Нахожу памятку и дрожащими пальцами набираю номер управляйки. Ситуация крайне неприятная.

Дозваниваюсь с третьего раза. Девушка с приятным мелодичным голосом просит меня представиться и назвать адрес. Адрес? Выбегаю на лестничную площадку, чтобы уточнить номер квартиры. Мне пока ни к чему было его запоминать.

Слесаря обещают прислать в ближайшее время. Также я прошу сообщить о случившемся собственнику, так как телефон Ермолаевой О. В., указанный в договоре аренды, в данный момент недоступен.

Звонок в дверь следует через тридцать минут. Сантехник? Наконец-то! Шлепая босыми ногами по мокрому ламинату, бегу открывать. Видок у меня сейчас ещё тот. Волосы кое-как собраны в пучок на макушке, чтоб не мешали. Одежда намокла. Кремовый топ пестрит важными пятнами и, как я подозреваю, просвечивает. Узкая юбка-карандаш закатана до середины бедра, чтобы удобнее было вытирать полы. Запыхавшись, открываю дверь, не спросив «кто». На пороге стоит Литвинов.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю вполне разумное.

Обводит меня пристальным взглядом с ног до головы.

— И тебе привет, — отвечает спокойно. — Мне позвонили из управляющей компании, сказали, что произошла авария и нужно срочно приехать. Мой номер указан для связи в экстренных случаях.

— Ты что-то путаешь. Квартира принадлежит Ермолаевой О. В. Я видела документы.

— Ну да, — усмехается. — Ермолаева Ольга Викторовна. В девичестве Литвинова. Ты с ней даже знакома.

— Оля? Твоя сестра Оля?

— Другой у меня нет. Войти позволишь?

— А-а, да. Заходи, конечно. Можешь не разуваться, — предлагаю из вежливости.

Литвинов заходит, и за пару секунд оценив обстановку, снимает пиджак. Закатав рукава кипельно-белой рубашки, садится на банкетку и начинает расшнуровывать свои дорогие итальянские туфли. Это тебе явно не Йошкар-Олинская обувная фабрика. Стягивает носки и, скатав их трубочкой, засовывает в ботинки. Встаёт:

— Ну где? Показывай.

— Что — где? — всё ещё не могу понять, что он собирается делать.

— Авария где? Не тупи, Алёна, — раздражённым голосом.

Да господи боже, куда деваться. Корчу рожицу, едва отвернувшись от него.

В ванной Литвинов минуту возится у трубы, после чего уверенным шагом, как будто знает что и где здесь лежит, идёт в кладовку.

На антрессолях находится ящик с инструментами. Достаёт гаечный ключ и какие-то чёрные резинки. Возится ещё минут двадцать в ванной, после чего открывает краны и зовет:

— Проверяй.

— Что это было?

— Прокладка некачественная. Больше такого не повторится. На всякий случай ещё на кухне посмотрю.

Отказываться глупо, поэтому веду его на кухню без лишних разговоров. Хотя он и так неплохо ориентируется в своей… моей квартире.

Когда хозяйственные дела окончены, и Литвинов вылезает из-под раковины в кухне, где согнувшись в три погибели провёл последние десять минут, придирчиво осматриваю его. Испачкался.

— Рубашку нужно застирать прямо сейчас. Иначе ей хана, — предупреждаю.

Растерянно смотрит в ответ.

— Сейчас принесу во что переодеться.

Бегу в спальню и достаю из шкафа футболку Кирилла, которая каким-то образом затесалась среди моих вещей. На ней логотип Металлики, группы, которую бывший муж очень уважает. Залетаю в кухню в тот момент, когда Литвинов, расстегнув последнюю пуговицу на пострадавшей рубашке, стягивает её с себя одним движением. Остаётся обнажённым до пояса. Батюшки святы! У него что, безлимитный абонемент в тренажерку? Старательно смотря в сторону, протягиваю ему футболку.

— Вот, возьми. Она чистая.

Как бы тут слюнями пол не закапать. Это что, кубики? Мамадорогая…

Забираю протянутую взамен рубашку и иду в кладовку, чтобы поставить стирку.

Вернувшись, застаю Литвинова на кухне, задумчиво смотрящим в окно. Руки в карманах брюк. Сегодня полнолуние…

— Через час будет готово. Если ты не против, я поглажу её и передам тебе… позже.

Оборачивается.

— Не против.

Не знаю, что заставляет меня сказать следующие слова. Наверное, луна.

