— Не правда ли, ваше превосходительство, вы не откажете в этой горячей просьбе?

Путилин поднял голову.

— Я нахожусь в очень щекотливом положении, господин Ракитин. Вмешиваться официально в это дело мне не только неудобно, но я даже не имею права на подобное вмешательство. Во-первых, заявление об исчезновении молодого графа должно исходить от его отца, а во-вторых... В Варшаве имеется своя сыскная полиция.

— Значит, вы отказываетесь? — с отчаянием в голосе воскликнул старый барин.

Путилин опять задумался.

— Ну ладно. Я попытаюсь. Ваше дело меня очень заинтересовало.

Всю дорогу до Варшавы — мы ехали в отдельном купе первого класса — Путилин не спал.

Он был окружен целым рядом толстых фолиантов.

— Poter noster! Qui est in Coelum... Credo in aeternam vitam...[2] — бормотал сыщик.

— Что это, Иван Дмитриевич, никак ты на старости лет за изучение латыни принялся? — спросил я в сильном изумлении.

— Спи, спи, доктор! — невозмутимо ответил он.

Вот и гордая, пышная столица бывшего Польского королевства. Мы приехали в Варшаву в те достопамятные дни, когда она глухо волновалась.

В роскошном номере Центрального отеля, где мы остановились, Путилин принялся спешно переодеваться. Он облачился в безукоризненный длинный черный сюртук, надел крупный орден.

— Что значит этот парад, Иван Дмитриевич? — спросил я не без удивления.

— Я еду сейчас с визитом.

Замок графа Сигизмунда Ржевусского представлял собой настоящий дворец. Немудрено, что за такими стенами аристократы Речи Посполитой чувствовали себя маленькими царьками.

В великолепном с белыми колоннами зале граф Ржевусский заставил очень долго себя ждать. Наконец послышались шаги и в зал вошел старый магнат. Не подавая руки, слегка лишь наклонив полуседую гордую голову, он холодно спросил:

— Чем обязан видеть у себя пана... пана Путилина? — Он поднес визитную карточку Путилина к самому носу, обидно-небрежно вчитываясь в то, что на ней написано.

— Сейчас я буду иметь удовольствие объяснить пану... пану Ржевусскому цель моего визита... — в тон ему ответил «пан» Путилин.

Это простое «пану Ржевусскоьу», вместо «пану графу», для старого магната оказалось равносильным удару хлыста. Огоньки гнева вспыхнули в его глазах. Голова надменно откинулась назад.

— Я не знаю «пана Ржевусского», я знаю графа Ржевусского... — резко проговорил он с сильным акцентом.

— Равно как я не знаю «пана Путилина», а знаю его превосходительство Путилина, начальника Петербургской сыскной полиции, — насмешливо ответил ему Путилин.

— Попрошу вас ближе к цели. Что вам угодно?

— Прежде всего сесть. Не знаю, как принято в Варшаве, но у нас в Петербурге я это любезно предоставляю каждому посетителю.

Магнат побагровел.

— Прошу вас, — сделал он величественный жест рукой, точно феодальный герцог, принимающий своего вассала.

— Изволите ли видеть, граф, возвращаясь из-за границы и очутившись в Варшаве, я случайно узнал об исчезновении вашего сына, молодого графа Ржевусского... — начал Путилин, не сводя пристального взгляда с лица старого магната.

— Случайно? Должен сознаться, что случайность играет большую роль в вашей профессии, — саркастически прервал его граф.

— Вы правы, в деле раскрытия преступлений и поимке многих негодяев случай — могущественный пособник правосудия.

— Ну-с?

— Узнав об этом, я решил проверить справедливость этих слухов и с этой целью явился к вам.

— Прошу извинить меня, но... для чего?

— Для того, чтобы предложить вам свои услуги, если эти слухи справедливы.

Путилин почувствовал на своем лице острый, пронизывающий взгляд надменного магната.

— Могу я узнать, ваше превосходительство, откуда до вас донесся слух об исчезновении моего сына, графа Болеслава Ржевусского?

— Случайно в зале первого класса вокзала до меня долетели обрывки разговора компании молодых людей, принадлежащих, по-видимому, к лучшему обществу Варшавы.

