— Ты решила сдать олимпийский стандарт по стометровке? — кричу ей в спину, догоняя только на улице, у лестницы, с которой она сначала сбежала как торпеда, а потом остановилась как вкопанная. — Вик, что случилось?

Хочу за плечо развернуть ее к себе, но она нервным движением сбрасывает мою руку и отходит на несколько шагов, как будто стоять рядом невыносимая пытка.

— Мы можем вернуться в гостиницу? — спрашивает, упрямо не поворачивая головы.

— Вика, успокойся. — До меня почему-то только теперь доходит, что пока я разруливал свои проблемы, она не добилась ровно ничего. — Если ты переживаешь из-за денег, то…

Вот теперь она поворачивается — резко, крутанувшись на пятках как юла. Смотрит с таким отчаянием во взгляде, что хочется тут же сгрести ее в охапку и гладить по голове, пока она снова не превратится в мою прежнюю стервозную бывшую.

— Я вообще ни о чем не переживаю, Лекс, тем более из-за денег!

Если бы я собственными глазами не видел в каком Вика состоянии, а просто слышал ее голос, то ни на секунду не поставил бы под сомнение ее слов. Но какой бы хорошей актрисой она ни была, настолько играть лицом не под силу даже ей.

— Вика, давай ты сейчас успокоишься, мы поедем в какой-нибудь…

— Отвезите меня в гостиницу, Алексей Эдуардович! — снова перебивает она. — Я никуда не хочу ехать! Я пережила ужасную ночь, у меня стресс, гормоны, ПМС и все остальное! Не советую находиться со мной в одном пространстве, иначе это может стоить вам поцарапанной рожи.

— Ну раз вы выбрали такой тон разговора, Виктория Николаевна, то считаю своим долгом напомнить вам, что сегодня четверг, время — десять ноль тринадцать, а это значит, что ваш рабочий день идет полным ходом. И как любой другой сотрудник «Гринтек», находящийся в моем подчинении, обязаны исполнять свои служебные обязанности. А если с этим у вас какие-то проблемы, то я буду вынужден напомнить вам о пункте шесть точка два, точка двенадцать, согласно которому, имею полное право вас уволить!

Я играю по жесткому, но на моей памяти перспектива потерять место в «Гринтек» всегда остужала голову Вики и останавливала ее от откровенных глупостей. Использовать этот аргумент сейчас, когда она в таком откровенно беспомощном положении — откровенное скотство с моей стороны, но я не вижу другого быстрого, а главное, эффективного способа заставить ее делать то, что нужно. Ради ее же блага, блядь!

Вика снова слишком высоко задирает нос, на секунду заставляя меня усомниться в правильности выбранной стратегии, но тормоза, слава богу, срабатывают. Вика расправляет плечи, несколькими движениями расправляет идеально сидящее на ней маленькое черное платье (одолженное у сотрудников гостиницы) и официальным тоном говорит, что готова приступить к исполнению своих служебных обязанностей.

— Где и с кем мне надо провести переговоры, благотворно повлияющие на финансовые потоки «Гринтек»?

— Вам, Виктория Николаевна, для начала нужно закрыть рот и делать то, что говорит ваш озверевший начальник, — рычу сквозь стиснутые зубы, а потом буквально силой запихиваю ее в первое же остановившееся по требованию такси.

Самым первым делом нам, конечно, нужно переодеться. Шоппинг, насколько я помню, Вику всегда радовал, хотя, есть ли в мире женщина, которую не радует перспектива зайти в дорогой бутик и брать с полок буквально все, что захочется? Даже Катя, какой бы здравомыслящей и приземленной она не пыталась казаться, все равно любит часами зависать в каком-нибудь магазине, примеряя туфли, блузки и платья.

Я в который раз останавливаю себя от мыслей о Кате, потому что сейчас они не то, что не уместны — а просто пиздец, как стопорят меня от элементарных вещей, которые на моем месте сделал бы любой нормальный мужик, независимо от того, касается ли это его бывшей или другой случайно женщины. Вике нужна помощь, потому что в отличие от меня, решившего пробоем с деньгами за тридцать минут, она со своими не справится и за год.

