами, пытаясь скинуть рукава, и, наконец-то, освобождаюсь от верхней половины своей сегодняшней одежды.
— Перестань, пожалуйста, — Ярослав немного приседает и пытается заглянуть мне в глаза. — Ты меня слышишь? Хватит, я сказал.
Ну, уж нет! Это точно лишнее — не хочу смотреть, этого сейчас не выдержу, поэтому тут же отворачиваюсь в другую сторону и отвожу свой взгляд.
— Кто этот человек? — мягко и показательно спокойно на своем настаивает Ярослав. — Поговори со мной. Остановись, пожалуйста. Не надо раздеваться. Я тебя прошу.
— Уже никто и это мое прошлое. Он больше не придет в танцзал, — куда-то в окружающее нас пространство отвечаю.
— Прошлое, которое, видимо, тебя никак не отпускает, да? Посмотри на меня.
Это тяжело! Я не могу выполнить то, о чем он просит.
— Прошлое, которое больше нас не побеспокоит, — одно и то же бормочу, но в разных вариациях, и тут же завожу за спину руки, подрагивающими пальцами наощупь цепляю крючки бюстгальтера и пытаюсь расстегнуть их — ничего не получается. Нервы досаждают и не дают в насущном сосредоточиться.
— Нас? — цепляется за множественное число местоимения и жутким шепотом еще раз переспрашивает. — Не побеспокоит нас? Ты не оговорилась?
— Да и нет, сказала то, что есть, — сильно дергаюсь и с глубоким вздохом опускаю руки. — Может быть, поможешь? — поворачиваюсь к Ярославу спиной, подставляя ему застежку никак неподдающегося мне белья.
— Как его зовут? — еще один вопрос из адской пыточной раздается.
Вот это да! Он издевается, я не пойму? Какая разница! Ничего не буду отвечать. Что за несвоевременный допрос, когда на нашем горизонте замаячил вполне реальный секс? Не дождется моего ответа на свой поставленный вопрос.
— Неважно, — бубню себе под нос. — Ты…
— И все же? — спокойно произносит и аккуратно прикасается к моей спине. — Скажи хотя бы имя…
— Господи! — тяжело вздыхаю. — Карим Назин. Удовлетворен?
— Более-менее, — надменно хмыкает.
— Я очень сожалею, что так вышло, Ярослав, — шепчу вполоборота. Он свалился на меня, как снег на голову. Очень неожиданно. И потом, наши отношения закончились двенадцать лет назад. Мы расстались и с той поры не виделись… Это был первый раз! Давай просто забудем и…
Раздень же меня, в конце концов, товарищ!
— Похоже, твой Карим так не считает, иначе бы…
— Ты сильно ошибаешься. Во-первых, он не мой уже давно — двенадцать лет. Мы чужие друг для друга люди. Во-вторых, то, что он там себе считает, исключительно его персональная проблема, и никак со мной не связано. И я сказала чистую правду, когда заверила тебя, что Назин больше не заявится в нашу группу. Ему не дано танцевать — врожденная косолапость и тугоухость, к тому же, он бездушен и абсолютно ничего не чувствует, а в этом случае я, как педагог по танцам, совершенно бессильна. И потом, его дама сердца слишком мнительна и тяжело страдает от того, что…
— Он женат? — шипит в мою макушку Ярослав.
В ответ я громко вдыхаю и предлагаю:
— Нет.
Как оказалось!
— Сменим тему, если ты не возражаешь? — вздрагиваю и низко опускаю голову.
Справившись с бельевыми крючками на моем бюстгальтере, он убирает руки. Определенно чувствую шевеление воздушных масс вокруг своего тела, но совсем не ощущаю его касаний на свободной от жалких тряпок коже. Все? Он отошел подальше потому, что рядом со мной находиться для него сейчас невыносимо, я противна и не соответствую нарисованной картине?
— Ярослав? — голой грудью поворачиваюсь к нему. — Ты…
Действительно! Он отошел от меня, разрыв и вынужденное расстояние между нами слишком очевидно.
— Ты провоняла им насквозь. Извини, но мне противно…
То есть? Скрещенными руками стыдливо быстро прикрываюсь и, как собака, двигая носом из стороны в сторону, обнюхиваю себя.
— Я этого не слышу…
— Чужой запах, Даша. Словно дымовая завеса опустилась. Смрад, выжигающий здесь чистый и знакомый воздух. Отвратительно! Он забивает мои ноздри, мне нечем дышать — я задыхаюсь. Ты пахнешь им! И это просто омерзительно. Пожалуйста, уйди и смой его с себя.
— Я совершенно ничего не чувствую, — осторожно начинаю. — Зачем ты придумываешь? Это же неправда. Бьешь специально? Обидеть хочешь? Скажи прямо и закончим на этом. Тебе нечем дышать? А мне вот неприятны твои подозрения. Нет никакого запаха. Что за глупость?
— Для кого как! Правда, ложь, истина, глупость. Блажь! Есть ли запах — или его нет. Эту вонь слишком остро чувствую я и для меня достаточно. Такое впечатление, что этот Назин собой пометил территорию. Терся рожей о тебя…
— Правильно ли я понимаю, что являюсь какой-то территорией — полем для выяснения отношений, видимо, — для вас? — присматриваюсь к нему, затем прищуриваюсь и довольно сильно растираю свои плечи. — Вы на мне, как озабоченные самцы, самоутверждаетесь, что ли? Я воняю его мочой? Ты об этом, Ярослав?
— Ты была с ним, в его машине. Точка! Я чувствую, Даша. Это трудно объяснить, но сейчас, именно сейчас, ты абсолютно другая. Иной человек, посторонний. Ты чужая женщина. Понимаешь? Пахнешь другим мужиком…
Да пошел он! Ей-богу, я не знаю, что именно сейчас больше бесит или раздражает — то, что он совершенно не интересуется мной почти раздетой или то, что так искусно оскорбляет, приплетая какой-то звериный инстинкт и разметку территории самцами в период гона, видимо. Я, полуголая, забитая, испуганная и униженная, зябну, дергаюсь, пытаюсь с душевным раздраем совладать, а он, понимаешь ли, унюхал чужеродный дух на моем теле? Это, как у слепого человека в наличии обостренный слух, так у инвалида с ампутацией с каких-таких делов проявился чудо-нюх?
— Он ко мне не прикасался, Ярослав. Скажи, что злишься, что бесишься, что расстроен, что просто не ожидал, что я тебя разочаровала, что… — ловлю его сверкающий яростью взгляд и резко замолкаю. Боюсь, видимо, дальше парня разочаровать.
— Не желаю этого знать. Ты воняешь этим Каримом!
Что? Что он сейчас сказал?
— Я…Воняю? Ты выбирай выражения, пожалуйста, — шикаю, еще сильнее стискиваю руки на груди и рассматриваю его исподлобья.
— Прими, пожалуйста, душ, Даша. Ванная там, — отвернувшись, не глядя на меня, указывает пространно, куда-то в сторону, в ту служебную комнату, в которой я несколько дней назад была. — Я подожду здесь.
— Это оскорбление, Ярослав? — хорохорюсь и задираю подбородок. — Решил…
— Простая констатация факта, Даша. Этот бывший Карим во все поры твоей кожи просочился и теперь сифонит из всех щелей…