— Прошу извинить пана... pardon, генерала, но мне было бы любопытно узнать, отчего вы так заинтересованы участью пропавшего, как вы говорите, моего сына?

— Если вам угодно, я скажу вам совершенно откровенно. Совсем недавно судьба подарила мне случай спасти от смертельной опасности исчезнувшего таинственным образом сына петербургского миллионера-купца Бахрушинского.

— Я знаю об этом вашем блестящем розыске, — почему-то очень взволнованно проговорил старый граф.

— Тем лучше. Так вот, когда я услышал об исчезновении вашего сына, у меня мелькнула мысль: а что, если и в данном случае мы имеем дело с каким-нибудь тайным преступлением? Я поспешил приехать к вам, граф, и, признаюсь, ожидал с вашей стороны более любезного приема. Прошу вас не забывать, что я действую совершенно бескорыстно.

Старый магнат взволнованно приподнялся с золоченого кресла и стал нервно ходить по залу. Видимо, какая-то упорная, глухая борьба происходила в его душе. Казалось, что он хочет что-то сказать своему непрошеному гостю, но то, что боролось в нем, противилось этому. Путилин сидел бесстрастно-спокойный, скрестив руки на груди.

Вдруг старый граф круто остановился перед Путилиным и хрипло произнес:

— Да, мой сын, единственный сын, исчез бесследно вот уже девять дней...

— И вас не тревожит это исчезновение, граф?

Горький смех, в котором зазвенели сарказм, гнев, обида, тревога, разнесся эхом по залу замка.

— А, будь вы кто хотите — пан, генерал, черт или святой, — но я вам скажу, что не тревожусь особенно потому, что знаю, где находится мой сын!

Граф хрустнул пальцами.

— Вы... вы знаете, где находится ваш сын? — в сильнейшем изумлении даже привстал Путилин.

— Да. Лучше, чем кто-либо, лучше, чем сыскная полиция всего мира.

— Вы простите меня, граф, но — ради Бога! — почему же вы не пытаетесь отыскать его, вызволить из того плена, куда он попал по неосторожности или же неосмотрительности? Еще раз повторяю, мои, может быть, нескромные вопросы продиктованы только чувством искреннего желания помочь вашей беде.

— Га! — вырвалось у старого Ржевусского. — Вы спрашиваете, почему я не делаю попытки спасти моего сына, мою гордость, мою единственную утеху в жизни? Извольте, я вам скажу тоже откровенно — потому что это бесполезно, потому что этого плена желал и добивался мой сын.

— Я вас не понимаю, граф... — искренне вырвалось у Путилина.

Жилы напряглись на шее и висках магната.

— Его сгубила проклятая любовь! Исчезновение Болеслава — дело рук проклятых Ракитиных.

— Что?! — переспросил Путилин. Он провел рукой по лбу, словно стараясь привести свои мысли в порядок.

Граф Ржевусский с удивлением посмотрел на него.

— Что с вами?

— Вы... Вы даете мне честное, благородное слово графа Ржевусского, что все, что вы сказали сейчас, — святая правда?

— Я никогда не лгал! — гордо ответил варшавский феодал.

— В таком случае... Я боюсь, что ваш сын действительно или уже погиб, или на краю гибели.

— Во имя Пречистой Девы, что означают ваши слова?! Вы что-нибудь знаете?

Как изменилось это холодное, надменное лицо! Сколько чисто отцовской любви и страха засветилось в его глазах!

— Знаю. Слушайте, граф.

Путилин шаг за шагом начал рассказывать ошеломленному графу о приезде Ракитина, о том, как этот человек умолял его спасти молодого человека.

— Это... Это правда?

Лицо графа было смертельно бледно. Пот проступил на лбу.

— Правда, граф.

Магнат оперся обеими руками на маленький золоченый столик.

— Так... так где же мой сын, ваше превосходительство? — с ужасом прошептал он.

— Вот для того, чтобы узнать это, я и приехал к вам в Варшаву. Как видите, ваше сиятельство, моя профессия не всегда заслуживает такого обидно-пренебрежительного отношения, каким вы одарили ее.