Все время, пока мы едем — тупо называю адрес одной из центральных улиц, на которой расположены все лучшие магазины Праги — Вика смотрит в окно с совершенно отсутствующим видом. Пару раз порываюсь как-то вытянуть ее на разговор, но все время себя останавливаю. Ладно, пусть позлится, переварит это в себе, успокоится и, может, первой пойдет на контакт.

— Что мы здесь делаем? — спрашивает Вика, когда таксист притормаживает около крупного торгового центра, на главных витринах которого красуются разодетые в модные шмотки женские и мужские манекены.

— Приехали на экскурсию — ведь именно для этого люди, у которых из личной одежды остались только трусы и лифчики, приезжают в магазины одежды.

А когда она фыркает в ответ на мои иронию, добавляю, что именно такой ответ она будет получать каждый раз, когда вздумает морочить мне голову глупыми вопросами.

— Мои служебные обязанности никак не регламентируют мое право и свободу на задавание глупых вопросов, Алексей Эдуардович, — никак не может успокоится Вика, даже когда за руку, как маленькую, веду по ступеням до входа, а потом — на эскалатор, по которому поднимаемся на второй этаж.

— Как только вернемся — первым делом, обязательно, своей казенной рукой впишу этот пункт в ваш договор, — уже откровенно издеваюсь я, но без злости. Она все равно не успокоится, пока не перестанет кипеть.

Теперь я хорошо помню, что с ней всегда так было — она моментально вспыхивала из-за любой мелочи, потом пыталась успокоится и смешно раздувала щеки, только еще больше себя раззадоривая. А когда ее начинало буквально разрывать от внутреннего «кипения» — взрывалась. Могла несколько часов подряд без остановки что-то недовольно ворчать и огрызаться на любую мелочь. Сначала я еще пытался воздействовать на ее голосом рассудка, но со временем понял, что единственный способ этому противостоять — стальные яйца и некоторая доля пофигизма. Ну и вкусняшки, само собой, куда же без них.

Ловлю себя на мысли, что со всеми остальными девушками у меня и близко не было ничего подобного — любые фокусы и женские уловки я грубо и сразу пресекал на корню, и если с первого раза до них не доходило — просто сворачивал удочки, потому что после предательства Вики взял за правило больше никому не давать второй шанс. Будь эта женщина хоть трижды идеальная со всех сторон и внутри. Поэтому Катя так надолго задержалась в моей жизни — она просто как будто родилась с вычеркнутой функцией женских истерик. Делала ли Катю эта особенность идеальной женщиной? Да, безусловно. Делала ли она ее идеальной для меня?

Я знаю ответ, поглядывая на Вику, которая продолжает смешно раздувать щеки, но произнести его даже мысленно, все равно не решаюсь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Как только мы поднимаемся на второй этаж и на глаза Вики попадают яркие витрины, ее желание устроить мне выволочку тут же растворяется. Она ничего не говорит и даже не предпринимает попыток затащить меня в один из бутиков (раньше всегда именно так и делала, даже если я не особо сопротивлялся), она просто вертит головой во все стороны, словно губка впитывая знакомую и привычную для себя среду.

Блядь, поверить не могу, что я реально лишил ее всего этого. Даже если она заслужила — ну нафига? Отобрать у женщины доступ к ее любимым радостям — все равно, что сделать мужика евнухом.

— Думаю, нам нужно начать прямо с начала, — намеренно произношу каламбур, кивком указывая на миниатюрный магазинчик справа с красивыми платьями в витрине. Не совсем то, что наверное стала бы носить Вика, но пусть она уже, наконец, просто начнет и вернется в свою привычную стихию запойного шопоголика.

Ожидаю, что она впорхнет туда и снова начнет радоваться жизни, но эффект получается прямо противоположный. Вместо того, чтобы наслаждаться безлимитом моей карты, Вика внезапно густо краснеет, но не от стыда, а от ярости и только опыт наших прежних перепалок, точнее то, как они заканчивались, помогают мне в последний момент увернуться от летящей пощечины.