— Да. В одиннадцать часов утра я еду на практику.

Путилин оглядел меня.

— Ты, очевидно, пойдешь одеваться?

— Ну да. Я облачусь в сюртук и... Но скажи, пожалуйста, Иван Дмитриевич, почему ты спрашиваешь меня об этом?

Мой друг усмехнулся.

— Позволь мне минут на пять удалиться в твою комнату, где ты одеваешься. До тех пор пока ты не услышишь звонка, туда не входи. Итак, ожидай сигнала.

С этими словами он встал и скрылся в соседней комнате.

— Ничего не понимаю... — пробормотал я, оставшись один.

Я стал проглядывать список моих больных, которых должен был навестить.

Прошло минут пять-шесть.

Резкий звонок раздался из моей спальни, находящейся рядом с кабинетом.

Я быстро направился туда.

Вошел и подивился немало.

В ней царила глубокая тьма.

— Иван Дмитриевич, ты здесь? — громко спросил я.

Молчание. Гробовое молчание было ответом.

— Помилуй Бог, Иван Дмитриевич, что это тебе пришла за странная фантазия играть в прятки? — продолжал я.

Только я собрался вычиркнуть огня, как в ту же секунду загремел голос:

— Смотри! Смотри! Направо, на стене!

В голосе звучал страх и ужас.

Я вздрогнул, быстро обернулся направо и почувствовал, что у меня на голове зашевелились волосы.

— Что это... что это? — прошептал я.

На стене ярко горел большой огненный крест.

Он переливался сине-трепетным сиянием, то уменьшая силу света, то разгораясь все сильнее и сильнее.

Под ним горели таинственные цифры: три шестерки, дающие апокалипсическое число 666, которое, как известно, названо «звериным».

Еще ниже сверкали слова:

«Воистину погибнешь через злато».

Мысль, что со мной происходит моментальная галлюцинация зрения, охватила меня и пронизала все мое существо.

— Иван Дмитриевич... — в ужасе прошептал я.

Миг — и видение исчезло.

Моя комната сразу осветилась светом яркого, солнечного дня. Передо мной, скрестив руки на груди, с насмешливой улыбкой на холодно-бесстрастном лице стоял Иван Дмитриевич.

— Что с тобой, доктор? Ты белее полотна.

— Я не понимаю... я теряю голову... что это такое?..

— Ты видел что-нибудь страшное?

— Ну, разумеется... сейчас, сию секунду... на стене — крест... огненные цифры, слова... — пробормотал я в сильном замешательстве.

— Почему же ты полагал, что я смеюсь над тобой, когда я несколько минут тому назад тебе рассказывал, что я видел таинственное огненное явление — знамение в монастыре? — в упор поглядел на меня Путилин.

— Не знаю... ровно ничего не знаю и не понимаю... — схватился я руками за голову.

— То-то и есть, доктор, что «на свете случается и то, что никогда не снилось нашим мудрецам»... Огненный крест и кабалистические слова-пророчества меня преследуют исправно, как ты мог сейчас убедиться воочию.

Было около часу ночи, когда мы подъехали к вратам Н-ской обители.

Монастырский страж при воротах, очевидно предупрежденный, пропустил нас безмолвно, лишь низко поклонившись. Огромный монастырь спал тихим, безмятежным сном. Спали его соборы, флигеля, службы, спало его роскошное кладбище с дорогими надгробными памятниками.

Яркая зимняя луна заливала своим ровным чудесным светом это царство отрешенцев от мира.

— Мы идем, открытые со всех сторон. Разве ты не боишься, что нас могут увидеть?

— Будь покоен, этого мы можем не бояться... — усмехнулся великий сыщик.

Мы шли довольно долго и наконец очутились перед большой церковью прекрасной архитектуры.

— Это — главный собор монастыря... — бросил Путилин.

У огромной церковной двери, на паперти, виднелась маленькая фигура какого-то человека.

— Осторожнее! — шепнул я моему гениальному другу. — Смотри: там кто-то притаился...

— Ничего... Мы сейчас его поймаем...

И Путилин стал подыматься по ступеням собора.

— Я вас не заморозил, отец Валентин? — улыбаясь, спросил он.

