— Надо сказать, — шепчет мама мне на ухо. — Позвони ему.

— Он не отвечает. Я писала столько раз, а в ответ — стоическая тишина.

— О таком нужно громко заявлять, а не строчить простые предложения и добавлять дебильчика в конце. Дашка, Боже мой, такая новость. Это же…

Новость? Не уверена! Сейчас, когда все закончилось и я прошла за этот неполный день девять кругов ада, в голове засела нехорошая мысль о своевременности этого события. Видимо, кто-то перегрелся или кого-то чересчур передержали в подвешенном состоянии. Я смирилась с тем, что никогда не стану матерью, а муж в последний слишком «плодотворный» разговор подтвердил мою убежденность:

«Ты ошиблась, Даша. Изначально, еще по юности, — с выбором члена и глупыми надеждами на придуманное розовое, словно кукольное, будущее, а впоследствии — с вариантом развития событий, но уже со мной! Я люблю детей, Смирнова. Запомни и заруби себе на носу — люблю! Я обожаю малышей всех возрастов и независимо от пола. Трудно объяснить такое, ведь я грубый толстокожий хрен и, если честно, тебе давать разъяснения по этому вопросу не собираюсь. Не тянет и ты…» — сипел тогда сквозь зубы Горовой.

«Не достойна, да?» — закончила за него.

«Да как угодно» — он громко хлопнул дверью и ушел.

«Ты меня бросил, Ярослав?» — шептала, проглатывая чересчур соленые слезы, и наблюдала, как резко тронулась его машина от низкого, почти проваленного бордюра возле ворот гаража.

Я не хочу привязывать человека, который напоследок выкрикнул весьма обидные слова и усомнился в моей искренности, душевности и даже женственности…

— Мы разводимся, мама, поэтому давай будем сохранять молчание.

— Детка, это же нехорошо. Неправильно! Даша, это чертова ошибка.

Да? Наверное!

Ярослав

Кирилл радуется первой маленькой победе, как ребенок. Всего-то? Больше ничего не надо в жизни семнадцатилетнему амбициозному мальчишке? Третья позиция и аплодисменты взбудораженной толпы?

— Доволен, Горовой? — тренер хлопает меня по плечу.

— Пока не знаю. От него зависит, — киваю на сына, скачущего на одной ноге, потому как травмированная ступня пока не позволяет сделать полноценный шаг.

— Ты хоть гордость за своего подопечного испытываешь, Ярослав?

— Есть немного, — неохотно улыбаюсь.

— У тебя проблемы, что ли, с этим? — «Карл» поворачивает ко мне лицо и, вытаращив зенки, вглядывается, словно ищет тайный смысл в моих словах. — Или себя в его годы вспоминаешь? Тяжело порадоваться за мальчишку? Оттай, козел! Какого черта, в самом деле?

— С чем проблемы и что не так? Вспоминать свои семнадцать не желаю. Я этот период благополучно перерос. К тому же прекрасно помню, как вкалывал на пит-стопах под началом грубых и слишком ушлых механиков, да машинное масло в нужную канистру заливал. Вот и весь мой стаж в те же семнадцать-восемнадцать лет. Но я, безусловно, радуюсь, радуюсь, Петрович. По-своему, конечно. Без вопросов!

— То есть просто не показываешь? — словно заигрывая со мной, он подмигивает и жутко скалится.

— Мне что, визжать и биться в судорожных конвульсиях? Я рад и все, это сын пусть ликует. Его персональный праздник, его достижение, его заслуженная награда.

— По-моему, ты завидуешь талантливому и успешному отпрыску. Угу? И потом, в успехе парня есть персональные проценты, Яр. Он ведь не только твой сынишка, но еще и воспитанник, твоя точная профессиональная копия. Его манера езды изначально отцовская, то есть твоя!

— Нет, — по-моему, слишком грубо отрезаю.

— Нет? Не соглашаешься? А с чем конкретно, старик?

— Кирилл сам по себе, «Карл». Не нужно сравнивать и проводить какие-то за уши притянутые параллели. У него своя судьба, свои цели и надежды в жизни. Я просто поспособствовал его появлению на свет. Жена сделала все, что от нее тогда зависело. Он рос, набирался личного опыта и становился человеком. Куда же без последнего?

— Горовой, ты, твою мать, в порядке или башкой где-то по пьяни приложился?

