— Аааааа, и где это он шляется так долго?

А потом я увидела, как на горизонте встают белые башни, минареты, купола, зубчатые стены. Город, который раскинулся передо мной, выглядел необъятным, манящим и желанным. Из последних сил я поползла в его сторону. Однако сколько ни продвигалась вперёд, город не становился ближе. Что за неведомое колдовство?

Лишь потом в моем воспаленном сознании возникла мысль, что это только лишь мираж.

Хруст песка под ногами, песчинки, которые забились даже в самые укромные места, шершавая, обжигающая, как плита, поверхность пустыни, и тень от парящего кондора, который действовал мне на нервы, — вот, что меня окружало. В глаза, в нос, в рот, в уши набилось столько песка, что мне начало казаться, будто я объелась им досыта, до изжоги. Тело болело и зудело, и я начала понимать Энакина Скайуокера, который тоже ненавидел песок. «Звездные Войны»? Надо же, еще одно воспоминание.

Драгоценная влага стекала по мне в виде пота, делая моё путешествие по пустыне всё более и более безнадёжным проектом. Я хотела плакать, потому что ощущала себя максимально одинокой, но не могла сделать даже этого. Не было ни сил, ни слез. На моих губах запеклась соленая корка от пота. Я еле переставляла ноги в каком-то сомнамбулическом состоянии. Я больше не помнила, зачем и куда я иду. Мне казалось, что время растянулось, превратилось в бесконечно длящееся мгновение. В секунду, за пределы которой я никак не могла вырваться.

В голове я слышала чьи-то голоса и вой, женские стоны и крики, вопли путаемых мужчин — что-то, что не могло существовать на самом деле. Возможно, именно так ощущается безумие. Безмолвная пустыня лишь шелестела под моими ногами, да порой осыпались барханы.

Из последних сил я ползла по пустыне, когда вдруг податливый песок провалился под моими руками, просел так, что образовалась небольшая ямка. Сначала ладони провалились в песок, а вслед за ними и локти. Я не смогла удержать равновесие и грохнулась на живот. Песок разошёлся под моим телом, подобно морской волне, разбившейся об утес, и я ощутила, как меня засасывает внутрь. Ком тревоги узлом завязался в животе. Меня начало тошнить от страха. Я чувствовала, как безумно быстро бьётся моё сердце, как в горле возникает спазм. Не могу больше кричать, не могу пошевелиться, не могу выбраться, спастись.

Погрузилась в песлок по бедра, попыталась выдернуть хотя бы руки, чтобы опереться на что-нибудь устойчивое, но зыбучие пески продолжали осыпаться подо мной, и я скользила вглубь. Есть ли у пустыни дно? Если да, то я утону в песках, где находятся тысячи заблудших странников, от которых осталась только гниющая плоть, которую пожирают одни бактери, даже не дикие звери и птицы. Интересно, есть ли в пустыне мухи? Должно быть, опарыши устроят сладкий пир на моих останках.

Сильный спазм всё так же сжимал моё горло обжигающе холодной хваткой. Мне казалось, что я сплю, и передо мной проносится череда видений — океаны воды и голубые льды, к которым можно прижаться губами. Сознание окончательно помутилось. Я видела чёрно-серые тени демонов пустыни, которые мелькали вокруг, как акулы, все сжимая и сжимая кольцо, они шептались, они сводили с ума, они приближались. Похоже, кто-то пришел поглотить мою душу. Я снова попыталась закричать, но только наглоталась песка, а из горла вырвалось сдавленное сипение. Прикрыв глаза от усталости, я в последний раз увидела оба светила, которые стояли в самом зените, заживо иссушая мою плоть, как опустевшую шкурку младенца у Габриэля Гарсия Маркеса, которую тащили прочь проворные муравьи. Последний Буэндия погиб именно так. Совсем некстати я подумала о гибели. Сил бороться не оставалось больше, демоны подкрались почти вплотную. Я молча погружалась в пески, и вскоре оказалась ниже уровня пустыни. Глаза тёрли острые песчинки, и я жалела, что пыталась смотреть в этой пустынной темноте. Чувствуя, как тело полностью погрузилось в песок, я начала барахтаться, и падать вниз с ускорением. Я пыталась уцепиться ногтями хоть за что-нибудь, но меня утягивало под поверхность всё быстрее и быстрее. Наверное, так же чувствует себя утопающий во льдах, когда под его пальцами обламывается лёд, хрустит, тает, дробится на мириады осколков. В чреве пустыни я ощущала невыносимый жар.

