Я посмотрела на эзру, но он ничего мне не прокомментировал.

Потом мы вышли на поляну, вдоль окраины которой кто-то расставил огромные дольмены. В центре пронзал небеса большой храм с тремя высокими, остроконечными и ажурными башнями. В центре окна-розы стекольщики изобразили летящего над рекой ворона. Каменное кружево, такое тонкое, что казалось, что его вот-вот разорвет порывом ветерка, гудело и пело, подобно органу. Это звучание напомнило мне музыку Баха.

— Песнь Богини Ардун.

Ардун, Ардун… что-то знакомое. Ах, да, точно!

— Разве это не ваш ад?

Эзру покачал головой.

— В утробе Ардун каждый обретает свое свершение. В землях Терры есть такое понятие — карма — это больше всего подходит для описания того, что мы получаем в награду после смерти. Воздаяние. Справедливость. Кара. Поощрение. Шанс переродиться.

— Что это за ворон изображён на окне?

— Вороны — вестники Ардун. Они летают над Рекой Забвения, которая протекает в каждом из Восьми миров. Лишь эти тёмные птицы способны перелететь реку без того, чтобы попасть в её бурные воды, забыться и переродиться в иной жизни без имени, без памяти, без самого себя.

Кажется, я начала понимать, что тогда произошло со мной. Похоже, я окунулась в эту реку, после чего и начались все эти неприятные приключения. Надо что-то с этим делать, в конце-то концов, я не хочу всю жизнь оставаться просто безымянной игрушкой судьбы.

На острый шпиль наиболее высокой башни, прямо на флюгер в виде стрелы, присел ворон. Его внимательные черные глаза наблюдали за каждым моим движением. Казалось, что ворон вполне разумен. Он так смотрел на меня, что я начала нервничать.

— Это Киатсу. Мой фамильяр, — сказал эзру.

— Стоп! Но разве в землях Сефар не запрещено колдовство?

— Эзру дозволено всё.

— Но почему?

— Ты всё узнаешь в свой черёд. А теперь следуй за мной.

Как только затих его мощный и невероятно тоскливый голос, перед нами открылись мощные ворота, ведущие внутрь храма.

Стоило нам войти внутрь и сделать несколько шагов, как храм осветился холодным, синеватым сиянием, которое не имело конкретного источника. Казалось, каждая точка пространства источает его.

Мы прошли мимо клироса, направились к алтарю. Всюду возвышались статуи эзру, похожие друг на друга практически до полной идентичности. Эзру, увидев мой непонимающий взгляд, объяснил:

— Эзру, каждый в свое время, становятся похожи на Бога Начала и Конца, мглистого брата нашей Богини. Каждый из нас, кто служит ей, становится обезличен. Мы все есть часть великого целого. Мы — голос Богини, мы — манифестация Бога.

— А, значит, в вашем пантеоне всего два божества, мужское и женское?

Эзру мрачно усмехнулся.

— Не в нашем пантеоне, а в этом мире. Йолем управляют именно они.

Я смотрела на высокие своды, теряющиеся во мраке, и видела свисающие с потолка длинные, полупрозрачные красные нити, которые занимали почти всё свободное пространство над нашими головами.

— Что это?

— Это? Нити судьбы. Когда кто-то теряет себя в Междумирье, здесь появляется его нить. Мглистые храмы есть в каждом из Восьми Миров. И все они представляют собой единый храм Богини Ардун. Так что из каждого храма можно попасть в любой из миров.

— Сколько же у вас путей перемещения?

— Тоннели под землёй, которые мы называем паутина. Их сделали неведомые нам существа ещё до рассвета Терры. И мглистые храмы, откуда мы можем следить за всеми мирами.

— В чём ваше предназначение?

— Сохранять равновесие. Мы — хранители Жизни и Смерти.

— И всё же я не понимаю, что это значит.

— Давным-давно Бог Начала и Конца потерпел поражение в битве с Лунной Богиней. Никто не помнит, из-за чего началась эта вражда. Однако Богиня, одержав верх над Богом, расколола его на части. И развеяла по всем Восьми Мирам. И каждая часть стремится вернуться к остальным, воплотиться снова в своём первозданном облике, чтобы стать единым целым.

