С воплем взмахнув руками, летит назад.

Не задумываясь слишком, корректирую траекторию так, чтобы приземлилась ко мне на колени. Все остальные версии — негуманны.

— Ай-ай-ай!

Уверенно впечатываю в себя, задохнувшись от ощущений женщины в своих руках.

Я по нему пиздец как соскучился.

— Ой… — смотрим друг другу в глаза.

Наши носы близко. Сердце грохочет.

Набираю побольше воздуха в грудь.

— Татьяна, Вашу мать!

— А давайте, на "ты"? — смешливо морщит нос.

И вот как ее отчитывать?

— Что там у вас такого ценного?

Мое дыхание сбивается.

— "У тебя"… — хрипло исправляюсь я.

— Я в подвале вино нашла и коньяк, — дёргает многозначительно бровью. — Из отличного винограда, больше двадцати лет выдержки. Одна — сопьюсь. А так — дровосеков ваших угощу, и вам — даму отпоить.

— Ах да… — вспоминаю о Кире.

— Уже можно меня отпустить, — шепотом.

Отдергиваю поспешно руки.

Татьяна, вспорхнув, покидает мои колени.

Чего это я?..

Пульс оглушает, в горле ком.

Озадаченно прислушиваюсь к себе. За последние пару месяцев, она единственная женщина, которая реагирует на меня как на мужика, а не на объект жалости и сожаления. Вот и сносит немного башню.

Действительно есть у нее кое-что ценное — вот это.

Но вообще-то, это она зря. Потому что я всё ещё "объект жалости".

— Ну, всё! — возвращаются мои "дровосеки". — Сидеть вам до завтра без электричества.

При Кире неудобно просить друзей о помощи, ну что ж теперь?

И я прошу принести дров для камина, свечи достать, ещё по мелочам…

Татьяна возвращается со спиртным. Оно в старых бутылках в форме виноградных лоз. Закрыто пробковыми крышками. На каждой самодельная этикетка. Там синим карандашом и неровным почерком дата розлива.

— Ого! — разглядываем мы.

Это ещё бабушка Татико делала… Готовила она, конечно, просто атас! Особенно беляши из осетрины и лосося.

Отец Тати работал где-то на севере вахтами. И нам — "рахитикам", как звала нас ее бабушка, пихали с ней по детству ненавистную красную и черную икру — "витамин Д", и вот, беляши. Это дело мы уже очень уважали! Поедая тазами. Но корм был не в коня.

— Да это целое состояние. — нюхает коньяк Йода. — Не жалко?

— Берите-берите! Хорошим людям не жалко. С благодарностью от меня и моей печени! — хихикает Таня.

Кира сидит никак не участвуя в происходящем.

Я киваю всем незаметно на выход, показывая на часы на руке, чтобы подождали ее после разговора.

Жмём руки.

Татьяна провожает друзей, развлекая их.

Мы остаёмся вдвоем с Кирой.

— Переварила?

— Угу…

— Чего скажешь?

Пожимает растерянно плечами.

— Ну… тогда, пока? — выдыхаю тихо.

— Я понимаю, что нужно остаться, — ведёт рукой по волосам. — Но я, Дим, не могу. Родители завтра утром приезжают. У них ключей нет.

— Конечно.

— Я когда их провожу… Я приеду. Как смогу.

— Обязательно, — на автомате кидаю я.

Мне, если честно, плевать что она говорит сейчас, я жду — прикоснется или нет. Потому что я все могу понять — и шок, и неадекват.

Но как не прикоснуться к любимому человеку после разлуки — нет, не могу.

И если обнимет, поцелует и я почувствую близость и поддержку, а не эту истерику, я готов, блядь… реально свернуть горы!

— Я правда приеду, Дим.

Киваю.

— Там ребята ждут, Кир.

Встаёт.

— Ну, пока… Иди.

Проходит мимо меня. Притормаживает. Опускает взгляд на мои бедра. Венка на ее шее бьется. И я ловлю что-то такое невыносимое от нее во взгляде.

Растерянность, отчуждение, смущение, жалость и даже может быть… брезгливость?

А может, это я себя уже накручиваю.

Слезы опять начинают литься у неё из глаз.

Поспешно вытирает, размазывая окончательно тушь.

