— Так что там с развлечениями? — выкрикивает кто-то. Видимо, это нахал Зотов, кажется так его фамилия.

— Куда Вы так спешите, Зотов? — Инна Юрьевна выгибает чётко очерченную бровь. — Всё успеется, у нас впереди ещё сорок минут семинара. Итак, — обращается она ко всем, — открываем страницу 143, это в самом конце вашего учебного пособия, верно. Гаудеамус! Гимн студентов на латинском языке. Кто-нибудь слышал это название прежде? — обводит глазами аудиторию. — Повторяем за мной: «Гаудеамус игитур ювенес дум сумус!». Зотов, поделитесь с нами, что там такого интересного в районе груди Вашей замечательной соседки? Ксюша, если я не ошибаюсь? — девушка рядом с Зотовым краснеет и запахивает поплотнее свою действительно слишком откровенную блузку. — Переведите, пожалуйста.

Зотов мнётся, но на удивление уверенно выдает:

— Итак, будем веселиться, пока мы молоды…

— Неплохо, Зотов, — хвалит его учитель.

Следующие двадцать минут мы посвящаем разбору текста этого самого гимна. В принципе, ничего сложного в этом Гаудеамусе. Инна Юрьевна даёт нам домашнее задание выучить наизусть первый и четвёртый куплеты к следующему уроку, так как гимн обычно исполняется в сокращённом варианте. После чего достаёт из первого ящика своего стола портативный магнитофон на батарейках и просит минуту тишины.

— А сейчас мы прослушаем Гаудеамус в классическом хоровом исполнении! Это поможет вам лучше схватить особенности произношения некоторых слов.

Тишину аудиторию разрезают звуки барабанных тарелок и пронзительный визг скрипки. В этот момент дверь аудитории распахивается. Из-за сквозняка, тянущегося с окна, создаётся впечатление, что открыли её «с ноги». Плюс, этот момент совпадает со вступительными нотами гимна, что делает его прямо-таки эпичным. Что там Зотов или Лукичёва? Забудьте! Вот это было по-настоящему эффектно.

На пороге стоит высокий худощавый парень. Слегка отросшая, некогда короткая стрижка. Волосы скорее русые, чем тёмные. Квадратный подбородок, полные губы. Одет неприметно, я бы даже сказала, абсолютно как все. Джинсы, рубашка и так нелюбимые мною в этом тандеме кожаные туфли. Кто же носит туфли с джинсами, блин? Правильно. Только лохи! Но самое примечательное в парне не это, а его глаза. Они бледно-голубые, как выцветшие под палящим полуденным солнцем незабудки. И при этом — как будто прозрачные. Абсолютно завораживающее зрелище… Мысленно одёргиваю себя. Что это за минутка поэзии?

Инна Юрьевна, отключает «воспроизведение» и вполне резонно интересуется:

— А вы ещё кто такой, молодой человек?

— Добрый день. То есть утро… доброе утро! Э-э… это Ю-199? Я здесь учусь. В смысле, я студент. Литвинов — моя фамилия. Извините за опоздание, я могу войти? — говорит он тоном провинившегося школьника.

— Уважаемый… — Инна Юрьевна сверяется с журналом, — … Алексей, потрудитесь объяснить причину Вашего опоздания. Это не сеанс в кино, а семинар. Ворвавшись посреди урока таким образом, Вы попросту саботируете учебный процесс.

Парень мучительно краснеет, и я заодно с ним, кажется. Есть у меня такая особенность: я тонко чувствую настроение окружающих людей, особенно, если это сильные и спонтанные эмоции. Гнев, злость, смущение почувствовать легче всего. А этот Алексей явно смущен. Преподаватель же, напротив, злится, вот-вот запыхтит, как кипящий чайник.

Алексей открывает было рот, чтобы ответить, но не успевает. Седовласый мужчина в синем костюме, оттесняя его плечом, заходит внутрь. Инна Юрьевна меняется в лице, брови взлетают куда-то в район линии роста волос.

— Герман Анатольевич? — торопливо поднимается с места. — Чем обязана?

Только глухой и слепой не знает бессменного ректора нашего университета — Волгина Германа Анатольевича, доктора каких-то там наук и просто уважаемого всем городом человека. Уважаемого хотя бы за то, что после развала Союза поднял с колен местный политехнический институт и сделал его одним из самых престижных ВУЗов страны. Архитектура главного здания спроектирована по образу и подобию МГУ. Университет гордо возвышается над близлежащим сосновым лесом всеми своими четырнадцатью этажами. Один взгляд на него заставляет трепетать моё сердечко. А человек, который управляет всем этим достоянием, стоит сейчас перед нами, вот так — запросто!

