— Благословите, ваше высокопреподобие, — проговорил он. — А это — доктор, мой ближний друг.

Я подошел тоже под благословение архимандрита.

— Вы уж, ради Бога, простите меня, что я дерзнул обеспокоить вас, но, как изволите видеть, не в силах сам был приехать к вам: нога от ревматизма застарелого совсем опухла.

— Вот и отлично, что я захватил с собой доктора, отец Валентин: он осмотрит вашу ногу и подаст вам помощь. А пока... в чем дело? Что у вас тут стряслось в монастыре?

— Такое дело... я даже не рискую и сказать, что за дело...

— А именно? Виноват, мы — совершенно одни?

— Там только в первой комнатке келейник мой, послушник Серафим...

— Гм... как подходит это имя к его наружности! — улыбнулся Путилин. — Однако, ваше высокопреподобие, нельзя ли его под каким-либо благовидным предлогом удалить на время? Откровенно говоря, я люблю вести разговоры такого рода без свидетелей...

Через секунду серафимоподобный келейник Серафим был отослан к отцу казначею с каким-то сложным запросом.

— Итак, отец Валентин? — обратился мой друг к настоятелю монастыря.

— Изволите видеть... У нас в монастыре появилось привидение. — Голос отца настоятеля задрожал, словно он видел и сейчас перед своими глазами это привидение. — Дней десять тому назад утром, после службы церковной, явились ко мне некоторые из братии. Они были бледны, взволнованы донельзя и прерывающимися от страха голосами поведали, что все они в разное время ночи, выходя из своих келий в коридор, видели следующее: по коридору тихо, беззвучно словно плыла фигура человека в сером плаще. Признаюсь, сначала я отнесся к этому недоверчиво. «Полно, отцы, может, вам это почудилось?» — сказал я им.

«Нет, отец настоятель, клянемся вам, что мы видели таинственную серую фигуру. Не может же нам всем привидеться одно и то же».

Чтобы успокоить монашескую братию, я отслужил в коридоре молебен с водосвятием, окропив святой водой коридор, стены.

Вдруг на следующую ночь, когда я стал забываться сном после невыносимых болей в ноге, в коридоре раздался и глухо прокатился под сводами невероятно дикий, страшный крик. Крик был настолько ужасен, что я, поверите ли, даже похолодел весь и не мог сотворить крестного знамения. Опомнившись, я через секунду, набросив на себя рясу, поспешил в коридор. Серафимушка, келейник мой, тоже бледный со страху, спешил облачиться в подрясник.

Когда мы вышли в коридор, тонущий во мраке и тускло озаренный крохотным светом лампады, висящей перед иконой в конце коридора, мы увидели прислоненную к стене фигуру почтенного старца, монаха Досифея.

— Смотрите... смотрите... на стене!.. — бормотал он замирающим от ужаса голосом.

Я глянул и сам задрожал, еле удержавшись на ногах. На стене огненными буквами, переливаясь трепетно-синим светом, горело такое вот изображение:

+

А. 6. Jan. 6. Час. 6

666

Аще через злато погибель

Разбуженная криком, из всех келий стала высыпать в коридор наша братия. «Господи Иисусе! Свят, свят, свят! Что приключилось?» — раздались их испуганные голоса. И многие из монахов видели сие страшное знамение и устрашились до потери сознания...

— Скажите, отец Валентин, — вдруг прервал настоятеля Путилин, до сих пор не проронивший ни слова, — долго продолжалось это огненное видение.

— А право, не могу вам точно определить. Сами изволите понимать, в каком душевном трепете мы пребывали.

— Так. Теперь позвольте мне задать вам ряд вопросов. Появление призрака в сером плаще, равно как и огненного знамения повторялось с той ночи?

— Да, неоднократно.

— В различных местах или же только в коридоре?

— Серого призрака видели только в коридоре, а страшное знамение — и в церкви. Когда, сопровождаемая мною, братия на днях вошла в церковь на утреннее моление, мы ясно увидели на стене сей огненный крест и сии загадочные буквы и слова.

— Скажите теперь, у вас в обители не находится посторонних людей?

— Никого.

— Может ли, например, кто-нибудь ночью проникнуть в монастырь.

