— Э-э-э! Чур, сырость не разводить. Знаешь, как говорят, Алёхина? Слезами делу не поможешь. И это — чистая правда.

— Что мне делать? — роняю лицо в ладони, ни капли не заботясь о сохранности своего макияжа.

Захар некоторое время молчит, отстукивая по столу дробь ребром своего айфона.

— Дело — дрянь.

— А то я не знаю!

— На мой взгляд, единственный человек, который может помочь тебе, это — наш многоуважаемый Алексей Викторович — Царь — Литвинов

— Это невозможно.

— Значит, сделай так, чтобы было возможно. Другого варианта нет. Только если у тебя нет связей в генпрокуратуре, конечно.

У меня, ожидаемо, связей нет. Последняя капля переполняет чашу и уныние затапливает меня.

Расплатившись по счёту, идём по направлению к парковке. Кутаюсь плотнее в своё пуховое пальто, отгибая воротник повыше.

Здесь меня ждёт неприятный сюрприз — моя машина не заводится.

Захар останавливается напротив и, выйдя из автомобиля, стучится в стекло моей двери, уже покрывшееся морозными завитушками.

— Что там у тебя?

— Не заводится! — стучу по рулю кулачками в бессильной ярости. — Ещё и телефон разрядился в придачу.

— Сегодня явно не твой день, Алёхина, — смотрит на часы. — Уже поздно. Смысла тащить твою колымагу в сервис я не вижу. Утром позвоню своему механику. Приедет, посмотрит на месте. А там решим что-нибудь. Пересаживайся, докину до дома.

Забрав вещи из салона, жму на кнопку сигнального брелка.

Через полчаса Захар паркуется у моего подъезда. Включает свет в салоне, чтобы я могла собрать свои вещи, сложенные на заднем сиденье.

Поддавшись минутному порыву, обнимаю его на прощанье.

— Эй, полегче, полегче, — слышу по голосу, что он улыбается. — Впервые вижу тебя такой.

— Прости, — всхлипываю. — Что-то я совсем расклеилась.

Отпускаю Захара и, мельком взглянув в ветровое стекло, замираю от ужаса.

Совсем близко, у капота авто стоит Литвинов. И по его взгляду я сразу понимаю как-то чётко и необратимо ясно: он всё видел.

— Бл*дское дежавю… — нервно бормочет Захар рядом со мной. Понимаю, что он имеет в виду ту ситуацию, когда вот так же был в машине с Олесей.

— Ты как хочешь, Алёхина, а я поехал. Мне мой фэйс — дорог. А судя по выражению лица этого блаженного, мордобою — быть.

— Я разберусь. Пока. И ещё раз спасибо за всё.

— Набери потом, — просит.

Спешно выбираюсь из авто. Захар, несколько метров проехав задом, разворачивается и уезжает.

— Это не то, что ты думаешь, — заявляю уверенно.

— А что я думаю? — похоронным голосом. — Я приезжаю к своей девушке. Которая весь вечер не берёт трубку. И вижу, как она обнимается с ним, — пренебрежительно, — в его машине. Так что я думаю, по-твоему?

— Во-первых, у меня разрядился телефон, — в доказательство машу перед его носом погасшим экраном смартфона. — А во-вторых, Захар просто подвёз меня до дома, потому что… моя машина сломалась, — мысленно стону, так как понимаю, что это всё звучит очень натянуто. — Давай поднимемся наверх. Нам всё равно нужно поговорить.

В гробовой тишине заходим в подъезд. Напряжение витает в воздухе. Нервно заламываю пальцы, пока лифт едет на мой этаж. Литвинов стоит рядом с абсолютно невозмутимым видом, на меня даже не смотрит.

Не знаю почему, но я чувствую себя виноватой. Хотя на самом деле моей вины в произошедшем — нет. Да и что, собственно, произошло? Ну, довёз меня коллега до дома. Ну, обняла его на прощанье. По-дружески. Я не должна оправдываться. Убеждаю себя в этом.

Зайдя в квартиру, сразу проходим на кухню. Молча ставлю чайник, чтобы занять руки. Телефон — на зарядку.

Поворачиваюсь. Литвинов сидит за столом, сцепив кисти в замок и уставившись в стену. Такое чувство, что он уже всё для себя решил. Это гнетущее молчание просто убивает меня.

Не хочу ходить вокруг да около. Решаю сорвать пластырь.

— У меня разрядился телефон. Поэтому я не могла ответить на твои звонки.