На меня накатила паническая атака, и я закричала, и тут же рот и глотка забились песком. Сдавленный вопль вперемешку с песчинками застрял в глубинге моего горла. Мне нечем дышать! Нечем дышать! Я тону! Тело начало рефлекторно биться, как пойманная ковбоем лошадь, и, хотя мозг уже сдался, тело всё равно хотело жить. Разумом я понимала, что это трепыхание бесполезно, но моя физиология — молодая, сильная — не хотела признавать смерть. Наконец, я утратила надежду на спасение и просто начала отключаться. И тут вдруг ощутила резкую боль в корнях волос. Нечто схватило меня и теперь тащило наверх. Поначалу я пробовала сопротивляться, но меня дёргало всё сильнее и сильнее. Я подумала, что это кто-то из песчаных демонов. Постепенно из песка показалась моя голова, и я увидела, что повсюду мелькает песчаная буря, застит всё вокруг, сужает млё зрительное восприятие до точки. Ещё пара резких рывков — и вот я лежу на животе недалеко от того места, где я провалилась в чрево пустыни.

Я вижу перед собой знакомые черты лица, искажённые болью. Долго отплёвываюсь от песка. Меня обильно рвёт, буквально выворачивает наизнанку, ведь песок у меня в лёгких, в желудке, повсюду. Тело сотрясают рвотные позывы, и я начинаю дико реветь. В изнеможении я опускаюсь на песок, ложусь плашмя. Закрываю глаза, чтобы буря не повредила их ещё больше.

— Эй, онна, ты в порядке?

Я немедленно открываю глаза. Очнулась от того, что мне плеснули в лицо водой. Жадно ловлю языком скатывающиеся по лицу капли, застонав от желания выпить больше.

— Пить, пожалуйста… — хриплю я.

И тут же к моим губам прижимают фляжку с водой. Я жадно пью, захлебываюсь этим жидким чудом, таким чуждым окружающему пейзажу. Раз за разом пробую подняться, но падаю на песок в изнеможении.

— Красивая девочка. Мы получим за неё больше тысячи центинариев.

— Определённо. А если она всё ещё девственница…

— Проверь её.

Мои ноги грубо раздвигают в стороны, и я чуть ли не вою от боли и унижения, когда меня трогают там, внизу. Как же это мерзко!

— Не надо, прошу вас! — кричу я, но из горла вновь вырывается только приглушённое сипение.

— Девственница, — довольно говорит тот, что осматривал меня.

— Ты не ошибся?

— Я — целитель. И на своём веку повидал множество женских о-манкли, — явно оскорбился медик.

Меня тут же поднимают на ноги. Накидывают на голову сиреневую, полупрозрачную ткань. Затем обматывают вокруг тела тогу точно такого же оттенка тогу. И, наконец, обувают меня в римские сандалии, которые завязывают вокруг лодыжек.

Наконец, я могу осмотреться. Меня окружили мужчины в точно таких же тогах, но красно-багряного цвета. Полы их тог алели закатными лучами, плечи окутывало кирпично-красное цветовое облако. На головах моих неожиданных спасителей-пленителей красуются куфии — арафатки, как их называют неформалы — точно таких же оттенков красного. Куфии придерживают двойные чёрные шнуры — экали. Мужчины носят длинные волосы цвета песка, который нас окружал, а их глаза искрятся от нежно-розового до кроваво-красного, будто они — голодные вампиры.

Чуть в стороне стоит мужчина в тоге с зеленым градиентом, который переходит от нежно-салатных травяных тонов до тёмно-зелёных, почти чёрных, словно кроны дерева. На его тоге, как знак отличия, по подолу шёл узор из переплетённых ветвей оливкового дерева.

Я сразу поняла, что зелёный — это целитель. Он хмуро смотрит на меня, а в его изумрудных глазах плещутся злость вперемешку с обидой.

— Эфир, я хоть раз позволил сомневаться в моём даре?

Мужчина с глазами цвета артериальной крови, видимо, главный здесь, Эфир, качает головой. Его длинные волосы заплетены во множество косичек. Этим он напоминает мне викинга.