Она не виновата. Ни в чем. Но мне сейчас — невыносима!

Со злостью швыряю в камин смятую салфетку.

Я правда не хочу ее обидеть, блядь.

— Все ещё хочешь остаться?

— А ты? Ты хочешь, чтобы я осталась?

— Нет. Не хочу.

Выбегает в сад.

Там темно, убьется еще… Потупив, выезжаю следом.

Тихо еду по дорожке.

Слышу женские голоса.

Мелькают огоньки сигарет.

Торможу…

— Ну-ка, не реви, — успокаивает Киру Татико. — Что случилось?

— Я просто не понимаю, что я делаю не так?!

Закашливается от дыма.

— Я не хочу тут быть, я здесь ради него… Он этого не ценит. Игнорирует меня! Гонит меня. Если бы он вел себя так и был здоров, я бы не задумываясь уехала! Но если я уеду сейчас, это будет…

— Как будет?

— Подло? Он же в тяжёлой ситуации! Что вот мне делать?! Я его такого не люблю!

Не любит. Мне бы расстроиться. А я выдыхаю! Вдруг все становится просто.

— Ну… зато честно. Покури… Подыши… Поспи.

— И-и-и?

— А что "и"? Я свои-то проблемы решить не могу. Что я могу путного посоветовать? Ты хочешь, чтобы я тебе моральное разрешение дала — уехать? Или убедила остаться? Нет, детка, так не работает в этой жизни. Единственное, что могу сказать, Литвин — мужчина. И с детства был!..

Не хорошо подслушивать. Но подслушивать как Тати с гордостью гладит меня по шерсти — охуеть как хорошо.

И меня отпускает… Уверенность в себе возвращается.

— …Обиды на девочку не его история. Поговорите… как есть. Если не любишь, хочешь уехать — скажи.

Кире сложно сказать. Но чего я — с девчонкой разрулить не могу сам?

Да ерунда.

Тихо уезжаю. Жду Киру дома.

Вызываю ей междугороднее такси.

Через какое-то время она возвращается.

— Дим… — мнется.

— Кирюш… — перебиваю. — Ты прости меня. Я психую сейчас. Не надо со мной рядом находиться. Это меня ослабляет. Мы с тобой сейчас расстанемся. Совсем расстанемся. И если я восстановлюсь, и пойму, что хочу жениться, я тебя сам найду.

Заправляет прядь волос за ухо, шмыгая носом.

— А сейчас… Сейчас, — смотрю на время. — Такси через десять минут. Я тебя прошу, уезжай. Ты — свободная девушка.

На этом и расстаёмся. С облегчением.

Навсегда…

Повиснув на рукоходе, двигаюсь, с трудом волоча ноги. Останавливаюсь, чтобы отдохнуть. Нагружаю колени. Дело потихонечку сдвинулось с мертвой точки.

Может, черноглазые подружки дали эффект, может, капсацин, а может, просто дождался того самого "ждите пока вернётся чувствительность". А может, всё вместе, приправленное полыхающим в груди ожиданием — когда же она наконец-то появится?

Но я стараюсь слишком не обнадёживаться. Врачи предупреждали, что подвижки будут. Но насколько я смогу реабилитироваться полностью — никому не известно.

За кустами опять грохот.

— Тати! Отойди от колодца, бога ради! — улыбаюсь я.

Выглядывает.

— Привет!

В сарафане. Таком простеньком, хлопковом, нежном… Соски выразительно продавливают ткань.

Мило растрепана.

Красота!

— Куда пропала?

— В город ездила.

С любопытством подходит ко мне.

Дёргает впечатленно бровями, разглядывая мой напряжённый торс.

— Боже ты мой… Это что ещё за болезнь такая? — ведёт пальцем по прокачанной косой мышце на ребре.

Уворачиваюсь от щекотки.

— Не смеши! Навернусь…

— "Коня" подать, княже?

— Я сам!

И обломавшись немного, прошу:

— Отвернись только. Это не слишком изящно.

Послушно отворачивается. Ставит на землю пакет.

— Митяй… А все спросить хочу, ты чем занимаешься-то?

— Да… Служил я.

— Ого. Где?

— Да так, ерунда… "Писарем отсиделся", — ляпаю стандартный наш с пацанами прикол.

Как-то не с руки подвигами понтоваться сидя в инвалидном кресле.

Застегиваю ремень.

— А потом?

— Инструктором.

