Оступившись, Эльдар по грязи сползает в овраг, резко дёргая мою руку вниз.

— Блядь! — хватается за тонкий ствол дерева.

Вскрикнув приседаю.

Здесь куст травы и не видно этого чертового оврага. Сама пару раз чуть не загремела.

— Ногу подвернул, кажется…

Лучше б ты ее сломал!

— Ну что пора грызть руку? — показываю ему зубы.

— Эй… — что-то сдергивает с веток.

Показывает мне.

— Это платье Тико. Кружева… Она была здесь. И выбралась отсюда.

Перехватываю из его пальцев.

— Ладно. Живи пока.

Давай, малыш, ты же тоже обезьянка! Пусть это будет просто приключение для тебя.

Помогаю ему выбраться. Идёт хромает.

Тащу его в сторону Минино.

Сердцем чувствую, Тико шла правильно. И должна выйти туда…

— Письмо?

Стою на костылях у своих ворот. Озабоченно чешу репу.

— Мне? Точно мне?

— Дмитрий Литвин?

— Я.

Называет адрес.

— Мой…

— Тогда Вам.

— Ладно. Давайте.

Засунув в карман, ковыляю в дом. Самое главное, привыкнуть, что нет должного ощущения опоры в ступне. При этом опора есть. А ощущение начинается только в колене. А до пыток Тати вообще начиналось только в тазобедренном. То есть, прогресс…

Завернутая в простыню, моя рыжая подружка сидит на кухонном столе, как маленькая натурщица, изображающая купидона.

Я оторвал ей кусок простыни, изобразив тогу, пока ее вещички сохнут.

Слишком мультяшная и слишком рыжая, чтобы быть реальной.

Таскает пальцами из ещё теплой сковороды макароны по-флотски, приготовленные теткой. Мокрые кудряшки подсохли и встали вокруг головы оранжевым абажуром.

— Вкусненько… — болтает ногами.

— Мне тут письмо пришло, — сажусь рядом на стул, опирая костыли на стенку. — Почитаем?

Протягиваю ей вилку.

— Наколи-ка мне "вкусненького"…

Пока она собирает гроздь макарон на вилку, распечатываю письмо.

Витиеватый беглый почерк. Женский…

— "Обещаю, что в следующей жизни узнаю тебя сразу же…"

Сердце гулко стукнув мгновенно узнает автора.

Девочка торжественно протягивает мне вилку с макаронами.

Откладываю ее в сторону. Аппетит пропадает.

Не люблю я… когда про следующую жизнь говорят. Это значит, в этой не встретимся.

Дальше читаю уже про себя.

"…И ни мгновения не потрачу на других мужчин. Ты будешь любимый и единственный…".

А я в этой хочу, Тати. Почему такое решение, м? Я хочу объяснений, как минимум. Будут?

"… — Я подойду к тебе и сразу скажу: Я хочу за тебя замуж. И ты тоже сразу узнаешь меня."

Бросаю подозрительный взгляд на девочку. Да уж…

"Подумаешь: “Какая забавная идиотка! Беру.”. Мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день. В этой, увы, не судьба. Прости меня."

Нет, Тати. Не получится съехать так! Я не согласен. Хочу забавную идиотку уже в этой. И "долго и счастливо и умрем в один день" — тоже в этой!

— "Твоя Татико."… — бормочу вслух.

— А?

Смотрю на маленькую. Встряхиваю головой.

— Может, это грибы?

— А?

Поднимаю глаза на засовывающую пальцами в рот макаронину девочку.

— Грибы, говорю, маринованные.

— Чё? — распахивает не понимающе глаза.

— Ты что-нибудь знаешь об этом, госпожа Сударская? — скептически взмахиваю письмом.

Отрицательно крутит головой.

— Конфеты узе мозно?

— Ешь…

Тянет к себе вазочку.

— Подожди-ка!

Забираю вазочку себе. Вытаскиваю три разные конфета.

— Конфетный тест!

Выкладываю перед ней шоколадную, мармелад в глазури, коровку.

— Если можно взять только одну, какую возьмёшь?

Татико обожала помадки.

Забирает "Коровку".

— Ох…ренеть.

— Так ещё один тест. Пойдем за мной!

Тати обожала всяких гадов. Пауков, червей, жуков, саранчу… Другие девочки — ненавидели и дико боялись.

