— Хочешь очень смешную шутку? — Я пропускаю Вику в номер, захожу сам, и становлюсь в дверях, преграждая пусть портье. — Сутки назад я заполнял документы на поселение и администрация отеля, в котором на хрен сгорели все мои вещи и чуть не сгорели мы оба, тоже рассказывала про какие-то беспрецедентные меры.

И пока она рассеянно моргает, захлопываю дверь прямо у него перед носом.

Когда разворачиваюсь — Вика уже суетится в поисках душевой, а когда находит ее — быстро закрывается внутри, неразборчиво обещаю «по-быстрому».

— А как же потереть спинку? — ворчу себе под нос, осматривая небольшую, но вполне уютную гостиную.

Включаю телек, плюхаюсь на диван и еще минут пять листаю каналы, пытаясь найти тот, на котором не будут рассказывать про сгоревший отель. Хорошо, что есть спутник и на нем даже вполне пристойный выбор, но я останавливаюсь на старом-добром ММА. Это явно какая-то запись, но дерутся бугаи просто от души, и по фигу, что оба отрабатывают свой процент театральщины. Даже успеваю войти в раж, когда Вика потихоньку выходит из ванной, по самый нос завернутая в пушистый белый халат, а сверху — в такого же цвета полотенце.

— Я уже все, — говорит уже знакомым мне потерянным голосом, осматривает комнату и садится на стул около окна. Улыбается только вскользь, когда мужики на экране начинают яростно мутузить друг друга и рычать по этому повод, вместе с комментатором и трибунами заодно. — Неужели Топор до сих пор в строю? У него же вроде травма была серьезная.

— Да заноза в жопе у него была, а не травма, понты чтобы цену набить. — И вдруг стопорюсь, потому что от кого я точно не ожидал такое услышать — так это от нее. — А ты откуда в курсе?

— Потому что ты это смотрел, я смотрела вместе с тобой, а потом… ну… просто по привычке… иногда. Не часто. Редко. Да. Понятия не имею, откуда это вообще у меня в голове.

Вика упирается взглядом в экран, где соперники как раз от души мутузят друг друга на радость толпе. Но мне все это уже нафиг не интересно.

«Значит, солнце, ты редко смотришь, да?»

Спортсмен, о котором она говорит, получил травму пару месяцев назад. Так что как минимум она следит за тем, от чего всегда показательно отворачивала нос, и высмеивала, называю этот вполне энергичный вид спорта «петушиной возней». До сегодняшнего дня я был уверен, что ей не интересно ничего из тех вещей, которыми увлекался я, но, как оказалось, кое-каких «блох» Вика успела от меня нахвататься.

Я нарочно смотрю на нее почти не отворачиваясь, чтобы заставить Вику нервничать. Спустя несколько минут она сначала начинает теребить волосы, потом — ерзать на кресле. Верный признак, что чувствует себя не в своей тарелке.

— Тебе разве не нужно освежиться? — наконец, отвечает мне взаимный взглядом.

— Намекаешь, что от меня воняет? — нарочно беззаботно посмеиваюсь, чтобы она не думала, что в четырех стенах одного номера от меня будет так просто избавиться.

Но в ответ на мое безобидное подтрунивание, Вика внезапно вспыхивает от стыда и так спешит уйти, что едва не переворачивает довольно массивное кресло. Но уже через пять минут возвращается, на этот раз без полотенца и с решительно сдвинутыми к переносице бровями.

— Пришла выставить меня вон, чтобы не смущал твое изысканные обонятельные рецепторы?

— Хочу поинтересоваться твоими планами, — чуть вздернув подбородок, говорит Вика.

— Ну… — Я раскидываю руки по спинке дивана и с мечтательным видом начинаю перечислять: — Для начала, закажу на завтрак омлет со шпинатом и беконом, апельсиновый сок, обязательно свежевыжатый и сырники из риккоты, с вишневым конфитюром. Запивать все это буду…

— Не валяй дурака, Лекс! — От негодования чуть не топает ногой, совсем как раньше, еще в те счастливые времена неведения, когда я принимал ее выходки за чистую монету. — У нас нет ни денег, ни возможности их получить, ни связи. Ничего!

— Такое чувство, что ты вот-вот заплачешь.

— Не будь еще большей свиньей, чем ты уже и так есть, Лекс!

