Хогг все же так-то крайне спокойно спросил, словно и не волновало его это:

— Не подскажешь, что там с крысой было? Лера Виктория говорила.

Одли прищурился и ответил вопросом на вопрос:

— Я сам бы хотел знать: что это было. Ты… Или твои парни? Кто решил, что войны между дивизионами, это весело? Ты же знаешь: Особый всегда стоял за своих горой, а суперинт Эш — наш. Он свой. Мало никому не покажется. Нельзя угрожать ни ему, ни его семье.

Хогг нахмурился:

— Скажи ему по-дружески: пусть увозит леру Элизабет куда-нибудь подальше, пока все не успокоится. Я сейчас не могу вмешаться, — он снова напомнил причину: приподнял скованные руки вверх. — А у Кевина пока авторитета не хватит. Захочет ли вмешиваться инспектор Шмидт — тот еще вопрос. Арно же плевать на пилоток — он до нас не опускается.

— Я передам твои слова.

— Не мои — скажи, что это твоя идея. Меня не послушают.

Одли веско сказал:

— Я не буду лгать. Я передам черному твои слова. Слово в слово.

— Ну и идиотом будешь, — пробурчал Хогг, отворачиваясь в сторону. Повисла тишина. Только ветер да океан соперничали друг с другом: кто громче пожалуется на несправедливость этого мира.

Вик не могла взять себя в руки. Злость и страх смешались в какой-то дикий коктейль, заставлявший просыпаться в душе что-то темное и звериное. Тепло в сердце укутывало Вик душным одеялом и мешало стать самой собой. Мешало прорваться когтям, мешало вылезти острым клыкам, мешало согнуться в пояснице, падая на четыре лапы. Мешало впиться в печень врага. Вик с трудом понимала, что это не её. Что это проснулось дикое наследие из Нерху, и что она была против этого. Она не хотела быть лисой. Она не хотела быть зверем.

Она человек. И это надо помнить. Только страх был сильнее — Ноа чуть не попала в беду. От мысли, что мог с ней сделать Хогг, спину выгибало дугой, а на руках пробивалась шерсть.

Тепло в сердце подсказывало, что бояться нельзя. Нельзя сдаваться и забывать о законе. Нельзя самой идти и впиваться в печень Хогга. Или выпивать из него жизненные силы. Нельзя! Она человек. Она не опустится до самосуда. Она закон. Она представитель закона. Хогга накажут, но накажет суд. Она не опустится на четыре лапы. Она не сдастся тьме, живущей где-то внутри её и подсказывающей, что она сама в состоянии наказать Хогга. Он еще не осужден. Он еще… Невиновен. Это и тепло в сердце придавало сил.

Вик держалась. Она вцепилась пальцами в каменный забор. Когти царапали и крошили камни, словно трухлявое дерево. Спина болела. Спину сгибало, тянуло к земле, и только когти удерживали Вик, не давая ей упасть на землю. Хогг пока невиновен, а она не настолько трусиха, чтобы стать зверем. Она сильная, и она справится.

Она орала от несправедливости в небеса. Она орала, перекрывая рев океан — она не сдастся. Она не пойдет и не вопьется в печень Хогга, хоть и имеет на это полное право. Она человек! И ничто звериное в ней не проснется.

Лиса, сидевшая рядом с ней, недоуменно тявкала, не понимая борьбы Вик. А та старалась помнить, что она человек. Она не зверь. Она не сдастся. Она справится. У неё куча бумаг, которыми её облагодетельствовал Брок. У неё целая страница имен бывший портовых крыс, который надо навестить в тюрьме и в исправительных домах — она полночи, пока девочки от страха не могли заснуть, продиралась через выцветшие от старости чернила. У неё дела! И четыре лапы и месть в них не вписываются. Если Хогг заслужил — он ответит по закону. И никак иначе.

Она справится. И тепло в сердце помогало, давая силы устоять.

У неё Ноа, Полли, Альк. У неё Эван и Брок. И Чарли, и Лео, и множество друзей и знакомых. Она не зверь, она выстоит и…

Ноги подломились, она все же упала на землю, но упала человеком, а не зверем. Лиса лизнула её в нос, не понимая борьбы, но принимая её. Вик погладила лисицу по голове:

— Спасибо, что разбудила. Спасибо, что помогла мне защитить Ноа.

