— Ты правда думаешь, что меня так легко взять на понт, Вик?
— Я думаю, что если в твоей картине мира падение «Гринтек» — это всего лишь вопрос времени, то ты ничего не теряешь и ничем не рискуешь. И если бы ты действительно был уверен в победе, то не стал бы крутиться как уж на сковородке, пытаясь найти причину для отказа.
Хотя, конечно, Лекс абсолютно прав, и я просто пытаюсь взять его «на слабо» в попытке выиграть время. А потом умный Хасский что-нибудь обязательно придумает, и я получу назад свои денежки.
— Это ведь просто пари, — напускаю беззаботный вид. — Что такое, Лекс? Только что ты рассказывал, что не купишь мои акции, потому что они уже ничего не стоят, а теперь боишься разориться из-за того, что они внезапно станут дорожать?
Лекс хранит гробовое молчание, но я все равно не сдаю позиций, даже когда он смотрит на меня с таким презрением, будто я прилипший к его идеально чистым туфлям птичий помет. Хочет проверить, не блефую ли я и как далеко готова зайти.
Но правда в том, что, когда речь заходит о деньгах, которые буквально вытекают сквозь пальцы, я готова биться до конца. Это уже не вопрос принципа — это вопрос выживания! Божечки, мне даже сейчас жутко от одной мысли о том, что я могу внезапно лишиться и своей квартиры, и своей машины, которая, благодаря Марату, уже две недели никак не выедет с ремонта!
— То есть, ты предлагаешь пари? — повторяет Лекс.
— Именно.
— Вик, но ведь пари всегда двухстороннее.
Мне этот его хитрый прищур совсем не нравится.
— Ну, если я три месяца не продержу «Гринтек» на плаву — ты получишь полную безоговорочную победу.
— Она уже и так у меня в кармане. Твои акции еще чего-то стоят только потому, что мне вдруг стало интересно, на что ты готова пойти, ради бабла. Но мне достаточно сделать пару звонков — и завтра твоя доля в «Гринтек» уместится ровно в одну картонную коробку.
— Ну и что ты хочешь?
Лекс вскидывает бровь и сальное выражение на его кислой роже заставляет меня предположить самое худшее.
— Нет! — решительно говорю я, и зачем-то рассекаю ладонью воздух, как будто пытаюсь поставить между нами невидимую преграду, через которую не просочиться ни одна его похотливая мыслишка. — Я тебе не проститутка!
— Что? Вик, ты, блядь, совсем с катушек слетела?! Я уже говорил, что не смог бы тебя трахнуть даже если бы какая-то чокнутая клетка моего мозга вдруг этого захотела. Да мне змея кажется сексуальнее, чем, блядь, ты!
— Именно поэтому ты набросился на меня как неандерталец?!
— Да кому ты уперлась, дура набитая.
Я с легкостью могу припомнить все те дни, когда он буквально пройти спокойно мимо меня не мог, чтобы не шлепнуть или не поцеловать, и примерно каждый второй раз такие «знаки внимания» заканчивались сексом, после которого я еще несколько часов ходила как кавалерист! И хоть все это было в прошлом — сегодняшнее его поведение все равно намекает, что Лекс все еще что-то ко мне чувствует.
Кстати, а вот и план «В» — пока Хасский будет реанимировать «Гринтек», я попытаюсь снова охмурить Лекса. Да, сегодняшние мои планы потерпели полное фиаско, но я тоже наломала дров. Ничего, первый блин всегда комом. Просто в следующий раз я подготовлюсь как следует. Я же помню, как он меня любил — такие чувства просто так не проходят. А то, что случилось… ну… с кем не бывает?
— Хорошо, Лекс. — Я просто само смирение — готова в рот ему заглядывать. — И чего ты хочешь? Свои условия я озвучила.
Он уже третий раз за вечер шастает по мне взглядом, но теперь не скрывает, что делает это явно оценивающе. Несколько раз вверх и вниз, как будто испытывает мое терпение на прочность. А вот фиг тебе! Я — само спокойствие, и можешь хоть обсмотреться — даже с места не сдвинусь.
— Если через три месяца акции «Гринтек» упадут хотя бы на ноль целых, одну десятую процента от сегодняшней стоимости — ты уедешь из этого города и больше никогда сюда не вернешься. И…
— Что? — У меня что — слуховые галлюцинации? Он же не может говорить это всерьез?