— Ничего не могу поделать — обожаю смотреть, как ты бесишься.

А вот это чистая правда. Никогда не замечал за собой любви к женщинам, склонным устраивать фейерверки, наоборот — всячески таких сторонился, потому что функции нервотрепки с лихвой исполняла работа. И с Катей у нас сложилось, потому что я в принципе ни разу не слышал, чтобы она повышала голос или пыталась скандалить. Да у нее даже ПМС нет!

— Сколько имени времени мне нужно радовать тебя своим предынсультным состоянием, чтобы ты удовлетворился, и мы смогли поговорить о действительно важных вещах?

— Ну если ты всерьез хочешь меня удовлетворить… — Многозначительно тянусь к резинке штанов, но Вика тут же закатывает глаза и снова надолго запирается в ванной.

Где-то в это время в номере звонит телефон и администратор с ресепшена, уточнив еще раз мои данные, говорит, что меня разыскивает какой-то мужчина. Еще до того, как переспрашивает его имя, понимаю, что речь о Тихом.

— Лекс, блядь! — благим матом орет в трубку Тихий, заставляя меня морщиться. — Брат, ты живой! Да ёбаный ты на хуй!

— Звучит как будто ты не очень этому рад, — позволяю себе немного черного юмора, потому что только этот бугай мой выбрать настолько странную форму выражения радости.

— Да пошел ты знаешь куда?! — моментально взрывается он, и на этот раз я все-таки отодвигаю трубку от уха на безопасное для барабанных перепонок расстояние. — Я тут на хуй поседел из-за тебя! Никто в этой гребаной гостинице ничего толком сказать не мог! Пока добился хоть какой-то информации — чуть парочку чехов не угробил!

«Странно, что только парочку», — мысленно отвечаю я, потому что изо рта Тихого льется бесперебойный поток ругательств, в который я при всем желании не вставлю даже пару слов.

— Мог хотя бы как-то дать знать, блядь, где ты и что с тобой! Мне Катя телефон до кипения довела! Ты хоть представляешь, каково ей, долбоёбина?!

Нет, я не представляю и не представлял.

За прошедшие после пожара несколько часов, ее вспоминал о ней всего пару раз и обо — в контексте сравнения с Викой. Но как-то абсолютно забил на то, что она тоже наверняка узнала о пожаре и места себе не находит, пытаясь со мной связаться. А я в это время нарочно подтруниваю над Викой, потому что мое либидо штормит то в сторону плюнуть на все и трахнуть ее прямо здесь и сейчас, пользуясь так удачно сложившимися обстоятельствами, то в сторону довести ее до белого каления, просто так, чтобы посмотреть, какой он может быть, когда окончательно слетит с катушек.

И даже сейчас, когда речь идет о Кате, мысли о Вике даже почти в невинном контексте за секунды приводят мой член в боевую готовность.

— У меня тут ни хрена связи нет, все сгорело, — пытаюсь оправдать свое скотское поведение, хотя звучит отговорка так себе. Если бы я действительно не хотел, чтобы Катя изводила себя неведением, то грыз бы землю, лишь бы найти возможность сообщить ей, что со мной все в порядке. — Я еще даже в душ не ходил, грязный, как свинья, и воняю примерно так же.

— Ты мудачье редкостное, так и знай, — чуть успокаивается Тихий. — Я тут внизу в гостинице, спускайся — позвонишь Кате, потому что мне на слово она точно не поверит.

Я прислушиваюсь з доносящимся из ванной звукам, но это только редкие всплески воды.

Вика, должно быть, наколотила себе пену до потолка да еще и с разной ароматической херней — она обожала так купаться, часами могла лежать в ванной сооружая из пены разные нелепые конструкции.

— Я сейчас не в состоянии, — мелю первое, что приходит на ум, потому хочется самого себя уебать за то, что придется успокаивать Катю в то время, пока моя голова забита похотливыми мыслишками и член стоит на совершенно другую женщину. — У меня хуйня какая-то на плече. Дали обезбол и меня просто пиздец как рубит. Еле языком ворочаю.

Тихий, само собой, выдает новую порцию эпитетов в мой адрес, но соглашается, что сейчас действительно не лучшее время. Говорит, что сам позвонит Кате, но требует с меня клятвенное обещание, что я отзвонюсь ей в самое ближайшее время, как только оклемаюсь.