— Нет-с, я вышел ровно, как вы сказали, достоуважаемый Иван Дмитриевич. Но, откровенно говоря, у меня зуб на зуб не попадает по другой причине: больно уж все это страшно, диковинно! Я-с не знаю, что вы удумали, а только жуть меня берет... Помилуй Бог, какие страсти стали твориться в нашем монастыре! Я, престарелый игумен, лезу ночью в собор, когда до заутрени еще часа три...

— Ничего, ничего, отец Валентин, что ж поделать, когда у вас в обители призраки и огненные знамения появились.

Я заметил, как при этих последних словах бедняга архимандрит вздрогнул.

— Скажите, вы хорошо спали?

— Отлично-с. Сделал все, как вы сказали. Велел не беспокоить, не будить меня, ссылаясь на сильное недомогание, даже если бы появилось двадцать призраков.

— Вы ушли незамеченным?

— Никто-с не видал.

— Ну и отлично! А теперь идемте в собор.

Отец настоятель вытащил огромный ключ и отпер им дверь.

Мы вошли в притвор.

— Теперь закройте дверь на ключ, отец Валентин!

Большой собор был тускло освещен красноватым и синеватым светом лампад.

Этот свет ложился прихотливыми бликами на позолоту и мрамор икон, на золотые ризы, усыпанные драгоценными камнями.

Тут было сладостно и вместе с тем страшно, жутко: церковь, как и кладбище, ночью навевает какое-то особенное, тревожно-мистическое настроение.

Отец Валентин, опираясь на палку, с большими усилиями и трудом опустился на колени и положил несколько земных поклонов.

— О, Господи... — пронесся по уснувшему собору его молитвенный старческий шепот.

Пройдя целым рядом соборных закоулков, мы очутились перед дверью, запертою огромным замком.

Отец Валентин отпер его, и мы вошли в большую сводчатую комнату.

Путилин зажег свой знаменитый потайной фонарь с сильным рефлектором.

Когда блеснула полоса яркого света, я осмотрелся по сторонам. Великий Боже, что это было за волшебное хранилище всевозможных сокровищ!

Золотые чаши, кубки, тарелки, жбаны, многие из которых были усыпаны драгоценными камнями, в полосе света заискрились, засверкали; переливаясь всеми цветами радуги, горели бриллианты, рубины, сапфиры, смарагды, топазы, аметисты.

Целые горы жемчуга; богатейшие, кованого золота, облачения; непрестольные кресты; хоругви, древки которых были тоже украшены драгоценностями...

— Однако! — невольно вырвалось у меня. — Это точно грот сокровищ из «Тысячи и одной ночи».

— Веками скапливалось... — ответил симпатичный старец архимандрит.

Путилин подошел к двери, которую я до сих пор не заметил, и стал внимательно к чему-то прислушиваться.

— Что это он делает? — как-то невольно вслух вырвалось у меня.

— Не говорите, господин доктор... — тихо прошептал настоятель. — Удивительный человек наш Иван Дмитриевич... Где-где только он не побывал вчера! И-и, диву даться, воистину...

Путилин отошел от двери и приблизился к нам.

— И как только вы, дорогой отец Валентин, не боитесь, что сюда могут забраться крысы и погрызть все эти сокровища? — участливо обратился он к архимандриту.

— Да откуда им взяться, достоуважаемый Иван Дмитриевич? Помещение — каменное, двери — железные. Нигде — ни дырочки.

— А помните, что сказано в Святом Писании? «Тварь негодная, подобно ржавчине, и железо прогрызает...»

И Путилин указал на железную потайную дверь.

— Ну, об это зубки сломает... — добродушно рассмеялся отец настоятель. — Великий затейник вы, Иван Дмитриевич!

— Таким уж уродился, ваше высокопреподобие, — в тон ответил ему знаменитый сыщик.

И через минуту добавил:

— Однако, господа, сколь мне ни приятно беседовать с вами и пребывать в вашем обществе, я должен расстроить нашу компанию. Надо вас и доктора спрятать. Не угодно ли вам, отец Валентин, сокрыться за этой хоругвью... Вот так... Отлично...

— О, Господи, Господи... — зашамкал престарелый настоятель.

— А тебя, доктор, собственно говоря, следовало бы в архиерейский саккос облачить... за твое мудрое разрешение монастырской тайны, но так как мне некогда возиться с тобой, то притаись за этот сундук. Теперь я прячу мой фонарь и прошу вас не только не говорить, но и не дышать громко. Могильная тишина, могильная тишина!