Кир замер, чувствуя, как все внутри него холодеет.
— Госпожа о которой вы спрашиваете, находится под защитой его величества, — ответил он.
— Ой, ну я вовсе не имел ничего такого в виду. Просто мне вот интересно стало. Я помню, что Амори, как-то ухитрился родить дитя со смертной женщиной, вот и обрадовался, что его потомки все еще живы.
Опустив голову, Иренеус вертел в руках недоеденный сухарик. Кир молчал, не зная, что сказать. Он думал о том, что каким бы опасным и непредсказуемым не был белый дракон, он не позволит ему навредить Агате.
— Цицелия родилась раньше всех и стала старшей. Потом вылупился я, а последним появился Амори, — сказал Иренеус. — Мы всегда были так близки. Не знаю, как без них я бы смог со всем справиться.
Он начал вдруг рассказывать о том, как появившись на свет, драконы исследовали новый мир, как быстро поняли, какую власть имеют над ними кольца. Капуцеры сразу принялись использовать их в своих целях — для завоеваний, захвата земель и устрашения народов.
— Мы всегда мечтали быть свободными. Всегда! Пару раз… пару раз у нас почти получилось освободиться от бремени колец, но… в последний миг все оборачивалось пеплом и мы так и оставались рабами. Каждый следующий император был безумнее и кровожаднее, чем предыдущий. Сила и вседозволенность помутила их разум. И под конец мы так от этого устали. Не думайте, что нам это нравилось — разрушать, убивать и мучить. Жестокость и ярость с которой люди уничтожали себе подобных — ужасала даже нас. И чем дальше, тем становилось хуже.
Отложив в сторону сухарик, Иренеус водил когтем по рассохшейся поверхности стола, вырисовывая одному ему понятные узоры.
Кир замер сидя перед ним, словно хомяк, оказавшийся перед гадюкой. Он и ловил, каждое его слово, и мечтал сбежать, чтобы всего этого не знать, не слушать.
— Пятьсот лет назад Капуцеры завершили завоевание континента, и в их роду, а он был тогда весьма многочисленным, со множеством побочных линий, начались распри. Такое бывало и до того, в каждом поколение случались дрязги и заговоры, кто-то, кого-то убивал, чтобы занять трон… Но в тот раз все оказалось гораздо серьезнее. Чтобы управлять каждым из драконов нужно по пять колец. Тогда они оказались разделены. У каждой из враждующих сторон было по несколько колец, но полный набор, чтобы указывать хоть одному дракону собрать не смог никто, и за них велись кровопролитные битвы. Амори тогда сказал, что это наш шанс, и что мы должны воспользоваться им, чтобы уничтожить человечество…
Кир неловко дернул локтем, опрокинув миску. Задремавший было Кантидий, удивленно тявкнул, а затем захрустел, упавшими на пол, сухарями.
Иренеус шумно втянул воздух, сжимая ладони в кулаки.
— Он… он сказал, что люди больны, что они не разумные создания, а извращенные монстры. Они так и будут друг друга поглощать, пока не разрушат свой мир, не дожидаясь пока погаснет звезда. Я, конечно, понимал, что убить всех у нас не выйдет. Люди такие маленькие… попрячутся по лесам и холмам и как их потом ловить? Так что уничтожить всех мы бы и не смогли, но достаточно было разрубить узел, уничтожить цивилизацию в том виде, в каком она была — построенная на крови, рабстве и мучение невинных. После этого, человечество смогло бы переродиться. Погибнуть, чтобы возникнуть вновь, чистым и безупречным созданием, с незапятнанной, сияющей чешуей, как это происходит у драконов. Так, что я был не против, но Цицелия… Она отказалась. Сказала, что это будет нарушением клятвы. Ведь наши прародители обещали, что мы будем защищать эти земли, а Амори сказал, что земли-то мы и не тронем. Только уничтожим людей, вот и все. А Цицелия говорила, что мы драконы, что мы лучше и выше всех прочих созданий на свете. Что мы разумны и должны быть милосердны, потому, что разум рожден из сострадания. Они ссорились и ни один не хотел уступить, и все тогда зависело от меня и от того, чью сторону я приму.
Иренеус сцепил перед собой дрожащие руки. Его грудь тяжело вздымалась. Будь он простым человеком, и Кир решил бы, что он вот-вот зарыдает.
