— Мне сегодня восемь, — Иванка, не переставая, теребит хвостик. Видимо, он ей очень мешает. — И это самый плохой день рождения в мире!

— Почему?

— Потому что он без друзей! — сердито хмурит брови. — А теперь и вы с Максом хотите уйти. Самый-самый плохой! — сложив руки на груди, надувает губы.

Тамара Геннадьевна растерянно смотрит на внучку. Оборачивается ко мне с выражением беспомощности в глазах. Они фирменного «литвиновского» цвета — прозрачно-голубые. Понимаю всё без слов.

— Думаю… Думаю, если мы задержимся ненадолго и поздравим тебя, ничего страшного не случится, — успокаивающе говорю расстроенной Иванке. — Макс, ты как? — интересуюсь у сына, тот кивает мне положительно.

— Только у нас нет с собой подарка…

— О-о, ну это не страшно. У нас тут полная машина подарков! — вступает в разговор мама Литвинова.

Поднимаюсь на ноги и ловлю на себе внимательный взгляд Лёши.

— Ну, раз все в сборе, предлагаю начинать! — весело говорит Оля. — Только Даню уложу. Даня ведь хочет бай-бай? — обращается к малышу, сидящему на руках у деда. Тот отрицательно машет головой из стороны в сторону.

Оля, ласково сюсюкая, забирает его с рук отца и идёт к дому. Мы плетёмся следом.

* * *

Через час стол накрыт. Оля принесла с собой радио-няню из дома, чтобы услышать, если Даня проснётся или заплачет.

Макс с Иванкой, волосы которой были, наконец, распущены и теперь курчавятся вокруг её головы золотистым облаком, разбирают подарки. Они расположились на одеяле, заботливо расстеленном Олей на лужайке посреди двора. Ласково припекает октябрьское солнце.

Литвинов с отцом помогают Андрею с приготовлением мяса на мангале. Я с женской половиной семейства сижу в беседке. Оля весело щебечет.

— Мам, так а самое интересное — что? Алёна и Лёша вместе учились в институте. Пять лет в одной группе!

Тамара Геннадьевна внимательно смотрит на меня. Я подтверждаю сказанное лёгким кивком головы.

— Вы тоже занимаетесь юриспруденцией, Алёна?

— Да, я работаю в частном агентстве, предоставляющем юруслуги. И можно просто на «ты».

— А Лёша пошёл в прокуратуру. Сколько раз я ему говорила, выбери другой профиль. Займись чем-то более… безопасным.

— Да, я знаю. Мой отец много лет занимал пост облпрокурора.

— Ого! — удивляются обе Литвиновы.

— В первый раз слышу! — фыркает Оля. — Вот же партизан!

— Кто партизан? — в беседку заходит Виктор Алексеевич. В руках у него охапка шампуров с нанизанным на них зажаристым мясом.

— Сын твой, — Тамара Геннадьевна забирает у мужа часть шампуров и начинает выкладывать мясо на большую тарелку в центре стола. — Алёна — дочь Александра Борисовича, только представь себе.

— Да ладно?

— Без шуток, Вить.

— Алёна не только дочь Александра Борисовича, но и сама по себе замечательный специалист. Знаток своего дела. В чём я мог сам убедиться недавно в суде, — голос Литвинова, неожиданно раздавшийся поблизости, заставляет меня вздрогнуть. Да уж, знаток.

— Дети-и! Мыть руки и за стол! Пока не остыло, — командует Тамара Геннадьевна.

Порядком проголодавшаяся ребятня моментально вскакивает с лужайки. Наперегонки несутся в дом.

Наконец, все усаживаются и приступают к трапезе. Быстрее начнём — быстрее закончим.

Жуя с набитым ртом, Иванка сообщает мне:

— У меня день рожденья сегодня. А у папы день рожденья — завтра. Представляешь!

Точно. Литвинов же родился в конце октября.

— Вот это да! — удивляюсь, как будто слышу об этом впервые. — Для папы у меня подарка тоже нет, к сожалению… — стреляю озорным взглядом в сторону Литвинова, не удержавшись. Он приподнимает брови.

— Ещё есть время. День рождения только завтра.

— Вряд ли я смогу остаться до завтра.

— Почему-у-у? — в голосе Иванки опять слёзы.

— Потому что, лапушка, нам нужно домой. У нас дела.

— Алён, ну что ты, в самом деле? Куда вы поедете на ночь глядя? — спрашивает Оля растерянно.

