Да, Танго, у детей бывают папы. И Тико не почкованием появилась. Хотя, я бы зуб за это не поставил. Потому что сходство такое, словно почкованием.

— Папы… — хмурясь, киваю я.

Ох, Тати… А-а-а!! Зачем так?

Хоть бы кольцо носила, чтобы башню не рвало мужикам!

А ведь это не я ее в постель затащил, а она меня. Зачем?

А с ним так — зачем?..

Ох, Тати. Нахуевертила ты, милая, как обычно. А я как обычно отгребу теперь… ебанных чувств!

— Севдишься? — с опаской косится на меня Тико.

— Ну что ты… — смягчаюсь я, треплю ее кудряхи.

— У папы такие есть, — поднимает шестигранный кубик с нард.

Тати хорошо играет. Нет. Хорошо играю я. А она просто меня выносит насухо!

Муж научил?

Я начинаю кровоточить внутри от ревности и чувства потери, как от реального ранения. Больно и силы покидают, в ушах шум и крыша едет…

"В этой жизни не судьба".

И я бы пожалуй забил хуй и поконкурировал. Потому что если все заебись у них, она бы, во-первых, тут не тусовалась, сама по крышам провода не чинила, во-вторых, ну… не трахаются влюбленные в мужа женщины с друзьями детства. Херня это.

Но маленькая Тико обезоруживает… Эта конкуренция будет против неё?

— Тико, ты любишь папу?

— Коневшна…

Конечно, Танго, конечно…

Меня скручивает как от удара в живот.

Бля-я-я…

— И маму.

— А мама? Папу… — хриплю, грустно улыбаясь.

Не отвечает.

— А почему у тебя фамилия мамина? — пытаюсь нащупать хоть какую-то нить, чтобы не рухнуть окончательно.

Пожимает плечами.

— Папа, гововил, мама пвидет-пвидет… Никуда не денется! — такой интонацией, словно копирует раздражённого взрослого.

— Мм. Они поссорились?

Кивает.

— И мама не пришла?

Поднимает на меня глаза.

— Это секвет.

Съезжая по стене, рядом падает второй костыль.

Прихожу в себя, растерянно глядя на него.

С кем ты собрался конкурировать, Танго? Тяжело сглатываю. Смешно.

Внутри горечь.

Что от меня осталось без ног? Что-то же осталось?

Протягиваю к себе гитару.

Пальцы перебирают струны.

Тико положив подбородок на пухлые ручки, внимательно слушает, глядя не моргая мне в глаза.

Хмурясь, вынужденно улыбаюсь ей. Обычный перебор интуитивно трансформируется в конкретную мелодию. Дверь с террасы открывается.

— "Когда разлюбишь, не забудь позвонить… поговорим…"

Поднимаю взгляд, встречаясь глазами с Татико. С ней ещё несколько человек.

— "Не приезжай… Я не поверю глазам… твоим!"

Все замирают.

Хрипло пою ещё пару строк, голос гаснет. Ее держит за руку мужик. На ней висит его вывернутый пиджак, большой ей на несколько размеров. И сползший рукав, прячет их кисти.

Белое женственное платье промокло насквозь. Просвечивает и облепляет тело. Мокрые волосы плетями лежат по плечам.

Уставившись на их кисти, задохнувшись, молчу.

— Ну, здваствуйте! — с претензией и по деловому ставит руку в бок Тико.

— Детка… — выдыхает Тати.

Дёргается вперёд, но он одергивая ее за руку, тормозит.

Тико сама прижимается к маминому бедру. Она кладет руку на голову дочери.

— Ты в порядке?!

— В повядке! Я шва… шва… упава. Пвакала. Митяй меня нашев. Конфет дал. Пиявок…

Я не смотрю на ее мужа. Только ей в глаза.

У нее уставший, убитый взгляд.

"Прости…", — одними губами.

Демонстративно сминаю ее письмо. Так сильно, что кисть дрожит.

Не прощаю.

Он присаживается перед девочкой.

— Тебя никто не обижал?

— Нет…

— Этот человек трогал тебя? — тихо.

Кровь бросается мне в лицо от гнева.

— Да вы с ума сошли?! — встаёт на мою защиту тетка.

— Эльдар! — гневно дёргает его за руку Татико.

— Что? Я хочу знать.

— А где кресло твое? — причитает тетушка, подавая мне костыли.

— В грязи застряло.

Ее муж смотрит мимо меня, оглядывая все вокруг.

