— Приветствую тебя, дочь порока.

Айрин поперхнулась.

— Дочь порока?

Она смутно припомнила, что символ октограммы отсылал к восьми первоэлементам, которые Всевышний использовал для смирения первозданного хаоса, из которого и создал мир. Иными словами, из нее пришли изгонять демонов.

— Наши братья очень огорчились, когда узнали, что спасенная ими душа запятнана греховным колдовством, — он указал на ее руки со шрамами от рун. — Она отчаянно взывает к нам о спасении, кое обретет в этих священных стенах.

От его пространных речей Айрин стало жутко. Кого она действительно боялась, так это фанатиков. В Дубовом Перевале местный священник относился к ней с теплотой, невзирая на слухи, а неприязнь столичного Архимейстера носила, скорее, политический характер.

В этом уединенном монастыре на отшибе королевства ничто не мешало людям вариться в закрытом котле.

— Что вы хотите со мной сделать?

— Мы предлагаем тебе очищение от зла, — настоятель распростер над ней ладони, разрисованные теми же октограммами, — ключевой водой, истинным пламенем и святой землей. Так ты отплатишь нам за кров и пищу.

После краткого раздумья княжна дала согласие.

Ритуал был ей не в новинку: перевальцы раз в год устраивали его в поле на весенний праздник Воскресения, чтобы избавиться от неудач и болезней. Начинали с обливания родниковой водой, затем прыгали через костер. А тех, кто не мог прыгать — младенцев или стариков, — обходили по кругу с зажженной связкой свечей. Затем люди шли босиком по свежевскопанной земле до конца поля и могли либо отправиться домой, либо продолжить гулянье на Площади.

Настоятеля несказанно обрадовало ее решение, и он поспешил устроить все сей же час.

Айрин же точило беспокойство. Сможет ли она дать отпор, если что-то пойдет не так? Она попыталась мысленно обратиться к духам, но не добилась ничего, кроме рассерженной волны шепотков, от которых разыгралась мигрень.

— Честное слово, лучше бы рассказывали что-то полезное, — простонала она, накрывая ладонью горячий лоб.

Ритуал действительно подготовили в кратчайший срок — солнце не успело сесть. Два крепких послушника отвели Айрин в крошечную залу, задымленную от благовоний. Запах тяжело оседал на языке и в горле противной сладковатой пленкой.

Ее посадили на каменный пол в центр октограммы и под заунывный речитатив вылили на голову ведро ледяной воды.

Настал черед огня. Айрин ожидала, что настоятель или другой монах обойдет ее кругом, но послушники схватили ее за руки и силой надели железные перчатки.

Айрин завизжала, вырываясь изо всех сил, только рана прострелила болью внутренности, вынуждая сдаться. Она поняла, что на ней распарывают рубашку и повязки. Последнее, что княжна успела сделать, это мысленно представить и выжечь на своем запястье руну Фуркрат, затем ее руки в железных перчатках сунули в жаровню.

Айрин орала и брыкалась, задыхаясь в дыму и горечи паленых трав.

Ее протащили по полу и сбросили в узкую темную нишу, а сверху накрыли каменной плитой.

В ушах еще стоял жуткий скрежет, от которого сводило зубы. Только теперь Айрин слышала лишь свое прерывистое дыхание и стук раскаленных перчаток о стенки саркофага. Руна защитила ее от серьезных повреждений — ее руки не превратились в головешки. Но металл по-прежнему немилосердно жег. Айрин не верила, что это случилось с ней. Она билась и кричала, пока не потеряла сознание.

Колонна всадников промчалась под сводами внешних ворот Аулукса и развернулась на северо-восток, как вдруг небеса разорвал звук боевого рога.

Рунар натянул поводья так резко, что его лошадь встала на дыбы.

Со стороны побережья им навстречу скакала армия под красно-зелеными знаменами.

Солнце окончательно упало за горный хребет. Крупные гроздья созвездий повисли над Аулуксом. От их красоты захватывало дух, только взгляды Рунара, что он бросал на небо, были далеки от восхищения. Мысленно маг отсчитывал время.

Армия нагнала их меньше, чем за четверть часа.

Взмыленные кони тяжело раздували бока и низко склоняли головы, солдаты гвардии кронпринца изнывали под раскаленными доспехами, но держались достойно.

