— Подождите… — Я до сих пор боюсь верить, что в моей сплошной полосе неудач наметился маленький просвет. — Это какой-то розыгрыш, да?

— Нет, Виктория Николаевна, и чем скорее вы пройдете все формальные процедуры — тем быстрее получите доступ к своим средствам.

— Я буду к часу как штык! — готова чуть ли не под козырек брать на радостях. Да что там — могу хоть сейчас бежать по всем инстанциям, лишь бы поскорее получить назад деньги и вернуть долг Ане (хоть она и не просит его обратно).

Следователь Степашин прощается, кладет трубку, а я еще какое-то время как зомби пялюсь в одну точку — ведро с грязной водой, в которой я мою швабру, третий раз за утро перемывая полы. Работы в бабушкином доме просто непочатый край, но каким-то образом переезд сюда благоприятно влияет на мою нервную систему. Хотя еще несколько месяцев назад меня бы перекосило от мысли, что придется жить в старом доме с мышами и клумбами. Клумбы, кстати, откладываю в конец очереди всех дел, потому что, положа руку на сердце, огородник из меня вообще никакой. Невольно улыбаюсь, вспоминая, как еще в детстве, когда бабушка не болела и у нас был свой маленький огород, вызвалась помочь ей с сорняками в луке. В итоге, на грядках лука не осталось, зато сорняки стали выглядеть гораздо ухоженнее. Бабуля меня за это даже не отругала, но к огородным работам больше и близко не подпускала.

К одиннадцати успеваю привести в порядок (насколько это пока возможно) одну из трех комнат, вытаскиваю оттуда маленький старый диванчик и столик — сюда уже заказала новую мебель, а эта займет место на крыльце, благо навес не проржавел и здесь можно будет проводить вечера вплоть до первых заморозков.

Мою чумазого Орео, который на радостях даже перестал изображать ленивую плюшку и носится по двору, суя любопытную морду буквально в каждую щель. Пришлось дважды его намыливать, пока его белая шерсть снова не стала белой. Одеваюсь, привожу себя в порядок и еду подписывать бумаги. До последнего не могу поверить, что все это не сон и не дурная черная шутка Марата, но два с половиной часа скучной бюрократической волокиты подтверждают, что происходящее — не сон, не шутка и не галлюцинация.

И на этом все сюрпризы сегодняшнего дня не заканчиваются, потому что когда мы со Степановым в последний, контрольный раз пересматриваем весь толстый пакет бумажек, которые мне пришлось написать и подписать, в его кабинет словно фурия влетает… Нина.

Собственной персоной.

Как говорится — где бы мы еще раз встретились. Судьба решила устроить мне день сюрпризов?

— Что значит «отказано»?! — орет она, как будто даже не замечая мое присутствия.

Степанов вздыхает и угрожающе медленно кладет ручку на стол. Звук при этом такой, будто он в набат ударил, ей-богу. Мне сразу хочется мышью выскочить за дверь, чтобы не быть свидетелем безобразной сцены, но мое тело как будто приклеилось к стулу, я даже ногами толком пошевелить не могу.

— Я хочу знать, почему я не могу…

— Гражданка Аронова, я уже сказал вам, что все заявления были проверены и указанные вами суммы…

— То есть я типа вру?! — еще громче орет она.

Я мысленно прикладываю ладонь к лицу, повторяя всем известный мем. Даже отбитый на всю голову Марат перестал наезжать на чиновников при исполнении после того, как его затолкали в изолятор на восемь суток — по дню за каждый мат, который он успел сказать до того, как его «оприходовали». Нину жизнь этим нехитрым правилам еще не научила, но видимо, это вот-вот произойдет прямо у меня на глазах.

— Я хочу получить назад свои деньги! — резанной свиньёй визжит она, напирая на стол Степашина с видом бронетанковой машины. — Это мои деньги! Законные! Их у меня точно так же украли, как и у остальных! Вы не имеете права…

— Гражданка Аронова! — На этот раз он резко встает на ноги, каким-то образом расширяясь до размеров почти всего свободного пространства кабинета. — Вы уже получили все разъяснения! Если собираетесь их обжаловать — делайте это через соответствующие инстанции, а не устраивая цирк в моем кабинете!

