— Я прав? — прищурившись, грубо перебивает. — И что с того?

— Отец сказал, что…

— Отец? Вот оно что! Сегодня что-то, видимо, произошло. Угу?

— Мой, не твой, — быстро добавляю. — Я прошу…

— Детский сад, ей-богу! Моя Даша слушает папу. А я тебе для чего? А впрочем, — он выставляет перед моим носом правую руку, — не отвечай на последнюю злую реплику. Я просто слушаю! Начинай, жена…

Мне уже не нравится тон его обманчиво тихого голоса и содержание нашего возможного разговора. По-моему, он надо мной смеется и не верит ни одному слову. Что называется, согласно заводским заложенным в него настройкам, муж отформатирован самой природой и не ощущает разницы между ложью и стыдливостью. Тогда храни меня, мой Бог! И помогут мне все высшие силы…

Мотаю головой, словно освобождаюсь от нехороших мыслей, кашляю и рукой спереди обхватываю свою странно удлиненную от фасона кофты шею.

— У меня был аборт в восемнадцать лет, Ярослав, — с опущенным взглядом тихо начинаю. — Мне очень жаль, но наша проблема в паре — это полностью моя вина и исключительно мое бесплодие. Я…

Поднимаю голову и пытаюсь по его глазам прочесть реакцию на то, что намеренно выболтала.

— В восемнадцать лет? — муж сильно изгибает одну бровь и кривит губы.

— Я была молода, не замужем и с ребенком. З-а-л-е-т-е-л-а, — то состояние по буквам медленно произношу, — понимаешь?

— Нет.

Что это значит?

— У меня были отношения, в результате которых…

— Еще раз, Даша! — не дает договорить, дергается и сильно подается на меня лицом, а его ремень безопасности впивается ему в плечо. — Ты была беременна?

— Да, — широко раскрыв глаза, стараясь не моргать, произношу свое признание.

— И сделала аборт? — сипит через зубы, абсолютно не скрывая очевидного пренебрежения.

— Да.

— По медицинским показаниям?

Забыл добавить, видимо, «надеюсь»?

— Нет.

По своему глупому желанию и назло «ему»! Так мне в тот момент казалось.

— Но…

— А кто отец?

— Какая разница? — глупо улыбаюсь и обнимаю себя за плечи.

— И все же? — Ярослав задает вопрос.

— Мне очень жаль, — всхлипываю и прикрываю безобразно растягивающийся рот кулаками. — Прости, пожалуйста…

Он отворачивается от меня и молча нажимает кнопку запуска двигателя.

— Ярослав! — трогаю его правую руку, уже лежащую на руле. — Не сердись, но…

По гуляющим желвакам на скулах я понимаю, что муж не злится на меня.

Мой Горовой просто в откровенном бешенстве…

Женя

Самовлюбленный интеллектуал, гений, позитивный умственный дегенерат, социопат, а также хам, наглец, беспринципный персонаж, циничный гад, настоящий самодур и эгоистичная сволочь… Увлеченный, увлекающийся или изображающий из себя невесть что мудак… Разбивший мое сердце, втоптавший бьющиеся в агонии кусочки в собственную грязь… А также муж и отец двух моих любимых дочек!

— Добрый день, Евгения! — с кривой ухмылкой, как бы между прочим, говорит Смирнов и проводит шершавыми пальцами по моей прохладной коже. — Дрожишь, чика? — приблизившись почти вплотную, шепчет мне на ухо. — Тшш, тшш, перестань, — баюкает, как взбудораженного ребенка. — У Вас закончились занятия? — и тут же резко отстраняется, не сводя с меня глаз, громко задает вопрос так, чтобы вся кафедра услышала и об этом тоже знала. — На сегодня все? Гранит особо точной науки сжеван, как эластичная пастила?

Он же знает все. Знает, знает, знает… Сволочь озорная!

— Добрый день, Сергей Максимович, — вытягиваю руку и пытаюсь в сторону отойти, сбавляя градус его бесцеремонного напора, пространно говорю стандартное приветствие, особо не вдаваясь в тембр своего голоса и его подачу, но завороженно слежу за тем, как точно двигаются мужские губы, артикулируя и повторяя все то — слово в слово, — что я в ответ произношу. Копирует меня и провоцирует скандал, заводит и нервирует. Профессионально интригует? Манипулятор чертов! — На сегодня все. Я закончила, но… — последнее шепчу и опускаю голову, пряча от него свой взгляд.

