— Я только доеду и сразу сниму. Никто и не увидит меня в нём, а тем более не сфотографирует, — успокаиваю свою подружку-перфекционистку.

Где-то позади себя слышу, как они с моим братом обмениваются «любезностями».

— Аккуратней! Смотри, куда прёшь! — зло шипит Иринка.

— Если бы ты не отрастила задницу размером с Байкал…

— Что-о? — Иринка притормаживает, натягивая полы моего кейпа, и я чуть не падаю.

— Эй! Вы можете поругаться в другой раз? Я вообще-то опаздываю на свадьбу, — оборачиваюсь к этим двоим, — причём, на свою! А я как бы невеста.

С грехом пополам добираемся до ЗАГСа. Избавляюсь от пальто. Иринка поправляет мне макияж пушистой кисточкой, которую принесла с собой в сумочке. Вручает мне букет невесты, избавляя его от упаковочной бумаги.

Серёжа уже заглянул в зал для проведения церемонии.

— Все в сборе. Только нас ждут, — сообщает сквозь зубы. Он всё ещё заведён после препирательств с Иринкой.

— Всё. Идём, идём. Нет. Погоди! — это уже мне. — Мы первые заходим. Потом ты.

Через несколько минут прохожу в помещение. Серёжа придерживает массивную деревянную дверь, пропуская меня внутрь.

Звучит торжественная музыка. Мой взгляд сразу же находит глаза Лёши, стоящего у тумбы регистратора. Иду к нему, не разрывая зрительный контакт ни на секунду, практически не дыша…

Он смотрит на меня напряжённо, без тени улыбки на гладко выбритом лице. Протягивает руку, помогая взобраться на возвышение. И вложив свою ладонь в его, я понимаю, что наконец пришла.

Три года спустя

— Твою же ма-ать! Где. Эта. Чёртова. Туфля-я⁉ — практически кричу в голос.

Кидаю в стену бежевую лодочку — подружку той, которая потерялась.

— Что случилось? — Литвинов заглядывает в гардеробную. На руках у него наша двухгодовалая дочь Маша.

Встаю, сжимая пальцы в кулак. Из ноздрей разве что пар не идёт. На контрасте с этим мой тон — приторно-ласковый, как сахарная патока.

— Что случилось? — моя улыбка сейчас скорее напоминает оскал. — А случилось то, что я не могу ничего найти в этом доме! — в конце не выдерживаю, голос срывается в нервный визг.

— Может быть Барни опять? — имеет в виду нашего пса, развесёлого и ещё совсем юного джек-рассел-терьера.

— Я когда-нибудь убью эту чёртову собаку. Ма-а-акс! — мой голос разносится эхом на весь второй этаж.

— Он гуляет с Барни, — Литвинов поправляет задравшуюся на Маше футболку, как бы ненароком щекоча её пальцем. Она заливисто смеётся. — Слушай. Может быть просто наденешь другие туфли? — предлагает этот гений.

— Какие — другие? — мой голос звенит. — Это те, которые Барни сгрыз на прошлой неделе? Или может быть те, в которые кое-кто напрудил лужу месяц назад? — укоризненно смотрю на дочь. Она улыбается, демонстрируя мне рот, полный зубов. Хулиганка.

— Это всего лишь встреча выпускников, детка.

Подхожу к мужу, заглядываю в голубые глаза своей Машеньки, один в один цветом, как у её отца. Вздыхаю, обнимая их обоих. Надену белые кеды, чёрт с ними — с туфлями.

Лёша кладёт свободную руку мне на плечи, что-то успокаивающе бормоча в макушку.

— Расслабься. Может быть тебе помочь, м-м? — отстраняется и заглядывает в моё лицо, поигрывая бровями.

— Уже помог! — указываю на свой порядком округлившийся животик. Я сейчас на шестом месяце беременности нашим сыном.

Звонок в дверь. Бабушка пришла. Она посидит с Машей, пока мы с Литвиновым будем «тусить». Макс учит её новым словам. В лексиконе моей мамы уже есть «кринж» и «вайбово». Правда, она их всё время путает, чем крайне веселит своего внука.

— Где моя булочка? — бабушка просто обожает Машу. Она пропустила то время, когда Макс был маленьким, так как мы жили тогда далеко — в Питере.

Маша тянет к ней свои пухленькие ручки. Литвинов опускает её на пол.

— Давай сама. Иди, иди, — подталкивает слегка.

Наша с ним дочь обожает ездить на руках. Макс называет её «королевой».

Маша шлёпает босыми ножками по направлению к бабушке. Та тут же подхватывает её на руки.