Порой рождаются странные дети. Их матери умирают при рождении, потому что младенцы оказываются непомерно велики, и всегда мужского пола. И каждый начинает свою жизнь не с первого крика, а с первого слова — «эзру».

Я начала понимать, куда он клонит. Но решила точно убедиться.

— Мы ищем таких младенцев. Люди, зная, что таких детей нельзя убить, сами приносят их в мглистые храмы. И нам остаётся лишь время от времени проверять каждый из них. Постепенно наша община растет, набирает мощь. Мы бессмертны, нас нельзя убить. Мы приходим в этот мир не для того, чтобы завести семьи и умереть. Мы живём целомудренной жизнью.

— Но почему вас все так боятся?

— Наши дары страшны. Мы можем воскрешать мёртвых и отправлять живых в Ардун, где проклятые души скитаются до тех пор, пока Богиня не решает отправить их обратно в цепь перерождений.

— А зачем вам нужна я?

Эзру вновь усмехнулся. Его глаза без блеска смотрели в мои. Я не смогла отвести взгляд, замерла, как птичка перед кошкой.

— Об этом рано говорить. Посмотри на алтарь ближе.

Он подвел меня к огромной плите, испещренной символами языка, который я ещё не успела изучить. К плите крепились кандалы и наручники. Выемка в верхней части плиты, похоже, предназначалось для головы жертвы.

Я вскрикнула и побежала. Но двери храма закрылись передо мной.

— Так ты спас меня лишь для того, чтобы принести в жертву своим тёмным богам!

Эзру покачал головой и поманил меня. Я не могла контролировать своё тело. И шла назад к алтарю. Мои ноги против воли привели меня обратно.

— Не бойся. Доверься мне, — сказал эзру.

Он достал широкую шелковую ленту ярко-алого цвета, затем сказал:

— Сейчас я завяжу тебе глаза, а затем помогу лечь на алтарь. Я прикую тебя к нему, это основное правило. Мы не можем его нарушить. А потом придётся немного подождать. Я скажу тебе, когда смогу снять оковы и отпустить тебя. И до тех пор ты жди, и не пугайся, не кричи, что бы ни происходило вокруг тебя. А теперь раздевайся.

Опять раздеваться? Но я покорно сделала то, что он сказал, всё ещё зачарованная его магией. Подождала, пока он повяжет ленту. И легла на жертвенник. Эзру приковал мои руки и ноги к алтарю так, что я оказалась распята.

— Ничего не бойся, — сказал его удаляющийся голос. — С тобой не должно произойти ничего дурного.

Не должно? Теоретически что-то может мне повредить?

Я еле сдерживала себя от того, чтобы не заорать от страха. Но продолжала лежать на алтаре. Наконец, каменные двери закрылись за эзру, мистический свет, сияющий в храме, погас, и я осталась одна, в темноте. Моё тело охлаждал алтарь, оковы давили на руки и ноги, и конечности уже начали неметь. Но я обещала ему быть смелой. Кроме того, сейчас уже поздно что-либо менять.

И тут я услышала, как нечто крадется ко мне.

Я удивилась тому факту, что не закричала, хотя ужас плескался и клокотал в моем сердце. Мой запах выдавал животный страх, который я испытывал сейчас.

По моей руке провели острым, холодным и пушистым. Странное ощущение. Я тут же представила огромного паука-кулу, который навис надо мной и готовится сожрать меня. А потом поняла, что это не мое воображение. Странным образом я видела его сквозь ленту. В тот самый момент, когда капля его ядовитой слюны опустилась на мою грудь, пришло заклинание:

— Соное.

Паук зашатался, упал с алтаря и уснул. После того, как он погрузился в свои паучьи сны, его очертания размылись, задрожали и исчезли. Я осталась одна. Вновь.

— Дочурка?

Храм озарился мягким и теплым светом, но вдруг я поняла, что нахожусь в своей детской комнате, лежу на кровати, обнимая плюшевого черного дракона. Очень сильно клонило в сон, но почему-то казалось, что уснуть здесь будет ошибкой. Ночник подмигивал мне, приглашая окунуться в заветные мечты.

Пришла мама.

— Ника, засыпай, а я расскажу тебе одну сказку.