Пес под столом заскулил.
— Если быть до конца честным, — медленно произнес Иренеус. — То мне было плевать и на человечество, и на благородство, и на обещание, данное прародителями. Я настолько погрузился тогда в жестокость и порок, созданные Капуцерами, что не мог ясно мыслить. Я не знал к чему все это приведет. Мне казалось, что это просто игра. Я бросил жребий и он указал мне встать на сторону Цицелии. Мы сразились с Амори и… я убил его.
Иренеус хрипло засмеялся, закрыв ладонями лицо.
— Я убил его! — закричал он. — Я убивал столько людей! Тысячи! Нет, миллионы! Но я не разу не убивал другого дракона, и мне было интересно, как это будет, но, когда он перестал дышать, а его плоть запахла смертью, я сразу понял, в тот же миг, что это была ошибка. Я… я хотел все изменить, исправить, но все уже было кончено. Его кровь и плоть, сворачивалась, соединяясь с кровью пролитой мной и Цицелией в той битве. Рождалось новое яйцо, и это значило, что Амори умер.
Глава 43. Слезы и пионовый чай
— Амори умер, Амори умер! И это я его убил! Я! — Иренеус кричал и его голос становился все более неразборчивым.
Вскоре он уже орал без слов и в этом вопле гремела дрожь земли.
Больше всего Киру хотелось выбежать из хижины и нестись по лесу, не разбирая пути. Поднявшись на ноги, он оперся рукой об стол.
Иренеус выл, вцепившись себе в волосы. По его лицу, по полуоткрытым искривленным губам, текли потоки слез.
Кир никогда не мог смотреть ни на плачущих женщин, ни на рыдающих детей. Умытый слезами дракон и вовсе вселял в него ужас.
Словно не чувствуя себя, потеряв всякую власть над своим телом, он обогнув стол, подошел к Иренеусу и опустился подле него на скамью.
— Не корите себя, — сказал он. Собственный голос казался ему чужим. — Вы ни в чем не виновны. Это было много лет назад, когда вы были совсем юны, несчастны и одиноки. Никто не наставлял вас на верный путь. Любой поступил бы так, будь он на вашем месте.
Иренеус протяжно всхлипнул. Кир вложим ему в руку свой платок. Стянув, промокшую насквозь повязку, тот вытер мокрые глаза и громко высморкался.
— Вы слишком добры, я не заслуживаю вашего сострадания, — тихо сказал он. — Когда Амори умер, Цицелия тоже была едва жива. Она была сильно ранена и потеряла много крови. Вскоре ее тело покрылось коркой и она словно окаменела оставшись лежать там, где проходила битва. Я не знал до конца жива ли она, или это медленная агония, приближавшейся смерти. Капуцеры, наконец смогли подавить свои распри и собрать вместе кольца. После того, что случилось они начали бояться меня. Император приказал мне опуститься в самую глубокую пещеру под Лунным островом и больше, ни он ни последующие правители не призывали меня. Их страх был слишком велик, а для их целей вполне хватало Трехглавца… То есть Андроника. Находясь в пещере под Драконьим ложем, где его держали, мы слышали друг друга и могли разговаривать. Тогда я думал, что смогу быть рядом, поддерживать и наставлять его. В его голосах я слышал, переродившихся Амори, Цицелию и самого себя. Но я оказался слишком слаб. Не прошло и столетия, как я уснул. Мне так жаль, что я его предал, бросил, оставил одного… Какой же я жалкий…
Иренеус принялся всхлипывая рыдать, прижимая платок к носу.
Двигаясь сама по себе, словно вовсе ему не принадлежала, рука Кира легла ему на спину, так словно он пытался успокоить ребенка. Он, что-то говорил ему, утешая, и сам не знал откуда берутся слова.
Скребя когтями по дереву, пес забрался на скамью и начал лизать лицо и руки своего хозяина. Иренеус его обнял, уткнувшись лицом ему в шею.
Когда он немного успокоился, Кир подбросил хворост в очаг и, набрав в чайник воды из бочки, стоявшей в углу, подвесил его греться. Заварив по новой чай, он подлил его в кружку Иренеуса.
— Вот попейте, — сказал Кир.
Себе он тоже налил чаю. Он, наконец, вновь мог управлять своим телом, но ощущение бессилия и того, что он смотрит на все со стороны до сих пор его пугало.