— Опять босая! — укоризненно смотрит на горе-родителей этого ребёнка.

— Мам… — вздыхаю устало. — Пусть закаляется. Скоро в детский сад. Как начнёт болеть. А у нас грудничок, ну. Сама понимаешь же.

— Эти ваши «прогрессивные» методы я отказываюсь понимать. Удумали тут… — Машенька цепляет крестик, висящий на маминой шее, и та отвлекается, не заканчивая фразу.

— Марина Васильевна, ну, мы пошли?… — Литвинов, придерживая меня за талию, незаметно подталкивает нас к выходу.

— Идите, конечно. А Макс где?

— Он Барни выгуливает. Вы не волнуйтесь. Ключи у него есть. Сам откроет.

Мама с Машей на руках направляется куда-то вглубь дома, не прощаясь. Это чтобы дочка не видела, как мы уходим. Она до сих пор расстраивается. Помнится, однажды, вцепилась в проём двери, истошно вопя. Выглядело это жутковато, ну а крик стоял такой, будто убивают. Бабушке пришлось отдирать Машу от косяка буквально силком. Поэтому мы стараемся всегда уходить незаметно, по-тихому. Как шпионы.

Выруливаем из нашего ЖК. Лёша размеренно ведёт машину. Я переключаю радио с одной волны на другую, параллельно внося завершающие штрихи в свой мэйкап.

— Стой!

Литвинов ошарашенно на меня смотрит.

— Там Макс. Останови где-нибудь здесь, — кручу головой, пытаясь разглядеть удаляющуюся от нас фигурку сына.

Лёша притормаживает у обочины. Выхожу из машины, муж — за мной.

— Не беги так. Сейчас наберу его, — достаёт мобильный.

Дозвонившись, просит Макса ждать на месте. Тот оглядывается в поисках нас и, заметив, застывает. Расправляет плечи, как будто хочет прикрыть собой кого-то. Он не один?

Подойдя ближе, замираем с Литвиновым, ошеломленные. Рядом с Максом стоит… Иванка. Растрёпанные волосы упрятаны под розовую кепку с эмблемой корейской поп-группы. Молчу, предоставляя мужу право самому разобраться в этой странной ситуации. Это его дочь, в конце концов.

— Что ты здесь делаешь? — голос Литвинова строг и холоден.

Он на допросе что ли? Иванка молчит, потупив взгляд. Наклоняюсь к ней, присесть на корточки не позволяет живот.

— Милая, мама знает, что ты здесь?

Мотает головой, по-прежнему не произнося ни слова. Озабоченно смотрю на Лёшу. Мол, звони. Понимает меня с полуслова. Отходит в сторону, на ходу набирая номер.

— Мам! Мы ничего такого не делали, — Макс бросается защищать свою подружку. — Мам… — сбивчиво шепчет, оглядываясь на Литвинова, слышит ли. — Пусть она у нас останется сегодня. Мам… очень надо, — умоляюще сводит брови.

Ничего не понимаю. Но по взгляду сына мне ясно: ему нужна моя помощь прямо сейчас. После минутных колебаний решаюсь.

— Так. Завтра утром поговорим. Поняли меня? Расскажете мне всё, без утайки. Договорились?

Кивают, как два заведенных китайских болванчика.

Вздохнув, иду «окучивать» Лёшу. Он говорит с Олесей. Начало разговора я не слышала, но по обрывкам фраз понимаю, что она не в курсе, где её дочь. Делаю Литвинову знак пальцами.

— Подожди минуту, — говорит в трубку. Отключая звук динамика, смотрит на меня раздражённо.

— Лёша. Лёшенька. Давай потом, а? Мы уже опаздываем. Пусть Ваня у нас заночует. Завтра поговорим спокойно, всё выясним. Ну куда мы её сейчас такую отпустим? Ну? — складываю руки у груди в молитвенном жесте. — Ну, поверь мне, так надо сейчас.

Принимает решение мгновенно.

— Да? — рявкает в трубку. — Иванка у нас. Нет, — выслушивает, по всей видимости, эмоциональный ответ бывшей жены. — Так получилось. Завтра её привезу. Сейчас занят. Всё. До связи.

Довозим детей до дома вместе со скачущим, как энерджайзер, Барни.

И-и дубль два. Мы едем на встречу выпускников. Синхронно молчим, переваривая случившееся.

— Что скажешь, если Ваня переедет к нам? — спрашивает муж.

Удивлённо смотрю на него.

— Я понимаю. Это всё так невовремя, — трёт висок. — Олеся нашла себе кого-то. И Ваня сейчас практически без присмотра. Сегодня она ушла из дома, а мать даже не заметила.