— М? — подкладываю себе под щеку правую ладонь, медленно «вращаюсь» на руле, поглядывая на свою соседку.

— Поехали уже, м? — протянув ко мне ручку, трогает волосы, поправляет прядь, упавшую на лоб. — Опоздаем.

— Даш? — прикрыв глаза, как удовлетворенный лаской кот, шепчу.

— Чего?

— Не делай так, пожалуйста…

Хотел бы еще добавить «прошу». Но останавливаю свое намерение, так как боюсь, что она скупую просьбу-пожелание не так воспримет, зато между строк какую-нибудь фигню прочтет. Мне не неприятно или меня это жутко раздражает, все гораздо и намного проще — я с охренеть каким трудом контролирую себя, чтобы не выказать ей встречный жест. Боюсь, что напугаю, или ее желание, как ивовый прутик, хрустнув кожицей, согну, а потом сломаю!

— Привет-привет, молодежь! — ее отец просовывается ко мне в окно и дергает за левое плечо. — Спишь, что ли, Ярослав? Просыпайся! На пожарного работаешь?

Поворачиваюсь к нему:

— Доброе утро, Алексей! Нет, не сплю.

Смирнов внимательно и, слава богу, без испуга, скорее даже, как нечто само собой разумеющееся, рассматривает мои искусственные пальцы, сжатые в соответствующем положении на рулевом колесе. Он абсолютно не выказывает удивления, раздражения или какого-либо иного негатива, но все же на его лице застывает просто-таки охренительное удивление.

— У тебя что, искусственная рука? Протез? Выглядит очень круто, если честно.

Воспринимать высказывание как комплимент или как отсутствующее напрочь чувство такта? Пусть будет комплимент, но исключительно из уважения к его родительскому статусу и положению в ее семье.

— Пап, нам уже пора. Ты не мог бы… — Даша перебивает своего отца.

Теперь Смирнов внимательно разглядывает меня. Изучает взглядом, считывает особенности, индивидуальные приметы, фиксирует что-то, словно где-то там, возможно, в голове, листает персональную картотеку. Перебирает в памяти фотоальбом своих знакомых и друзей? Еще в нашу первую встречу, мне показалось, что Алексей смотрел на меня, как будто что-то далекое и давно забытое на свет божий извлекал. Вот и сейчас — его одухотворенно прищуренные глаза, немного приоткрытый рот и мечущийся между зубами кончик языка, застывшие лицевые мышцы и нервно дергающийся зрачок. По-моему, он «читает» свою память, как будто выковыривает из тех личных закромов меня. Мы точно незнакомы с ним — в этом я уверен на все сто процентов. До той встречи, когда я после гонок подвозил в их поселок Дашу, мы гарантированно не встречались с Алексеем Смирновым. Однозначно! Точно! До той минуты никогда!

— Я Вас вспомнил, Ярослав! — отпрянув от водительской двери, установив руки на свой пояс, выдает скупое и негромкое, что очень странно, восклицание.

Вспомнил? Что он вспомнил? Поконкретнее, если его, конечно, это все не затруднит?

— Ты тот паренек, гонщик, который… Блин, мы с Сержем были на том заезде. Ну, конечно, Ярослав Горовой, формула 3. Авария, разлившееся по речушке топливо, загорание, тяжелые травмы у пилота, который чуть в том болоте не утонул, — он пересказывает мой ужасный случай, словно для дочери прокручивает диафильмы, в которых пробегает вся моя спортивная жизнь. — Я ведь прав? Не ошибся?

— Отец!!! — подавшись вперед, заглядывая через меня, на него рычит… Она?

Даша заступается? Она меня спасает? Попутно отвешивая своему родителю настоятельные рекомендации о том, как следует со мной обращаться. Бережно и очень осторожно? Этого мне только не хватало! Сговорились, что ли, они все?

— Черт подери! — Смирнов прикладывает руку ко лбу, трет свою кожу, затем запускает пятерню к себе в волосы и вверх вытягивает пряди. — Прошу прощения… Вы крутой пилот! Ну, конечно, Ярослав Горовой. Не мог вспомнить, откуда мне Ваше лицо знакомо. Прошу прощения… Но! Бл, Серж мне не поверит. Даша…

По-видимому, сейчас я слушаю лучшее признание от своего поклонника, а по совместительству ее отца?

— Спасибо, — я основательно краснею, смущаюсь, оттого дебильную херню несу, — но нам уже пора.