— Чай будешь?

Литвинов чай будет. Торопливо ставлю чайник. Достаю чашки из нового сервиза. Распаковываю печеньки, купленные для Макса. Сама я сладкое и мучное стараюсь не есть. Набрала пяток килограмм на почве стресса от пережитого развода. Обнулять так обнулять…

Сидим с ним за столом на его… на моей… на нашей?… кухне. Литвинов задумчиво гоняет ложкой чайный пакетик. Он пьёт крепкий, я откуда-то помню. Молчим. Общих тем для разговора, кроме квартиры, у нас никаких. Десять лет поодаль сделали своё дело.

— Как отец? — спрашивает вдруг.

— Папа уже в порядке, — уверенно отвечаю. — В прокуратуру он больше не вернётся.

— Я не об этом спросил. Про работу я и так знаю.

Ну конечно же. И всё то он знает.

— Посещает кардиолога два раза в неделю. В первое время после операции необходим постоянный контроль. А так… режим, питание, отсутствие стресса. Это главные условия выздоровления.

— У моей мамы был инсульт одиннадцать лет назад. Я помню, как это тяжело, когда близкий человек серьёзно болен.

— Да… И как она сейчас?

— О, прекрасно! — усмехается. — Так и живёт в селе. Тот дачный домик на озере теперь не узнать. Мама превратила его в настоящую усадьбу. Возится в саду. Внуков нянчит…

В голове за минуту проносятся воспоминания о том лете. Наши дурачества в озере. И наши поцелуи. Как давно это было… Как будто в прошлой жизни. Поднимаю взгляд от своей чашки и замираю. В глазах Литвинова, в последнее время таких спокойных и равнодушных, бушует буря. И есть там что-то еще. Не пойму. Боль? Сожаление?

Торопливо вскакиваю и начинаю возиться с посудой. Литвинов ставит чашку на стол с громким стуком.

— Мне пора.

— Ага. Спасибо за всё. Рубашку передам. Как-нибудь.

— Номер мой запиши. Мало ли, трубу прорвёт.

Иду в прихожую его провожать.

Он обувается, шнурует ботинки. Напяливает пиджак поверх этой глупой футболки. Усмехается, смотря на себя в зеркало.

У входной двери запутываемся в руках. Сначала я тянусь к замку. Потом он. Отдёргиваем руки одновременно. Я все-таки «побеждаю» и открываю замок, проворачивая ключ в спешке. Он, как назло, клинит. Дёргаю его, почти психуя. Литвинов накрывает мою руку своей, останавливая.

— Алёна…

Стою с опущенной головой.

— Давно хотел сказать. Ты прости меня. За то, что было тогда. Молодой был, зелёный. Наворотил дел. Себя и тебя запутал.

Вскидываю глаза. Он ещё и извиняется⁉ Святой что ли?

— И ты меня прости. За те слова на выпускном. Я так не думаю на самом деле, — решаю поступить по-взрослому.

Он смотрит на меня несколько секунд. После чего говорит:

— Хорошо.

Склоняется к моей щеке и целует. Меня как током прошивает от этой невинной ласки.

Задерживается около моего лица. Стоим, практически касаясь друг друга щеками. Дыхание сбивается. Осторожно поворачиваю голову. Смотрю на него. Не в глаза. Потому что боюсь того, что могу там увидеть. На губы. Замираем. Раздаётся звонок в дверь. Отскакиваю. Отпираю, на этот раз с первой попытки.

За дверью стоит мужчина в спецкостюме с чемоданчиком.

— Здорово, хозяйка! Опоздал, извиняй. Пробки.

Пропускаю его внутрь, вкратце объясняя суть проблемы.

Литвинов выходит в подъезд.

— Ну пока.

— Пока, — прощаюсь и зачем-то добавляю. — Ксюше привет.

— Какой Ксюше? — оборачивается удивлённо.

— Ксюше, жене твоей, — имею в виду нашу одногруппницу, забеременевшую от него на пятом курсе.

Он непонимающе хмурится.

— Мою жену зовут Олеся.

Ещё неделю спустя

Рубашку Литвинова я постирала. Высушила и даже погладила.

Что толку правда, если возвращаю ему её, сложив в бумажный крафтовый пакет.

Завтра я выхожу на новую работу. По результатам собеседования мне позвонили. И теперь я рядовой сотрудник юридического агентства, специализирующегося на судебных делах.