— Я отвезу, — взгляды присутствующих за столом обращаются на Лёшу. — Я не пил, если что, — поясняет.

Решаю не спорить, чтобы не привлекать лишнего внимания. Замечаю, как Литвиновы-старшие обмениваются между собой многозначительными взглядами.

У родителей Лёши удивительное взаимопонимание. Это видно невооружённым взглядом. Они чем-то напоминают мне моих родителей. Папа и мама уже столько лет вместе, что им даже не надо использовать, слова, чтобы понять друг друга.

Думаю, у Оли и Андрея будет когда-нибудь так же. Это как-то сразу чувствуешь, когда смотришь на них. Удивительное счастье — найти такого человека, с которым тебе будет просто хорошо рядом.

Ненароком ловлю взгляд Литвинова. Он наблюдает за мной.

Да, милый. Мы с тобой оба — половинки без целого.

* * *

Вечером, когда Иванка засыпает, лёжа на диване в гостиной у Ермолаевых, а Макс, лениво жуя яблоко и уставившись в телевизор, начинает клевать носом, решаю — пора.

Прикладываю палец к губам, прося сына быть тише, и киваю на дверь.

Оля гремит посудой на кухне. Захожу попрощаться.

— Оль, мы поехали. Иванка спит, и Максу тоже пора укладываться.

— Точно не останетесь? — смотрит на меня, сложив брови домиком.

— Точно. В гостях хорошо, но пора и честь знать, — целую её в щеку. — Спасибо за всё, Оль.

Ермолаева отрезает нам большой кусок торта и упаковывает его в контейнер. Не отказываюсь. Будет чем порадовать Макса утром.

Выходим из дома. Литвинов, одиноко стоящий в свете фонаря, курит рядом с уже заведённым БМВ.

— Готовы?

Киваю положительно. Совместными усилиями усаживаем Макса в кресло Иванки. Занимаю сиденье рядом с водителем.

Лёша уверенно ведёт машину по ночной трассе, придерживая руль одной рукой.

Макс засыпает мгновенно, убаюканный равномерным ходом авто.

— Я познакомилась с твоей женой, знаешь? — говорю ни с того ни с сего.

Стреляет в меня глазами.

— Когда?

— Правильный вопрос — где. Наши дети ходят в один бассейн. Там и «посчастливилось» встретить твою ненаглядную, — сарказм в голосе сдержать не выходит.

— И? Я чувствую подвох.

— Она велела мне держаться подальше от тебя, можешь себе представить? Сказала, что у вас временные трудности.

— Надеюсь, ты не восприняла её слова всерьёз? Олеся немного… того.

— Что есть, то есть, — соглашаюсь с оценкой его бывшей. — Я сама принимаю решения, с кем мне общаться, а с кем — нет.

— Это я уже понял. Я поговорю с ней.

— О, не нужно. Это все равно ни на что не влияет.

Вижу наш дом. Литвинов паркуется. Я отстегиваю ремень, и, взявшись, за ручку, собираюсь покинуть салон.

Он останавливает меня, перехватывая ладонь. Поворачиваюсь, недоумевая. Мол, что?

— Поздравишь? — указывает глазами на табло, где красным горит «00:01».

Ласково глажу его по щеке, задевая кончиками пальцев отросшую за день щетину.

— Поздравлю, — шепчу. — Будь счастлив, Лёша.

Нежно прикасаюсь своими губами к его. Поцелуй целомудренный, без сексуального подтекста.

Замираем, соприкоснувшись. Открываю глаза первой. Его — закрыты. Между бровей — морщинка. Хмурится.

Бодаю кончиком носа его нос и весело говорю:

— Пока.

Ночью сплю плохо, ворочаюсь.

Вдобавок ко всему за окном начинается «апокалипсис».

Словно в преддверии страшной бури, ветер воет в приоткрытые окна. Вспышки молнии освещают предметы в моей спальне.

Макс, испугавшись грозы, прибегает ко мне.

Молча ныряет под бок. Укрываю его одеялом по самые уши, чтобы раскаты грома, раздающиеся периодически, были не так слышны.

Наконец, прорывает. Крупные капли дождя бьют по стеклу, переходя в сильный ливень. Вода, как будто с надрывом, долбит в окна моей квартиры. Под эти стенающие звуки думаю о Лёше. Почему он никак не оставит меня в покое? Только моя рана начинает затягиваться, он появляется вновь, заставляя её кровоточить с новой силой. Так больше не может продолжаться. Засыпаю с твёрдым намерением покончить с этим раз и навсегда.