— Почему ты раздета, Тико? — допрашивает он ее.

— Потому что она была мокрая! — цедит, дёргая его за руку опять Тати.

— Я спрашиваю у ребенка, а не у тебя, — холодно одергивает ее он.

— Я замевзла. Митяй сказав надо сувшить вещички.

— Он тебя переодевал? Трогал?

Отрицательно качает головой.

— Хватит, ради бога! — дёргает его Тати.

Он, поднимаясь, дёргает ее в ответ к себе. Оскаливается на нее.

— Хватит, Эльдар, — гневно прищуриваться она.

— Мы благодарны за помощь нашему ребенку, — прохладно и не глядя на меня, словно вникуда.

Отворачивается, вытаскивая из кармана портмоне. Рука Татико как-то неестественно тянется за его рукой, словно он не отпускает ее.

Оставляет на камине деньги.

— Тико, пойдем.

Я смотрю вслед Татико. Смотрю с болью и пробитой насквозь грудиной.

Вот так бывает у взрослых. У детей — нет. А у взрослых — да. Да, подружка?

Тати, оборачивается, выходя, пытаясь поймать мой взгляд.

— Спасибо! — виновато.

Он тянет ее. Споткнувшись, она оборачивается ещё раз…

Встаю на костыли. Поднимаю деньги. Приличная такая пачка.

— Тико! — окликаю я. — Иди сюда, малыш!

Вырывая руку у отца, бежит ко мне.

Он недовольно оборачивается.

— Забери-ка, — отдаю ей деньги.

Потому что, пошел он на хуй!

— В копилку положишь. Есть у тебя копилка?

Отрицательно крутит головой.

Снимаю с полки свою детскую, которая давно стоит как статуэтка. Польская, отец привозил. Дарю ей.

Держа в одной рук купюры, в другой собачку-копилку, на мгновение прижимается к моему бедру щекой, как пару минут назад к Татико.

— Пиявочек ковми! — велит мне шепотом.

И убегает.

Грустно смотрю ей вслед.

— Димочка… Ты не расстраивайся… Богатые люди, они такие. Бесцеремонные. Плюнь.

Пытается успокоить меня тетушка, наводя порядок.

— Аха… — киваю, глядя им вслед.

Они подходят к калитке. Он открывает дверь.

Вдруг их сомкнутые руки повисают в воздухе, не касаясь. Но когда он тянет к ручке свою, ее кисть почему-то тянется следом.

Присматриваюсь.

И меня глючит, что цепь… От наручников?

Это проф деформация, Танго! Какие наручники?..

Приглядываюсь опять, но они уже выходят, вслед за моим маленьким Амуром в белой тоге.

Ты видишь, то, что хочешь! Ты пытаешься оправдать происходящее!

А если, нет?

Вспоминаю ее неадекват от стяжки.

А если нет?..

Ну, давай, догони, проверь!

С ненавистью опускаю взгляд на костыли.

— Сука…

Смотрю с высоты террасы.

Там, на улице за забором их ждёт машина. Той же марки, на которой приезжал тогда их начбез. Сергей. Но другого цвета.

Кусаю губы от бессилия.

Хватаю свой телефон. Ищу визитку Сергея. Это же этого Эльдара люди были, да?!

— Ковалёв слушает.

— Здравствуйте, Сергей. Это Дмитрий, Минино. Мы договаривались об услуге.

— А-а-а… Добрый день, Дмитрий.

— Возьмёте сотрудником в службу безопасности?

— Ты же в кресле…

— Через пару недель буду бегать. Резюме у меня — хоть в охрану президента. И опыт боевых, и антитеррор…

— Да?.. Ну, будешь бегать, с руками оторву. Я как раз штат меняю на спецов. Скидывай резюме.

— Спасибо…

Ты будешь бегать, Танго, через две недели, ясно?

Мне нужен массажист, апитерапевт, гирудотерапевт, мне нужна конюшня, мне нужны капельницы, стимуляторы… Я сделаю это! Встану и побегу через две недели.

А Эльдар ее — пошёл на хуй!

Время идёт, я снова ощущаю себя в тюрьме. Да, в более комфортной. И моя маленькая девочка здесь. Но это все равно тюрьма и надзиратели.

А ночами мне снится Дима…

И мы как невменяемые не можем оторваться друг от друга телами. Я просыпаюсь мокрая и измученная. С долбящим сердцем и пересохшим ртом.

Но ничего больше не будет между нами.