— «Но» вообще не будет, чика, — обманчиво спокойным тоном говорит. — Больше никогда, жена!

— Ты, — вздернув верхнюю губу, шиплю ему в лицо, — что себе позволяешь? Отодвинься! Се-ре-жа…

— А ка-кие пла-ны на оста-ток дня, Евгения Францисковна? — Сергей присаживается, упирается своими согнутыми коленями в мои ноги, и медленно задает вопрос, разглядывая меня как бы снизу, то ли исподлобья, то ли из подземелья или глубокого колодца, то ли из крайне неудобного положения для высокого человека, согнувшись в несколько раз, прищурив глаз, иногда подмигивая, медленно облизывая губы и закусывая одну из них. — Чем намерены теперь заняться?

— Сергей Максимович, позвольте вклиниться и помешать. Вы же пугаете собственную жену. Доцент Смирнова дрожит, словно речь толкает перед высшей аттестационной комиссией. Такое впечатление, что решается ее дальнейшая судьба, как первоклассного педагога, наставника и просто замечательного человека и чрезвычайно красивой женщины. Прошу Вас, убавьте обороты, проявите ласку и понимание, дорогой друг. Неужели Вы этого не видите и даже не замечаете? — посмеиваясь, высказывает предположение наш сильно возрастной коллега того же пола, что и муж, вальсируя в пространстве преподавательского помещения. — Жень, он ведь не отстанет. Выкажи здравомыслие, уважение, такт и одари своей милостью. Последнее исключительно для нас. Смилуйтесь, ребята! Ваши отношения — все еще до конца нераскрытая тема для коллегиального обсуждения на Ученом совете института. Смирнов влюблен в тебя, а ты в него — это аксиома еще со времен твоей матери, дорогой наш несговорчивый дружок. Со времен Антонины Николаевны, как заведующей этой кафедрой. Так старшая Смирнова когда-то всем здесь по секрету рассказала. Слава Богу, что не взяла с каждого слово об этом предусмотрительно молчать, а то бы мы тут загнулись от объема наслаивающихся тайн и лишней конфиденциальной информации. Так что? Одна на двоих гордая известная фамилия, я так понимаю, и уже общий законный статус. Угу? Весь педагогический коллектив факультета выражает неподдельную радость по поводу наконец-таки свершившегося факта и ожидает, проявляя просто-таки титаническое терпение, щедро накрытый стол по случаю законности события. Не мешало бы проставиться, Серега. В конце концов, такой торжественный и важный случай, и потом… Раз в жизни! Один раз, всего лишь раз цветут сады в душе у нас… — даже издевательски что-то напевает.

— Заткнись, — прикрыв глаза, вполоборота, угрожающим шепотом рычит Сережа. — Какого хрена ты лезешь к нам… — внезапно осмелев, кричит тому, кто пошел против того самого неуправляемого Смирнова.

С одной-единственной целью, чтобы предотвратить никому ненужный скандал на рабочем месте и в рабочей обстановке, руками закрываю только-только намеревающийся выплюнуть очередную гадость рот и поворачиваю мужское лицо к себе.

— Не кричи, пожалуйста, — упираюсь своим лбом в его переносицу, — ты не дома. Тише, тише, тише, Серый. Не заводись и не раздувай тут щеки. Вы не оставите нас наедине? — теперь мягко обращаюсь к бесцеремонному коллеге, все же проявляя уважение к его сединам и огромному опыту работы. — Не возражаете, если мы поговорим с глазу на глаз?

Он поднимает руки, трусливо сдается и, по-моему, все еще свыкается со своим перманентным состоянием нестабильности и недосказанности, а также таинственности и открытого издевательства над чувствами других, когда дело доходит до разговоров со Смирновыми, криво улыбаясь и подмигивая, все-таки отходит он нас.

— М-м-м, Ж-ж-же… — Сергей выкручивается, пытаясь снять мою печать.

— Пожалуйста, — морщусь, словно от головной боли, — на полтона тише. Не возражаешь?

Смирнов останавливается в движениях и медленно кивает головой в знак своего согласия.

— Вот и хорошо, — убираю руки от его губ, но не от лица. Я глажу слегка заросшие любимые скулы, большими пальцами трогаю контур мужских щек, а кончиками указательных задеваю длинные ресницы.