— Скажи... Как тебя зовут, кстати?

— Осип Лаврентьев.

— Так скажи, Осип Лаврентьев, парадная дверь была заперта?

— Так точно!

— Ты никогда не видел этой дамы?

— Никогда.

— Всех своих жильцов ты, конечно, хорошо знаешь?

— Помилуйте, ваше высокородие, как не знать... Всех в лицо.

— Кто живет по этой лестнице?

Швейцар стал перечислять: генерал такой-то, граф такой-то, инженер такой-то...

— А свободная квартира есть?

— Так точно. В бельэтаже.

— Дай мне ключ, хочу ее посмотреть. Я скоро вернусь, господа.

— На что вам пустая квартира, Иван Дмитриевич? — тихо спросил товарищ прокурора.

— Просто так, хочу полюбопытствовать. . — уклончиво ответил Путилин и быстро поднялся по лестнице.

Вдруг следователь повернулся к швейцару.

— Скажи, что это у тебя с рукой?

Тот поглядел на свою руку и побледнел.

— Обрезал ее малость.

— Когда?

— Вчера-с.

— Чем?

— Ножом. Хлеб резал... Нож сорвался.

Следователь многозначительно переглянулся с товарищем прокурора.

— Надо произвести у него обыск, — по-французски бросил товарищ прокурора следователю.

— Безусловно. Ну-ка, любезный, веди нас в твою комнату. Нам надо пошарить у тебя. Господин пристав, прошу следовать за нами.

— Ваше превосходительство.. Господи... Да неужто вы что худое про меня думаете по этому злодеянию?! Вот как перед Истинным...

— Не разговаривай! — грозно прервал его пристав.

Мы с трудом вошли в небольшую швейцарскую. Вдруг следователь, наступив, очевидно, на что-то, быстро нагнулся.

— Ого! Смотрите, господа’

В руке он держал кольцо с бриллиантом.

— Это что же такое, любезный? — повернулся он к Осипу Лаврентьеву.

Швейцар стал белее полотна, глаза его широко раскрылись, в них был непередаваемый ужас.

— Господи... Ей-Богу... Что это?.. Не знаю... Наваждение...

— Нет, любезный, это не наваждение, а кольцо. Как оно могло к тебе попасть?

— Не знаю, видит Бог, не знаю!

— Что у вас происходит, господа? — раздался спокойный голос Путилина.

— Не угодно ли, Иван Дмитриевич, — следователь подал Путилину кольцо.

— Где вы нашли его, Вадим Петрович?

— Вот здесь, Иван Дмитриевич.

— Теперь, конечно, вы произведете тщательный обыск?

— О, разумеется!

Обыск начался. Путилин подошел к швейцару, пристально поглядел на него.

— Покажи руку.

Швейцар, как автомат, исполнил приказание.

— Доктор, пойди сюда, посмотри его рану и скажи, чем она нанесена? Ножом? А может быть, бритвой?

— Не знаю, Иван Дмитриевич. Медицина в данном случае бессильна помочь правосудию.

— Конечно, ты не знаешь, как попало к тебе это кольцо, Лаврентьев?

— Видит Бог, не знаю, ваше превосходительство. Только не повинен я ни в чем худом.

— Ты спишь с открытой или закрытой дверью?

— На ключ не запираю.

— Отчего?

— Чтобы скорее выйти на звонок, дверь парадную раскрыть.

Обыск не дал никаких результатов. Но две грозные улики против швейцара были налицо — подозрительный порез и, главное, найденное в его каморке бриллиантовое кольцо.

— Именем закона я арестую тебя, Осип Лаврентьев, — сурово произнес судебный следователь.

— За что-с?

— По подозрению в убийстве этой женщины.

Весть о таинственном страшном преступлении с быстротой молнии разнеслась по столице. Какой-то страх и суеверный ужас нагнало оно на жителей Петербурга. Это было как раз в то время, когда на улицах Лондона свирепствовал знаменитый Джек-потрошитель, и по Петербургу пронесся зловещий слух: «Лондонский человек-зверь появился на улицах Северной Пальмиры!» Бульварные газеты, по обыкновению, подливали масла в огонь, немилосердно привирая с три короба, запугивая обывателя еще больше.

Путилин был спокоен, но как-то загадочно хмур.