— Простите, как Вас по имени-отчеству? — обращается ректор к офигевшей учительнице. Она по-моему от шока не только латынь забыла, но и русский.

— Качар Инна Юрьевна, преподаватель кафедры языкознания и переводоведения… — наконец отмирает учитель.

— Будем знакомы, — приветливо улыбается Волгин. — Дело в том, Инна Юрьевна, что в опоздании этого молодого человека виноват непосредственно я, поэтому вынужден вмешаться и пояснить некоторые обстоятельства. Молодой человек… Алексей оказал моей семье и лично мне неоценимую услугу. Моя мама, она уже в преклонном возрасте, — печально вздыхает. — Сегодня утром, как обычно, она прогуливалась в парке, и внезапно просто… забыла, куда она идёт и зачем. Прогрессирующий альцгеймер, понимаете… Алексей в этот момент оказался рядом, и не прошёл мимо, — похлопывает смущённого Литвинова по плечу. — Он позвонил по номеру телефона на бирке маминого браслета и успешно вернул её домой. Я, конечно, не мог отпустить его просто так. Редко встретишь таких неравнодушных людей, тем более — молодых. Поэтому прошу понять, простить и пустить парня на урок.

Инна Юрьевна понимающе кивает.

— Да, конечно, Герман Анатольевич. Проходите, Алексей, занимайте любое свободное место.

Парень проходит вдоль третьего и второго рядов парт, при этом мне кажется… кажется же? Что смотрит он ровно на меня. Садится прямо позади.

И всю оставшуюся пару меня не покидает чувство, что мою шею трогают, будто лёгким пёрышком, а завитки собранных на затылке волос шевелятся под дуновением чужого дыхания.

Октябрь следующего года, 2 курс

Сидим на лавочке в парке рядом с университетом. Я, Иринка, Литвинов и Зотов.

Вообще-то мы не просто так сидим, а злостно прогуливаем.

Денёк сегодня выдался просто чудесный, по-осеннему пригожий. Октябрьское солнце ласкает теплом наши разнеженные тушки. Буйство красок вокруг! Лиственные пестрят жёлтым, красным, оранжевым, а кое-где ещё и зелёным цветом. Просто нереальная красота!

Зотов взобрался на скамейку прямо с ногами, и восседает на её спинке, словно на троне, возвышаясь над всеми, буквально как царь над своими подданными.

Иринка в короткой юбке расположилась с краю. Закинув ногу на ногу, щёлкает семечки, заправски сплёвывая шелуху в газетный кулёк.

Литвинов чуть поодаль курит, задирая голову и выдыхая дым куда-то к верхушкам вековых сосен.

А я… я собираюсь прямо сейчас выпить домашнего вина. Бутылку принёс Зотов, якобы у своей бабушки стащил. Упакованная в бумажный крафтовый пакет, она не привлекает внимания окружающих, хотя на мой параноидальный взгляд это смотрится так, будто я стою тут с транспарантом, на котором написано: «Я Алёна Алёхина, и сейчас я собираюсь наклюкаться, а после пойти на уголовное право».

Да-да. Вы не ослышались. Есть такие предметы, которые прогуливать нельзя, даже если очень хочется. Уголовное право — это тот случай. Препод — просто зверь! Без шуток.

— Алёхина, ты долго ещё? — подначивает меня Зотов. — Не боись, пей, чай козлёночком не станешь!

Литвинов неодобрительно смотрит на меня из-под нахмуренных бровей. Он вообще постоянно что-то во мне не одобряет! Сначала меня это задевало, так как я привыкла всем нравиться. Я очень старалась наладить с ним контакт, но всё без толку! Много позже я поняла, что он просто сам по себе такой — насупленный индюк, старый дед в теле молодого парня. Хотя к Иринке он вон по-другому относится… У них даже приколы есть «свои», понятные только им двоим. В-общем, я уже устала голову ломать, чем ему не угодила, вот буквально с первого взгляда. Плевать.

«Чего уставился?» — спрашиваю глазами. Его осуждение становится практически осязаемым и зависает в воздухе между нами. Это становится последней каплей. Я решительно подношу горлышко бутылки к губам и делаю хороший такой глоток. Пищевод практически обжигает, вино — креплёное. Но я так просто не сдаюсь. И делаю второй такой же глоток, глядя прямо в недовольные глаза Алексея Литвинова.