— В абсолютном! Чувствую себя парящим орлом, хоть, — поднимаю бионическую руку и выставляю перед его носом, — и с одним крылом.

— Тихо-тихо. Что с тобой, дружище? — он возвращается на свое место, закладывая крупные ладони в карманы гоночного комбинезона, рассматривает только-только начинающую сереть бесконечную даль, равномерно погружающуюся в ранние осенние сумерки.

— Все нормально, — опускаю голову, медленно переступаю с пятки на носок и выравниваю линию. — Отлично все.

— Как Даша? Она приедет сегодня? Я что-то давно ее не видел, — Алексей Петрович задает вопрос. — Когда жена рядом с тобой, ты становишься похожим на вполне адекватного человека и даже демонстрируешь на публику свои великолепные зубы. Улыбчивая девочка хорошо на тебя влияет, сынок. Где она?

— У нее все хорошо, — стараюсь спокойно реагировать и не показывать своего волнения…

Хотя в действительности я не знаю, как она! Жена не дает о себе знать, даже больше ничего не пишет и не зовет меня. Не нужен, стало быть, или Даша истощилась и устала выклянчивать прощение, которое я не в состоянии ей дать. Потому что она ни в чем не виновата, и уж тем более передо мной. Сейчас, про прошествии почти двух недель с момента нашего нехорошего разговора, я понимаю, что тогда сглупил и поддался на какую-то эмоциональную провокацию, устроив кумпарсите почти допрос с пристрастием. Я измывался над женой, штудируя моральную сторону, человеческую составляющую, очень нехорошего вопроса. Вцепился намертво в то, что было много лет назад. Ее личная жизнь, ее взвешенное или не очень мудрое, но в чем-то судьбоносное решение, ее хрупкое маленькое, по собственной воле искалеченное, тело, и очевидные последствия для моей семьи.

«На хрена и какого черта я узнавал подробности, выспрашивая имя и фамилию отца того ребенка?» — хотел бы спросить у себя тогда.

А вот сегодня понимаю, что наша ссора абсолютно беспочвенна и, вероятно, бесперспективна и совершенно неактуальна, надуманна и весьма противоречива. И мне, в действительности, плевать на инициалы малолетнего козла, которому не предоставилась возможность продемонстрировать свои отцовские качества в полной мере. Так что же больше всего меня заело в тот момент тогда? То, что она такое сотворила с собой или то, что сразу мне не рассказала, когда все только начиналось и мы вступили в острую фазу обсуждения по поводу появления на свет детей так называемым альтернативным способом? Скорее всего, последнее! Но я ведь и не спрашивал напрямую, как будто играл с собственным сознанием в искусственные, придуманные мыслительные прятки. Наверное, просто не желал знать, не интересовался и все пустил на самотек, старался наши отношения не усложнять?

«Да какая, к черту, разница?» — на бесконечном повторе выдаю животрепещущий вопрос.

У всех есть прошлое. Очень грязное, в чем-то даже пошлое, а иногда тяжелое и невозможное. С этим нужно научиться жить. Но… Почему она не открылась мне, как своему мужу? Боялась осуждения или того, что я не пойму. Ведь так все и вышло на самом деле…

— Ты куда? — Алексей Петрович трогает меня за локоть.

— Домой поеду. Надо отдохнуть, — прикрыв глаза, громко выдыхаю.

— Праздновать не останешься? Вот это да! Как же так, Ярослав? Это ведь твой триумф. Парень вышел в призеры благодаря своему упорству и твоей работе. Ты тренируешь будущего чемпиона. Запомни мои слова.

— Спасибо, — благодарность говорю себе под нос и в пол, рассматривая носки своей обуви.

— Горовой! — раскрытой ладонью «Карл» прикладывает мою спину строго по позвоночному хребту.

— Да? — вполоборота спрашиваю.

— Ты выиграл гонку, Ярослав. Что скажешь?

— Я знаю, но нечего сказать.

Внимательнее присмотревшись, замечаю в толпе ликующих людей свою бывшую жену, улыбающуюся и, как безжизненное тело, вешающуюся на плечо Андрея. Мать радуется за своего ребенка, смеется, пощипывает паренька за щеки, взъерошивает его волосы и что-то, не глядя мальчику в глаза, негромко произносит, запрокинув голову, как будто в атмосферу. Вероятно, поздравление или душевные слова о том, как сильно им горда? Она же мать — и это истина, вне всяческих сомнений!