— … переедешь вот сюда.
Лекс показывает на телефоне пару фотографий, которые успевает найти, пока я пытаюсь понять, шутит он или говорит всерьез. От пейзажей на этих фото веет такой глубинкой и безысходностью, что у меня за считаные секунды развивается депрессия. Это что вообще? Это правда существует в нашей цивилизации, где уже давно есть небоскребы, электромобили и вай-фай в каждом утюге?
— Ты шутишь, да?
— Не-а, — усмехается Лекс.
— Это там что — корова?!
— Это коза, Вика. — Уголки его рта снова дергаются от плохо сдерживаемого смеха. — Их иногда пасут.
— Прямо… в городе?
— Прикинь!
— Нет! — Мне впервые в жизни хочется перекреститься. Он точно из ума выжил. — Лекс, ты хотя бы представляешь, сколько прививок нужно сделать, чтобы не подхватить в этой глуши какую-нибудь заразу?! Наверное, миллион!
Кажется, у меня уже сейчас все тело начинает зудеть от одной мысли о том, какого качества вода там течет из крана. Наверное, прямо с головастиками.
— Ни одной, Вик. Это наш с Маратом родной город. Мы там родились и выросли, и переехали в столицу только на учебу. Как видишь — без последствий от местной флоры и фауны. Кстати, — он мечтательно закатывает глаза, — отличные были времена. Мы ели яблоки прямо с деревьев.
Насчет «без последствий» я бы точно поспорила. Марат точно слетел с катушек, а у этого народного мстителя, кажется, тоже капитально протекает «крыша».
— Ты же меня разыгрываешь, да? — Предложение в случае проигрыша стать его любовницей, уже не кажется таким уж плохим.
— Знаешь… — Он встает, приближается ко мне и слегка подается вперед, разглядывая как потешную мартышку за стеклом. — Сначала я просто хотел над тобой поприкалываться, но ты так испугалась… Значит, решено. Вот мое условие в ответ на твое пари.
Да ну черт!
Что за…?
Как я могла так опростоволоситься?!
— Я не согласна! — протестую во все горло и даже заношу кулак, чтобы врезать ему куда-нибудь. Но Лекс смотри такими глазами, что кулак просто обессиленно падает на диван. — Лексик, ну ты чего…
— Еще раз назовешь меня как своего ручного пуделя — сделке конец. Сразу. Мгновенно и окончательно. Кстати, это же касается любой попытки выторговать для себя лучшие условия. На твоем месте я бы не стал испытывать судьбу, но ты можешь попытаться и избавить нас обоих от необходимости даже начинать этот фарс.
Я что есть силы втягиваю губы в рот, чтобы не наболтать себе на еще одно «условие». Хотя, что может быть хуже этого? Тюрьма? Так там хотя бы козы не шастают.
— Что такое, Вик? Сомневаешься в своей победе? Так разве не ты доказывала мне, что в легкую продержишь «Гринтек» на плаву? Или ты тоже не очень уверена в своих силах?
Ну вот, называется — не проиграл, а вздул.
Загнал в угол — либо я соглашаюсь на все условия, либо он не оставит от «Гринтек» камня на камне. И плакали мои денежки.
Мне сейчас очень бы пригодилась машина времени, потому что я терпеть не могу рисковать, тем более, когда на кону собственное благополучие.
Но, как бы странно это не звучало, именно самодовольная рожа Лекса не дает мне окончательно прокиснуть. Да я лоб расшибу — а сделаю так, чтобы он вспоминал сегодняшний день, когда он заключил самое проигрышное пари в своей жизни.
Спокойно, Вика, не забывай, что ты — жаба, и у тебя лапки!
А главное — улыбайся.
Я воображаю, что позирую для самого модного фотографа и мои фотографии должны стать Обложкой года, протягиваю руку и щебечу:
— По рукам, Яновский.
Он прищелкивает языком и крепко, как будто я мужик какой-то, пожимает мою ладонь. Я пищу и выдергиваю пальцы до того, как он не переломал мне суставы. Трясу ладонью, простреливая Лекса гневным взглядом. Да чтоб тебе сегодня икалось до посинения, придурок!
— Знаешь, Вик, никогда не думал, что скажу это, но я даже благодарен, что ты позвонила и все это организовала. Черт, — щелкает пальцами, — а ведь вполне справедливая цена за наломанный приват.