— По вождению? — ест с куста ягоду.

Тихо смеюсь.

Наклоняется. Тонкая ткань обтягивает бедра.

— По ориентированию.

— Лыжному? Спортивному?

— Ну, практически. Я — всё.

Оборачивается.

— Держи, — пересыпает мне ягоды в ладонь.

— А что там у тебя?

— Пчёлы. Я читала эссе по диссертации "Регенерация нервов крыс под воздействием пчелиного яда" и ещё одну "Влияние пчелиного яда на некоторые функции ЦНС человека". Очень обнадеживающе!

— Господи… — морщусь я. — Но если обнадеживающе, давай.

И вот я снова мордой в подушку и готов к пыткам.

— Спиртное после не пить!

Срисовывает с телефона акупунктурные точки, перенося мне их на спину.

— А помнишь нас земляные осы покусали? — бормочу я.

Нам было лет по шесть.

— Ахах… да! Ты был как опухший поросёночек! Что-то они вялые, — встряхивает несколько раз баночку Татико.

Вж-ж-ж… — усиливается гул и становится более грозным.

— Э-э-э… Это уже спецназ там в полной боевой! Ми-8!

— Иди сюда, — пытается пинцетом поймать пчелу, под марлей.

Ставит банку куда-то в район моих лопаток.

— Готов?

— Ну так… Не очень.

— Раз-два-три…

Оглушающий ожог.

— О, блядь! — дергаюсь.

Чувствую, как падает холодная банка на спину.

— "Это какие-то неправильные пчелы!"

Слишком больно.

Вж-ж-ж!

— Митяй…

— "Алярм"?

— Да!

Укус! Укус! Укус!!

Мое тело дёргает как под обстрелом. Тати взвизгивает.

— Чёрт!

— Пиздец!

От многочисленных укусов в спину — шок. Сам не понимаю как подлетаю, переворачиваясь. И, сев, отмахиваюсь от кружащих яростных пчел.

— Ау! — хватается за лицо Тати, отмахиваясь полотенцем.

— Я прибью, тебя! — сбиваю одну налету резким ударом пальцев. — Лупить тебя некому! Где там бабушкина хворостина?!

Через несколько минут часть полосатого десанта сваливает в открытую дверь, часть повержена.

Хныкая, Тати держится за губу.

— Ну иди сюда, — ловлю ее за край сарафана, дергая к себе.

Падает на диван рядом.

— Норматив по прицельному огню не сдан, короче.

Ее нижняя губа с боку отекает, на глазах слезы. Сама угорает.

— Балбеска…

Аккуратно достаю жало.

— Все у тебя как обычно…

Глажу с нежностью пальцем губа, забывая о том, что у самого спина горит ярким пламенем.

— Мне идут накачанные губы?

Выпячивает их словно для поцелуя.

Прыскаю смехом.

Не поймав порыв чувств, и совершенно неожиданно для себя, прижимаюсь губами к ее нижней, отекшей. И провожу по горящей губе языком. Малины вкус… но не только. Еще — горячего солнца, и самой вкусной женщины.

Горло перехватывает, не вдохнуть!

Я хочу этот рот. Р-р-р…

Мы оба застываем в тишине. Чувствую, как гулко грохочет сердце и губы подрагивают.

Боже, блядь…

Не стоило этого делать, Танго! Она не давала повода!

Внутренности панически дёргаются. Мысль, что я испорчу сейчас нашу близость и общение, как кислота мгновенно разъедает изнутри до боли.

Как съехать теперь на лайт?

Мы чуть отстраняемся, растерянно глядя друг другу в глаза.

— Помнишь… — хриплю я. — Когда в детстве кусали нас… Мы всегда облизывали укусы… И проходило…

Пауза затягивается.

Ну, нет-нет… Только не отмораживайся. Я всё понимаю, что я не в той ситуации, чтобы…

И я меньше всего хочу превратить тебя во вторую Киру! А себя, в очередной раз, в чемодан без ручки.

Заторможенно моргает.

Не дышу.

Нахрена я это сделал?!

Чтобы — что?

Ладно, давай, реагируй, Татико. Ты эксперт по отшучиванию в любой нелепой ситуации.

Сосредоточенно вытаскивает жало из опухшего укуса на моём плече. Облизывает губы. Прижимается к укусу. Чувствую, как ведёт языком, немного снимая болезненные ощущения. Ее кисть сжимается у меня на бедре.

Это так чувственно и хорошо…