Мы целуемся самозабвенно, пока обоим не начинает не хватать воздуха. Арэн отрывается от меня первым, и его лоб касается моего. Тяжело дыша, маг обхватывает моё лицо ладонью, нежно поглаживая большим пальцем щеку.

— Останься у меня сегодня, — шепчет он хриплым низким голосом.

— Я бы осталась и без твоей просьбы, — отвечаю я, немного запыхавшись.

В комнате царит хаос: кровавые следы, следы пепла, сгоревший диван. Арэн весь грязный в копоти, и я тоже. Этот вид вызывает у меня смешок, несмотря на тяжесть момента.

— Что смешного?

— Ну… — я отстраняюсь и оборачиваюсь через плечо, смотря на беспорядок. — Даже не знаю, тут очень уютно.

Проследив за моим взглядом, ректор только вздыхает, но не так, как обычно, скорее с ноткой веселья. Повернувшись назад, замечаю, что он и вправду улыбается.

— Да, я так старательно наводил красоту перед твоим приходом, устал немного.

— Угу, и костюм новый надел. Красивый.

От нового саркастичного комментария мужчина издаёт грудной смешок и откидывает голову на спинку кресла.

— Говорю же, старался.

Между нами повисает пауза, прежде чем он продолжает:

— Надо помыться.

В ответ я лишь киваю на предложение и уже собираюсь встать, как падаю на его колени обратно. О Пресвятые! Я снова в комнате у мужчины, снова иду мыться, и у меня снова нет одежды. Смущённо качаю головой.

— Почему? — уточняет он, устало глядя на меня из-под полуприкрытых век.

— Потому что мне не во что переодеться, а пижама, — я опускаю голову вниз, окидывая себя взглядом, — ну, она испорчена.

— Можно подумать, в прошлый раз тебя это остановило. Дам что-нибудь из своего.

— Но… — хочу возразить, но он перебивает:

— Никаких “но”, душ, успокаивающее зелье и в постель.

Арэн обхватывает моё тело двумя руками, встаёт с кресла и несёт в маленькую ванную комнату. Даже сопротивляться не буду: мужские штаны — ладно, рубашка — пусть будет рубашка. Что угодно, лишь бы снять с себя провонявшую гарью и кровью ткань.

Лёжа в кровати, укрывшись одеялом по самый подбородок, я медленно начинаю засыпать. Душ, чистая одежда, пахнущая им, противное зелье, осознание, что он жив, — всё это приносит покой. Я широко зеваю, устраиваясь поудобнее, и пытаюсь держать глаза открытыми, но всё расплывается. Мне хочется дождаться его, сказать, чтобы не спал в кресле или где он там придумал, но зелье сильнее.

Уже проваливаясь в сон, я чувствую, как кровать рядом прогибается под чужим весом. Тёплые большие руки обхватывают меня со спины и прижимают к чему-то большому и твёрдому.

— Тёмной ночи, звёздочка.

Мне снился сон. Очень странный сон, жуткий, пугающий, почти настоящий кошмар. Перед внутренним взором встаёт лицо Арэна — безжизненное, спокойное. К чему бы это? Смерть… В Таро она символизирует перерождение, обновление, а в сонниках бабушки говорилось, что это вообще к свадьбе. Что за бред? Поворачиваюсь на бок, решаю, что позже разберусь с этим, а может вообще забуду. Не открывая глаз, пытаюсь на ощупь дотянуться до часов на тумбочке, но не нахожу их. Постель какая-то другая, мягче, и пахнет иначе. Я потягиваюсь и наконец открываю глаза, сажусь на постели.

Сначала ослеплённая, щурюсь, пытаясь сфокусироваться на окружающем. Голова такая тяжёлая, а зрение никак не хочет фокусироваться. Я моргаю несколько раз, смотря перед собой, и ко мне приходит осознание: я в спальне Арэна. И это значит, что вчерашние события произошли на самом деле. Я тихо стону и падаю обратно на кровать, закрывая лицо руками. Мысли и чувства накатывают моментально — от ужаса до недоумения, от облегчения до внутреннего шока.

Почти сразу дверь спальни открывается, и спокойный голос Арэна разрывает тишину.

— Проснулась?

Как вовремя. Вопрос риторический, поэтому я молча убираю одну руку от лица и приоткрываю один глаз. Он стоит в дверном проёме, с наполовину расстёгнутой рубашкой, в свободных тёмных штанах, с волосами, собранными в небрежный пучок, и с кружкой чая. Делая глоток, мужчина внимательно смотрит на меня и ждёт ответа. Но я молчу.