Сам Эдгар красным от жары, тем не менее, его губы сжались в бескровную нитку. Когда он протянул Рунару руку, та мелко дрожала.

— Не ожидал тебя так быстро, — сказал маг. — Как и обещал: ворота Аулукса открыты, — он махнул в сторону черной громады стен. — Езжайте в поместье герцога Горгада. Там большие конюшни и свободные казармы.

— Мы срезали через перевалы, — нахмурился принц. Он с трудом держался в седле от усталости. — Нас пытались атаковать со спины, но мы были готовы. Ты нашел ее?

— Напал на след, — резко ответил Рунар. — Соловей расскажет тебе все, только отлепи его от проститутки.

Эдгар ухмыльнулся и отдал командирам несколько распоряжений. Те с нетерпением мобилизовали гарнизон и ровным строем поскакали в Аулукс.

Белая приметная кобыла единственная осталась на месте, беспокойно переступая с ноги на ногу. Всадница уже без опаски приблизилась к магу и поклонилась в седле.

— Господин, как я рада видеть вас в здравии!

Даже в скудном свете факелов Жули выглядела измученной: ее раскосые черные глаза запали, кожа обгорела на солнце, а волосы оказались наспех скручены в растрепанный пучок. Служанка обхватила обеими ладошками руку господина и прижалась к ней лбом.

— Жули, если у тебя еще остались силы, следуй за мной, — распорядился Рунар.

Его сердце сжималось от нехорошего предчувствия.

Девушка кивнула и пришпорила лошадь.

Они нашли труп недалеко от опушки. Одного взгляда Рунару хватило, чтобы с уверенностью сказать, что к смерти этого человека приложили призрачные руки духи. Его не покидало чувство соприкосновения с потусторонним, которое порой возникало при контакте с активными рунами.

Пока солдаты и маги осматривали тело, Жули украдкой передала господину флягу, и тот жадно осушил ее в несколько глотков.

Чужая магия растеклась по его венам живительным эликсиром, разгоняя усталость и очищая сознание. Рунар с наслаждением вдохнул стылый лесной воздух и ощутил долгожданный отклик от поискового заклинания. Теперь Рунара арканом тянуло на северо-восток.

— Двое переправьте труп в Аулукс, остальные за мной, — скомандовал он, взлетая в седло.

Небо не успело посветлеть, когда перед всадниками в венце из вековых елей предстала крыша монастыря.

Не доехав до ворот совсем немного, Рунар в смятении дернул поводья и спешился. Мгновения промедления сыпались шелковым шарибским песком на дно воображаемых часов, только Придворный маг продолжал оттягивать неизбежное.

Жули и солдаты поступили его примеру. Служанка передала поводья своей кобылки стражу, а сама подошла к господину, намереваясь что-то сказать, но он опередил ее:

— В этом месте мне суждено умереть.

— Господин, не в моих силах это исправить, — ответила она тихо, намекая на цель их похода.

Рунар кивнул, соглашаясь, и приказал страже открыть ворота.

На стук и крики никто не явился, хотя в крошечных окошках мерцали слабые огоньки.

Один из солдат неприязненно сплюнул в траву.

— Ваше благородие, может, ну их, вернемся? Эти монахи дюже нелюдимые. Они себе на уме.

— Сомневаюсь, что нас пустят, — поддакнул другой.

Магическая нить трепетала под пальцами Рунара.

— Ваше дело — приказы, а не сомнения. Выламывайте ворота.

Они опешили.

— Выламывать? Как ни крути, святое место! Кара Всевышнего…

— Я ваша кара, — произнес Рунар.

Обе его ладони объяло пламя. Маг с усилием свел их перед собой, формируя единый огненный шар. Заклинание с ревом врезалось в окованные железом двери, вырвав их с мясом и разрушив часть свода.

Навстречу им, наконец, выбежали испуганные монахи.

Рунар переступил через обломки и с хрустом размял пальцы.

— Вот, теперь поговорим.

Предупреждая возможную атаку, он окружил себя ореолом чистой магии, способной мгновенно обрушить на противника колоссальную мощь. Демонстрация смутила монахов — те сбавили шаг, но вид имели по-прежнему разъяренный и оскорбленный.