Лиса тявкнула и пошла прочь, то и дело оглядываясь на Вик. Та улыбнулась:

— Ты права… Время не ждет. Надо двигаться дальше. На двух ногах!

Удивительно, что Каеде при такой звериной тяге к мести ограничивался всего лишь безобидными розыгрышами. Вик еле встала на подгибающиеся от слабости ноги и пошла в дом. У неё много дел. Надо ехать на службу. Надо разобраться с Хоггом. Надо привезти Эвану завтрак. Надо… Много что надо. И все это сделает человек, а не зверь.

Грегу не спалось. Он выпоил в три часа ночи, как и положено, лекарство Лиззи и не смог заснуть по новой. Ставни скрипели под порывами ветра, дом стонал, что-то где-то трещало, и, хоть Грег знал, что защита выдержит, даже ослабленная из-за поддельных амулетов, на душе было неспокойно. Этот странный вчерашний день… Грег не знал, как быть. Кто-то уверенно пытался запугать его и Лиз. Грег скрипнул зубами — почему кто-то? Он знал — кто. Оливер его предупредил, что вернийская разведка не будет дремать. Она и не дремала. Знать бы точно, кто конечная цель: он или Лиззи? Или он вместе с Оливером параноик?

Он бессмысленно смотрел в потолок, снова перебирая события вчерашнего дня и выстраивая их в логическую цепочку.

Предупреждение Оливера о вернийской разведке и Лиззи.

Вызов полиции по поводу ограбления. Вызвал полицию лер Леоне, который упоминается в деле вернийского шпиона Жана Лермитта. Совпадение? Вряд ли. Этот лер Леоне прицельно следил за их с Лиз домом, иначе не подгадал бы так момент с вызовом полиции. Вызов был специально подстроен. Это не подлежит сомнению.

На вызов приезжает ненавидящий всех крыс сержант Хогг, и Лиззи была обречена. Её запугали, посадили за решетку. А дальше? С точки зрения Хогга дальше тюрьма за ограбление и храмовая печать. Только одна неувязка — дело бы не дошло до суда, как только подтвердилась бы личность Лиззи. Хогга тупо использовали, и только. Даже, скорее, зная его ненависть к бездомным, подставили. А что с точки зрения Вернии? Что с этой ситуации получает Леоне-Лермитт-Верния? Только напуганную Лиз. И, вероятно, напуганного его. Одно но — Грег не умеет отступать. Об этом вернийская разведка не в курсе. Когда его запугивали, он упрямо шел дальше. Или это не тот случай, когда надо переть? Когда на кону Лиззи и её безопасность, то, может, стоит наплевать на все и смириться, уезжая? Тем более, что дел вне Аквилиты хватает.

Грег сел, скидывая с себя одеяло, потер слезящиеся от раздражения глаза. Лежать и смотреть в потолок сил больше не было. Главное, не наделать глупостей из-за бессонницы. Глупости он делать умеет, к сожалению. Он направился в душ — эфирное напряжение, принесенное шаррафой, отступало, так что скоро можно будет выбираться на улицу и наводить порядок: поваленных деревьев и размытых дорог будет много, как и унесенных прочь крыш. С чем-то справятся инженерные службы города, с чем-то лучше и быстрее справятся маги.

Он не стал закрывать дверь уборной — не хотел терять из виду Лиззи, безмятежно спавшую под завывания ветра. Она бесконечно верила в способность Грега её защитить. Впрочем, она сама не нежная фиалка, а очень даже колючая роза. Просто вчера немного забыла об этом. Забыла, что нельзя поворачиваться спиной к дворникам. Грег наложил на душ полог безмолвия, чтобы не было лишних звуков, и встал под прохладные, смывающие липкий пот струи. Заодно муть из головы прогонят. И затаившийся в сердце страх: он может ошибаться и недооценивать ситуацию. Хрен с ним, с переоценкой — это он переживет. Лучше перебдеть, чем недооценить.

Если Хогга просто использовали, то кто повесил на крыльце первую крысу? Сам Хогг, считавший себя правым? Или лер Леоне, чтобы усугубить испуг Лиз или даже его? Или мстящие за отстранение своего сержа пилотки Речного? Этого они уже не узнают — Калло, вчера обходивший дома, не нашел свидетелей. Это район сиятельных, где никто никогда ничего не видит — так целее будешь. Не дай боги пойдешь против кого, так потом и тебе могут припомнить все грешки, а тут, среди лер грехов хватало.