— Что ты думаешь об этом, Иван Дмитриевич? — спрашивал я своего друга.

— Да что же вам еще надо? Убийцу следователь обнаружил с феерической быстротой.

Еле заметная улыбка трогала концы его губ.

— Держу пари, Иван Дмитриевич, что ты другого мнения о виновнике злодеяния.

Путилин рассмеялся.

— Смотри не проиграй пари! Против Осипа Лаврентьева действительно есть грозная улика.

Прошло два дня. Я сидел у моего друга, когда к нему без доклада ворвался страшно взволнованный почтенный седой барин.

— О, какой ужас, какой ужас! Это моя жена! Я только что от нее... Какой ужас, какой ужас... Я — Аргунин...

Путилин чрезвычайно ласково стал его успокаивать:

— Возьмите себя в руки, дорогой мой. Что же делать... Уже не вернешь... Вы расскажите лучше все, что знаете об исчезновении вашей жены.

— Моя жена сказала, что поедет в театр.

— В какой?

— В Большой. Прошла ночь, она не явилась. По правде, я не очень был удивлен и взволнован этим. Частенько случалось, что она после спектакля уезжала ночевать с нашими знакомыми Авериными. Но когда настал вечер, а ее все не было, я смутился и поехал к Авериным. Оказалось, что они не были в театре и жены моей не видели. Тут вдруг я узнал о страшном злодеянии на Николаевской улице... Бросился к властям... И узнал мою жену.

— Скажите, господин Аргунин... вы простите меня, но между вами большая разница в летах... Я поэтому и задаю этот вопрос: она любила вас?

— Несмотря на это, она меня любила. Но...

По-видимому, он хотел в чем-то признаться, но не мог.

— Для пользы дела я попросил бы вас быть со мной вполне откровенным.

— Вот... Вот записка, которую я нашел вчера в будуаре моей жены, — хрипло проговорил Аргунин, протягивая Путилину маленький лист плотной английской бумаги. «У второй колонны, всегдашнее атласное домино с постоянной красной гвоздикой».

— Гм... Не много... — пробормотал Путилин. — Вот что, господин Аргунин, я должен сейчас же поехать и осмотреть будуар и гардеробную вашей убитой жены.

Мы поехали втроем. Жил Аргунин в царском великолепии. Путилин попросил оставить его одного в комнатах красавицы миллионерши. Пробыл он там примерно час, и когда вышел, лицо его было невозмутимо.

— Ну, ваше превосходительство, нашли вы хоть что-нибудь?

— Очень мало. Но кое-что у меня в руках. Будьте уверены, что я отдам все силы раскрытию этого дела.

— Мы заедем на минутку в Сыскное, оттуда проедем в тюрьму. В служебном кабинете Путилина его ожидал агент X.

— Ну? — спросил Путилин.

— Делал все, как вы говорили, Иван Дмитриевич.

— Видели его? Какое впечатление?

— Безукоризненного джентльмена.

— Где вы находились в это время?

— В швейцарской.

— Посмотрел? Нагнулся?

— Да.

— Так-так. Это очень важно. Теперь слушайте внимательно, голубчик.

Путилин что-то тихо прошептал своему агенту.

— Ну, а теперь едем, доктор!

Вот и опять оно, это унылое, мрачное здание тюрьмы. Надзиратель, поставив двух конвойных у дверей камеры, ввел нас туда.

Осип Лаврентьев сидел, опустив голову на руки. При виде Путилина он вздрогнул, встал.

— Ну, Лаврентьев, ты клянешься, что это страшное убийство не твоих рук дело?

— Клянусь, ваше превосходительство. Сам не знаю, за что позор такой, муку принимаю.

— Хорошо. Надейся на меня, может быть, дело это повернется иначе. А теперь ответь на мои вопросы. Того инженера, который живет по вашей лестнице, хорошо знаешь?

— Знаю-с, ваше превосходительство. Барин добрый, щедрый.

— Живет один, только со своей прислугой?

— Так точно. Они женаты, а только, стало быть, с супругой не живут.

— Эта прислуга — ее ведь Машей зовут? — не балуется с барином?

Лаврентьев отрицательно покачал головой.

— Нет, ваше превосходительство, коли правду молвить, так у ней шуры-муры с племянником управляющего нашего.