Наклоняясь, целует неловко в щеку, словно тыкается губами на ощупь.

Нахуй мне этот поцелуй в щеку?! — обтекаю я.

У меня что рта нет теперь?!

— Все будет хорошо, — шмыгает носом. — Мы найдем врачей, да?

— Обязательно.

— Ведь, шанс встать есть, да?

— Ага… Иди, Кир. Счастливо.

Смотрю ей в спину.

Мне стало легче?

Да вот что-то нихера…

Лучше бы уж обрубила.

Открываю коньячок, делаю обжигающий глоток из горла.

Становится чуть проще и теплее.

Переживём!

С бутылкой и сигаретой, стою на коляске в дверном проёме на террасу.

Может, всё-таки Тати?

Но, неужели она бы не спросила про меня?

Не-е-ет…

Тати бы спросила! Да и по возрасту чуть-чуть не дотягивает. Тати старше.

— Эх!.. — смотрю в серое небо.

Когда совсем темнеет, на пороге мой террасы снова появляется соседка.

Под старинным зонтом-тростью со сломанной спицей. И с фонарем.

У меня темно. Ни свечи, ни фонарей, ни камина.

В моей бутылке сильно поубавилось коньяка. И правда роскошный…

— Дай угадаю, что-то опять случилось?

— А вот и нет! Просто у тебя не горят даже свечи, я пришла спросить, все ли в порядке.

— Да, в порядке… Завис на дожде. Сейчас растоплю камин.

— А ещё я пришла напроситься на партию в нарды.

— О как… интересно.

— Но меня можно вежливо послать, я не обижусь.

— Посмеешь выиграть, так и сделаю.

Зловеще хихикает.

— Или начнёшь под кожу лезть с душевными разговорами.

— Я — исключительно под ногти! Ржавыми иглами.

Смеясь подкидываю дров в камин. Таня зажигает свечи.

Разжигаю дрова "долгими" спичками, бросая несколько штук в камин. Наклоняться — та ещё радость. Ремень не пускает. Отстегнуть ремень — можно вывалиться. Бесит…

Закрываю каленое стекло.

Отставив стул с одной стороны стола, подкатываюсь ближе.

— Если хочешь коньяка, возьми в буфете бокал.

— Ой, а можно?..

— Говорю ж — возьми.

— Нет! Вот их.

Оборачиваюсь.

Опираясь на костыли, со стуком ходит по комнате поджав одну ногу.

Слегка охуевше смотрю на неё.

— Всегда хотела попробовать!

— Ну и как?

— Прикольно! Но сложно…

Продолжает ковылять.

Кидаю кубик.

— Четыре.

Зависнув на костылях кидает тоже.

— Двойка. Не мой день! Твой ход.

Играем… Она так и висит на костылях, не присаживаясь.

— А ты здесь совсем одна?

— Не скажу! Вдруг ты маньяк. Пять-пять! — радостно.

Прикусив губу гордо вышагивает фишками свой дубль.

Скачет на костылях до буфета. Тянется рукой, открывает верхний шкаф.

Один костыль с грохотом падает.

— О-о… какая незадача.

Прыгая на одной ноге, эквилибрирует поднимая его.

Тихо угораю над ней.

— Ты, видать, сильно в своем плохом месте скучала.

— О, да.

— Ходи, давай.

Ковыляет ко мне.

— Да, присядь, не скачи. И так от них тошно.

Послушно садится, переставая дурачиться.

Продолжаем играть. Пьем коньяк.

— Вау! Гитара… — отвлекаясь, тянет к себе.

— Играть не буду, — категорично отмахиваюсь.

— Пф! Я сама могу.

— Да ладно?

— Да-да…

— И поешь?

— И пою!

— Спой… — откидываюсь назад, грея бокал и забывая про партию.

Вытаскивает из чехла. Разминая пальцы перебором стучит по барабану. Начинает неплохо наигрывать перебором мелодию. Не в три аккорда, а вполне себе достойно.

— "Ты говоришь блок плох… Читай Мариенгоф… Ты пишешь как Жан-Жак, ругаешь за пожар…"

Расплываясь как пацан от пьяненькой игривой нежности.

— Аха-ха, — не выдерживаю я.