— Ярослав! — двумя руками Алексей опирается на мою дверь, как удав просовывает голову внутрь салона и приглашает, как это ни странно, в гости, в свою семью. — Я тут подумал, может быть, мы посидели бы все вместе…

— Пап, нам уже пора, — Даша улыбается, показывая руками, что ему неплохо бы отойти от нас. — Потом поговорим об этом, хорошо? Не возражаешь? Ярослав?

— Да, конечно, я не против, — автоматически отвечаю.

— Как скажете! Всего доброго, ребята, — оттолкнувшись от моей двери, отходит назад, занимая безопасное расстояние от транспортного средства. — Удачного дня! Аккуратнее…

Я автоматически поднимаю свое стекло, почти не шевелясь, но все же контролируя свое дыхание, сомнамбулой таращусь в лобовое и почему-то в ярких красках вспоминаю тот злосчастный день. День, когда я разбился на своем болиде, когда едва не утонул — он прав, твою мать, как Алексей прав сейчас, — не утонул в завшивленной речушке, когда получил ожоги своей кожи, когда лишился… Всего! Всего, а не только одной второй части своей левой руки…

— Ярослав? — она касается прохладными пальцами моей щеки.

— Да? — не поворачиваясь, глухо отвечаю.

— Посмотри на меня, пожалуйста.

Я смотрю! По крайней мере, я стараюсь, кумпарсита. Даша тянется ко мне, преодолевая сопротивления ремня, словно просит об одном лишь поцелуе. Нет! Я ошибаюсь! Этого не может быть. Видимо, она желает просто обнять меня или…

Опять промашка. Сегодня я не только однорукий инвалид, но и мазила по предчувствиям. Она действительно меня целует, касаясь бережно своими теплыми губами моей щеки. Как ребенка? Даша-Даша, это даже хуже, чем… Господи! Она, словно мать, расстроенное, оскорбленное чрезмерным вниманием чадо успокаивает? Столько блядской жалости за только начинающийся день! Пора бы им всем перестать!

— Даш…Пожалуйста… Это лишнее… — шепчу с закрытыми глазами. — Слышишь, кумпарсита?

Похоже, нет! Она не останавливается, наоборот, настойчиво прокладывая дорожку невесомых, как будто целомудренных, поцелуев, целенаправленно подкрадывается к моим губам. А вот добравшись туда, куда, по-видимому, изначально метила, в свои ладони забирает мое лицо и по-настоящему целует. Даша целует так, как я того хочу… Сначала мягко, неуверенно! Томно, добавляя тихий стон! Нежно, ладонями оглаживая мне скулы! Настойчиво и страстно, подключая жалящие укусы, лаская языком! Да она меня почти… Грызет, а не целует! Жрет поедом и наслаждается… Не жалея, вытягивает все мое нутро.

Не могу открыть глаза — не выходит. Тяжело контролировать ситуацию. О здравом понимании того, что сейчас тут между нами происходит, речь вообще не идет.

— Даш… — зажмурившись до «кровавых мальчиков перед глазами», шепчу куда-то в пустоту.

— М-м-м? — неуверенно гундосит.

Определенно Смирнова отстраняется сейчас, разрывая свой или, вероятно, все же наш поцелуй.

— Нет-нет. Куда ты…

— Ничего не говори, пожалуйста, не надо, — с громким выдохом произносит.

Я прихожу в себя и распахиваю глаза.

— Почему? — улыбаюсь. — Я хотел бы кое-что сказать, например, а ты сразу «не надо», весь запал под чистую скосила всего двумя словами. Мне…

— Ярослав! — шипит, дергая свой ремень безопасности, ерзает в пассажирском кресле, еще сильнее вдавливаясь в его спинку, затем демонстративно и очень гордо вскинув подбородок, отворачивается от меня. Теперь она разглядывает за окном, наверное, до боли знакомую обстановку родного двора.

— Ты! Ты ведь меня поцеловала, — рассматриваю ее нервно дергающиеся руки. — Поцеловала же, а? Повернись ко мне, пожалуйста.

— Да, — Даша опускает голову, бегая своим взглядом по цепляющимся друг за друга вытянутым слишком тонким пальцам. — Поедем уже, пожалуйста…

— Мне понравилось, кумпарсита.

— Я тебя прошу, — теперь она заглядывает мне в глаза, протягивает руку, чтобы коснуться чересчур прохладными сейчас пальцами моей щеки. — Едем уже, а то опоздаем, Буса высмеет, растрезвонит, что мы с тобой в кустах застряли…