Грохочет этот мужик так, что я успеваю пожалеть о своем опрометчивом желании остаться и воочию насладиться Нининым унижением. Но сейчас уже поздно, так что стараюсь мимикрировать под серый камень, заодно надеясь, что меня не зацепит осколками.

— Почему мне отказано?! Я хочу получить свои деньги сейчас!

— Потому что вы не смогли подтвердить законность этих средств на своем счету! — продолжает повышать тон Степашин. — Потому что вы, гражданка, Аронова, сначала должны доказать, что являетесь жертвой мошеннической схемы, а не ее соучастницей!

Нет, все-таки хорошо, что я осталась — когда еще выпала бы возможность посмотреть, как у этой сучки лицо превращается в переспевший мягкий баклажан? Просто любо-дорого, красота неописуемая, аж сердца радуется и душа поет. И чем дальше — тем больше она становится похожа на непонятный, но явно подгнивший овощ.

— Чт-т-т-т-т-то? — начинает заикаться Нина. — В смысле «соучастницей»?

— Хотите, чтобы я ознакомил вас с энциклопедическим значением слова «соучастник» или содержимым статей, под которыми вы в данный момент находитесь? — ехидно интересуется следователь, даже не скрывая, что доволен таким превышением служебных полномочий. Что-то мне подсказывает, что Нина не первый раз вот так выносит ему мозг.

Нина моментально закрывает рот, и как будто только теперь замечает мое присутствие.

Несколько секунд смотрит на меня так, будто перебирает в голове варианты, как именно отреагировать. Вряд ли там много нейтральных, в которых с моей головы не слетает ни одна лишняя волосина. После нашего последнего «приятного» разговора и ее обещания устроить мне сладкую жизнь, я уже ничему не удивилась бы.

— Виктория, — Нина растягивает свой рот в пакостной улыбке. — Где бы вы еще встретились.

— Не поверишь — я как раз тоже об этом думала, — еле заметно улыбаюсь в ответ и перевожу взгляд на Степашина. — Если что — я к этой сумасшедшей не имею никакого отношения.

Он не успевает даже рта раскрыть, потому что Нина взрывается с новой силой, только теперь — в мою сторону. Лицо у нее при этом такое, словно она нашла девочку для битья.

— Тебе мало, да? — Нина прищуривается, из-за чего ботокс в ее лбу собирается в странные неестественно гладкие складки. Выглядит, если честно, немного стрёмно, как будто страшилище из ужастика. — Хочешь, чтобы я еще пару статеек о тебе написала? Только учти, моя дорогая, после следующей тебе придется переезжать на другую планету!

Я даже не сразу понимаю, о чем она мелет и к чему опять эти угрозы.

А потом в памяти всплывает как она хвасталась, что занимается журналистикой. Нашу с ней ссору, после которой Нина пообещала устроить мне сладкую жизнь. И статью, которая вышла почти сразу после этой угрозы. Сейчас все кажется настолько очевидным, что самое время постучать себя по лбу — как я вообще могла сразу не догадаться, откуда ветер дует? Хотя, даже если бы догадалась — и что? Бежать выдирать волосы чокнутой злопамятной дуре точно не стала бы. Не из страха получить по морде еще одним «разоблачением», а потому что это чистой глупость и грязь.

— Что вообще происходит? — настораживается Степашин.

— Это просто наши девичьи разговоры, — торопливо отмахивается Нина, но лицо ее при этом выглядит испуганным.

— Она придумывает всякие небылицы про известных людей и выбрасывает это в сеть, — охотно объясняю я. — Портит людям жизнь, доводит до развода крепкие семьи, портить репутацию хорошим начинающим политикам. Готова поспорить, что зачастую не из душевного порыва нагадить кому-то за воротник, а за очень даже настоящие и солидные деньги. Кстати, — нехотя отрываю взгляд от багровеющей рожи Нины, и смотрю на все больше хмурящегося Степашина, — рекомендую дать наводку тем вашим органам, которые интересуются происхождением денег у этой несчастной жертвы аферистов.

— Ах ты сука! — Нина пытается броситься на меня, но я успеваю крутануть стоящий между нами стул, и она налетает животом на спинку, отскакивая от нее как мячик для пинг-понга.