Подвожу к банке с пиявками.

— Что думаешь об этих девчонках?

С любопытством впивается взглядом в жирных лоснящихся пиявок.

Крутит баночку.

— Пиявки?

— Да-а-а… Кровь пьют.

— Ква-а-асные… — с восторгом.

Нет, ну это просто какой-то пиздец! Испытание моей кукухи!

— Блиц-опрос. Поехали. Винни-Пух или Тигра?

Татико любила Тигру.

— Тигва.

Вспоминаю нашу детскую считалочку, которую слышал только здесь, в деревне.

— "На златом крыльце сидели:

Мишки Гамми, Том и Джерри,

Скрудж МакДак и три утенка,

Выходи, ты будешь…" — щелкаю ей пальцами, предлагая закончить.

Сейчас дети не смотрят эти мультики, да?

— … Понка! — радостно.

— Ещё вопрос!

Это вопрос из прошлого. Современный ребенок не может этого знать!

— Что такое фильмоскоп?

У бабушки Татико был старинный фильмоскоп. Мы обожали в темноте крутить пленки.

— Мувтики на ленточке! — растопыренными пальцами показывает на стену как проектор фильмоскопа.

— Мля… — растираю горло. — Последний! Что такое тклапи?!

Тклапи из сливы готовила бабушка Татико. Мы обожали…

Задумчиво хмурится.

— Не знаешь?! — обличающе дёргаю бровью.

— Твевдое валенье! — задирает нос.

— Черт… Действительно, твердое. Всё, я сдаюсь.

Это Татико!

Наклоняюсь к ней ближе, смотрю в глаза.

— Ты точно настоящая?

Пожимает плечами, растопыривая пухлые пальчики.

— Ладно.

Падаю на кресло у столика.

Татико стоит в своей греческой тоге, с увлечением суя карандаш пиявкам сквозь марлю.

Набираю Йоду… Недоступен. Психа — недоступен. Уехали уже? Зольников! Ну-ка…

Ставлю на видеосвязь.

— Привет, дружище! — сидит на диване.

— Так, Ванька, мне нужна не предвзятая трезвая кукуха. Что ты видишь?

На заднем фоне Диляра в перчатках беспощадно мочит грушу.

Переключаю камеру на Татико.

Присвистнув в стиле мультяшного волка, увидевшего красотку, Иван выдает:

— Вау! Вижу прекрасную рыжулю! Где взял такую красотку, колись!

Так, значит, и моя кукуха в порядке. Девчонка реальная.

В кадре появляется перчатка Диляры, беспощадно вжатая в скулу Ивана.

— Ты охренел, Зольников? — наезжает на него.

— Иди сюда! — заваливает ее к себе на колени.

Сует ей телефон.

— А-а… Ну ладно, живи пока. Эта реально — прекрасная.

— Стой-стой! Яра! — торможу ее попытку смыться. — Я ее нашел в лесу. Что делать, если ребенка нашел? Ты же должна знать?

— Хм… Звони вашему участковому. И срочно. Удерживать у себя ребенка не сообщив в органы — нарваться на претензии родителей во всяком дерьме.

— Понял, ладно.

Номер участкового я не знаю. Поэтому звоню сразу тётушке, объясняя, что нашел девочку. И с просьбой сбегать в участок.

— Что же мне с тобой делать, Татико Сударская? — двигаюсь на костылях, разглядывая ее то с одной стороны, то с другой.

— Тико… — прикусив губу, гоняет карандашом пиявок

— А… Фамилия у тебя "папина", да? — вздыхаю я, вспоминая разговор со взрослой версией.

— Ма-ми-на… Аха! — ликуя поднимает одну пиявку на карандаше.

Но та шлепается снова в воду.

— Что?! — роняю один костыль, хватаясь рукой за косяк.

— А маму как зовут?!

— Та-ти-ко.

— А я то думаю, "и чего я в тебя такой влюбленный?", а ты… мамина.

С восторгом разглядываю ее словно в первый раз.

— Ну надо же… — разминая ком, тру горло. — Татико и Тико, да?

— Ага…

— Как же так вышло, что ты осталась одна в лесу?

— Шва… шва… — продолжает играть с пиявками.

— А куда ты шла?

— К маме.

— Ну конечно. Естественно. А откуда ты шла?

— От папы…

— А.

Словно ледяное ведро на голову.