— Угу, — сквозь зубы.

— Машина не завелась. Захар предложил довезти меня до дома после того, как мы… поужинали.

Резко вскидывает на меня взгляд.

— Ясно, — как гвоздь в крышку гроба.

После паузы продолжаю.

— Это я пригласила Захара. Мне нужно было с ним кое-что обсудить.

— Вот оно как, — его рука на столе сжимается в кулак, костяшки пальцев белеют от напряжения.

— Но… Захар сказал, что говорить о том, что меня беспокоит, я должна не с ним. А с тобой.

Поднимает брови.

— Надо же, — откидывается на спинку стула. — Ну, говори. Вот он — я, — разводит руки в стороны.

— Дело касается… моего отца.

В его взгляде что-то неуловимо меняется.

— Не уверен, что нам стоит продолжать этот разговор.

— А я уверена! — голос дрожит. — Мы спим вместе. Ты общаешься с моим сыном. И как бы между делом, копаешь под моего отца. Я уверена на сто процентов, что нам стоит об этом поговорить.

— Я предпочитаю не смешивать личную жизнь и работу.

— О-о-о, — тяну язвительно. — Я заметила. Ты предельно ясно дал это понять десять лет назад, когда устраивался в прокуратуру. Только вот в жизни всё не так просто. Нет чёрного, и нет белого. И, ты, Лёша — один и тот же человек. И дома, и на работе.

— Этого я и боялся…

Начиная терять терпение, ударяю раскрытой ладонью по поверхности кухонного стола.

— Успокойся, — произносит механически. Моя эмоциональная выходка ни на грамм не лишила его хладнокровия.

Чувствую, как подкатывает истерика. Вскакиваю с места. Литвинов медленно поднимает на меня глаза, по-прежнему не двигаясь.

— Прежде чем сказать что-то, хорошенько подумай.

— Я уже месяц только и делаю, что думаю, думаю, думаю. Это мой отец. Мой отец! Какого хрена?

Начинаю ходить туда-сюда по кухне, не в силах сдержать эмоции.

Останавливаюсь резко. Смотрю на него вновь. Холод во взгляде обжигает меня. Ему… ему просто плевать.

— Ты забыл? Так я тебе напомню. Именно мой отец взял тебя на работу. Учил тебя. Продвигал по службе. Именно место моего отца ты занимаешь сейчас. Ты сидишь в его кабинете. Работаешь с его секретарём. Спишь с его дочерью, в конце концов. Просто скажи. За что?

Медленно поднимается, упираясь в стол кулаками.

— Ты что-то путаешь, Алёна. Не припомню, чтобы я позволял тебе разговаривать со мной в таком тоне. А тем более — требовать отчёт.

Весь этот разговор начинает напоминать мне какую-то индийскую мелодраму. Но затормозить не получается. Напряжение последних недель, скопившееся во мне, лавиной обрушивается на мои нервы.

— В каком таком тоне? — практически кричу в голос. — Я что, не имею права знать? Ты хочешь посадить моего отца. Я просто хочу понять, за что? Почему, Лёша?

Литвинов резко отталкивает от себя стоящий перед ним стол. Чашка с чаем, который я приготовила, опрокидывается. Белая скатерть намокает некрасивым бурым пятном.

Практически орёт мне в лицо.

— Да потому, что я люблю тебя, дура!

Отшвыривает стул за спинку и идёт на выход. Слышу, как хлопает дверь в прихожей.

20-е числа декабря, месяц спустя

Медленно переставляю ноги по тротуару. Такое чувство, что к каждой из них привязали по гире. Уныло летящий в разные стороны снег налипает мокрыми хлопьями на мои меховые угги.

Кажется, звонит телефон. Ощущаю вибрацию в кармане куртки.

— Да, мам?

— Всё хорошо! Макса из бассейна забрала. Волосы высушил. Научился плавать на спине. Больше занятий до нового года не будет, — бодро отчитывается.

— Мам! Ма-ам! — слышу голос Макса издали, какую-то возню. Бабушка передает ему трубку.

— Мам! Я сегодня выиграл!

— Ого! Что ты выиграл?

— У нас был этот… ну этот… — видимо, забыл слово. — Бабушка, как это называется?

Слышу мамин голос:

— Заплыв.

— Заплыв! — возвращается к разговору со мной. У тренера были часы, а на них секунды шли быстро-быстро. Я видел! Он стоял с часами, пока я плыл. И считал. Я был первый, мам!