— Нет. Сторожа у нас служат по многу лет, честности и верности они примерной. К нам попасть ночью так же трудно, как и в крепость. Никого не пропустят.

— Ну, а если... Впрочем, нет, ничего... Скажите, у вас лично не является никаких предположений?

— Никаких, достоуважаемый Иван Дмитриевич. В том-то и горе, что ума не приложу. Одно скажу: сердце мое ноет, словно беду какую предчувствует. Монастырь весь в страхе. Оторопь всех взяла. Молиться покойно не можем. Думал я, думал и порешил к вам за помощью обратиться. Вы — человек замечательный, ума проникновенного... Помогите!

— Мне бы хотелось осмотреть кое-что... — задумчиво произнес Путилин.

— Пожалуйста, пожалуйста, дорогой гостюшка! Я уж сам проковыляю, сам вас всюду проведу, куда надобно.

Мы вышли в переднюю архимандритского помещения и стали облачаться в шубы.

— И ты иди, Серафимушка, с нами, — ласково обратился отец настоятель к возвратившемуся от казначея келейнику.

Крючок воротника у шубы Путилина зацепился за его вицмундирный фрак.

— Будьте добры, голубчик, отцепите! — обратился Путилин к красавцу юноше. — Нет, не тут... повыше... вот, вот... у самой шеи... Чуть не у носа самого... Отлично! Спасибо!

Мы начали с осмотра коридора, по обеим сторонам которого были расположены кельи монахов.

— Скажите, вы помните то место, где появилось огненное знамение?

— Вот здесь! — ответил серафимоподобный келейник, показывая на стену.

Путилин близко-близко наклонил лицо к стене, словно стараясь прозреть в ней что-то невидимое.

— И вы не ошибаетесь, голубчик, именно здесь? — круто обернулся он к красавцу юноше.

— Нет, господин, я запомнил хорошо, — ответил он.

— Отлично... отлично... Ну-с, пойдемте дальше.

Мы прошли один, и другой, и третий коридоры.

Из келий порой выглядывали старые и молодые, худые и толстые лица монахов.

— Мир с вами! Мир с вами! — бросал направо и налево отец настоятель.

Монахи низко кланялись и скрывались в своих кельях. Очевидно, они догадались, что происходит какой-то осмотр-следствие, и поняли, что присутствие их вовсе не желательно и не нужно.

— Угодно, может, вам, достоуважаемый Иван Дмитриевич, в келейках побывать?

— Нет, отец Валентин, пока мне этого не надо, ответил Путилин.

Проходя первым коридором, мы уткнулись в стену, в которой находилась небольшая железная дверь, закрытая крест-накрест железными же массивными болтами. Огромный висячий замок висел на скрепах.

— Что это за дверь? Куда она ведет? — обратился Путилин к отцу настоятелю.

— Это старинный подземный ход, ведущий в ризницу, находящуюся при главном соборе.

— Скажите, пожалуйста, отец Валентин, этим ходом когда-нибудь пользуются теперь?

— Никогда. Вот уже сколько лет он закрыт как с этой стороны, так и с той, которая ведет из ризницы.

— Не будете ли вы так любезны, — обратился Путилин к келейнику, — принести мне со стола отца Валентина носовой платок, который я там забыл. У меня сильный насморк.

Когда келейник скрылся за проходами коридора, Путилин быстро спросил архимандрита:

— Скажите, могу я проникнуть туда, за эту дверь, во всякое время, когда бы мне это ни понадобилось?

— Разумеется, Иван Дмитриевич, если это вам надо. Ключ я имею.

— Что у вас там находится, в ризнице? Виноват, она закрыта и с той стороны такой же дверью?

— Да, и с той. А в ризнице у нас большие сокровища хранятся. Драгоценнейшая золотая утварь — дары царей и вельмож и иных благочестивых щедрых жертвователей. Жемчуга, иные разные драгоценные камни...

— Какое у нас сегодня число? — вдруг обратился ко мне мой друг.

— Четвертое... — ответил я.

— Слушайте теперь меня внимательно, отец Валентин: сегодня и завтра я буду являться к вам. В каком бы виде я ни приходил, вы должны помнить, что это — я. Ничему вы не должны удивляться, поняли? Ровно ничему.