Не дождавшись, ректор подходит ближе, ставит кружку на прикроватную тумбочку и садится на край кровати рядом, также не проронив ни слова. Взгляд его тёмных глаз почему-то не кажется тяжёлым. Скорее изучающим, как будто он пытается понять моё состояние. А я и сама не понимаю, сознание спутанное, туманное. Наверное, зелье было слишком сильным.

Я снова закрываю лицо руками, не зная, что делать. Наброситься на него с вопросами прямо сейчас? Убежать? Сделать вид, что ничего не было? Все варианты кажутся неправильными, неуместными.

Он первый нарушает молчание, нежно берёт меня за руку, убирая её от моего лица.

— Как ты себя чувствуешь?

Замираю от неожиданного прикосновения, но потом убираю и вторую руку, наконец открывая глаза.

— Не знаю.

Мой голос звучит тихо, даже неловко. Понятия не имею, как я должна реагировать, учитывая все обстоятельства. Мой взгляд скользит по его лицу, и я замечаю, что ожог никуда не исчез — даже если это иллюзия. Понимая, что молчание затянулось, говорю:

— Это я должна спрашивать, как ты себя чувствуешь.

Арэн уклончиво качает головой и вздыхает. Его пальцы нежно поглаживают мою кожу, словно пытаясь успокоить — неясно только, меня или его самого. В его лице так и читается усталость, но и какое-то внутреннее спокойствие, сила.

— А почему… Почему ты не развеешь иллюзию? Я же видела тебя без ожога.

Любопытство всё-таки берёт надо мной верх, и я решаюсь спросить. Даже если неуместно, даже если он не ответит. Хотя о какой неуместности сейчас вообще может идти речь, если я лежу в его кровати, в его рубашке?

— Потому что… — он замолкает, подбирая слова, — я сам уже не помню, как выгляжу без него. Точнее, не помню себя обычным, без шрамов. Это стало моим новым отражением.

Закусываю губу, раздумывая о сказанном. Не привык видеть себя обычным? Сколько же лет он поддерживал иллюзию: пять? десять? двадцать? К тому же, какой в этом смысл, хотя бы наедине с собой? Из мер предосторожности? Почему нужно притворяться кем-то другим, кем ты не являешься? Я тут же мысленно одёргиваю себя — я не знаю его прошлого. Это его выбор, не мой, и я не имею права судить.

Моё замешательство не остаётся незамеченным. Арэн тихо говорит:

— Может, позавтракаем? — ректор наклоняется ближе и убирает несколько прядей с моего лица. — Потом поговорим.

Я качаю головой и беру его за руку.

— Нет, — поспешно отвечаю. — Я сойду с ума, если мы не поговорим прямо сейчас. Я не смогу есть, слушая, почему ты вчера…

Договорить не получилось — перед глазами вновь всплыла картина, как я вонзаю в его грудь кинжал. Сразу же зажмуриваюсь и отворачиваюсь, пытаясь прогнать мысли. Рука Арэна чуть крепче сжимает мою, и, поколебавшись, он всё-таки соглашается.

— Что ты хочешь знать?

— Всё, — отвечаю, не поворачиваясь. — Начиная с того, что произошло вчера, и до… до твоего бессмертия.

Молчание. Всё это даётся ему так же тяжело, как и мне, если не в разы тяжелее. Слышно, как он вздыхает, как проводит рукой по волосам, колеблется. Я поворачиваюсь обратно и замечаю, как маг хмурится и встаёт. Отходит в сторону и начинает говорить так, словно рассказывает старую историю.

— Я узнал о своих способностях, когда мне было тринадцать, — начинает он глухо, почти печально. — Совершенно случайно, на самом деле. Просто ушёл в лес собирать ягоды, и там на меня напал зверь… что-то вроде волка, только крупнее и свирепее. Он гнал меня по лесу, пока не искусал ноги и не прокусил шею. Я пытался отбиваться, но в то время почти не владел магией, поэтому только кричал и пытался уползти.

Арэн делает паузу, смотря в окно. Снаружи снова пошёл снег.

— Он начал раздирать меня, и я потерял сознание от боли. Когда очнулся, оказался голым и грязным, трава вокруг была сожжена. Зверя нигде не было. Вернулся домой уже под вечер, потому что постыдился идти голым через деревню. Рассказал всё матери, а она — отцу.