— Речь не про меня, просто Мора… — но не договаривает, явно не находя слов.

— В этом нет смысла, — прерываю её, уже тише. — Никаких чувств нет, и я никогда не посмотрю ни на одну из своих адепток. Просто потому, что знаю, что это неправильно, и потому что все вы здесь — незрелые слюнтяи, которые жизни не видели.

Лицо ведьмочки искажается в гримасе боли, и первые слёзы скатываются вниз по нежным розовым щекам. Она вскакивает с кресла, подрагивая, и молча выбегает, хлопнув дверью.

Я закрываю глаза и устало тру лицо, пытаясь понять, что это вообще было. Настоящий монстр: довёл до слёз, не сдержался и наговорил лишнего, возможно, даже унизил. Хочется верить, что мои действия пойдут ей на пользу, но внутри я понимаю, что нет. Я подарил лишь болезненный опыт, после которого Лиара вряд ли быстро оправится. Юные ведьмы ранимы, а эта, судя по глазам, и того больше.

Но так было нужно, как отрезать больную конечность, пока заражение не пошло дальше. Пусть я буду злобным ублюдком, который не считается ни с чем, кроме собственных желаний и целей. Таким они меня знают, и пусть всё так и остаётся, для их же безопасности. Старательно выстроенный образ должен служить мне щитом, но почему-то это никого не останавливает.

Подхожу к окну, открываю его и вдыхаю морозный воздух. Холод обжигает лёгкие, но приносит подобие мимолётного успокоения. Зима наступила слишком быстро, да и как бы я это заметил из-за вечных задач и проблем.

Напряжение полностью никак не спадает, я возвращаюсь к столу и открываю верхний ящик. Внутри среди баночек с чернилами, перьев и других принадлежностей покоится портсигар. Пора бы уже бросить курить, хотя это я себе говорю последних лет пятьдесят. Недолго думая, всё же достаю тонкую сигару из драгнийского табака и закуриваю, смотря в окно. Свежий воздух заставляет туманиться стёкла, и мелкие снежинки летят прямо в кабинет. Я выпускаю кольцо дыма и смотрю, как оно растворяется в зимнем сумраке. Мне нужно найти ответ.

Возможно, я действительно был неосторожен. Настолько, что создал сам себе неприятности, из которых приходится выпутываться. Но лгать самому себе — это одно, а вот другому — куда сложнее. И речь тут не про Лиару, а про Мору, потому что я устал вводить её в заблуждение.

С того самого дня, когда я наконец признался самому себе, что окончательно и бесповоротно влюблён, врать ей стало невыносимо. Меня почти выворачивает от мысли, что я притронусь и уничтожу эту чистую душу своими, по локоть в крови, руками. Знаю, что не смогу сказать правду, не смогу дать ей всего того, чего она заслуживает. И даже если осмелюсь открыться — она может испугаться, отвергнуть, сбежать.

Моя рука дрожит, когда я снова подношу сигару к губам. Как будто бы я вижу это снова: её испуганные изумрудные глаза наполняются слезами, плечи напряжены, она покусывает губу, не зная, что сказать. Всё будет так же, если не хуже, а я не смогу помочь, ведь источником зла стану я сам. Со мной небезопасно, со мной она никогда не будет знать, что будет завтра, и когда нужно будет внезапно собирать вещи и уезжать. Чары неприкосновенности, конечно, могут уберечь её, но охотники куда сильнее, чем может показаться, мне ли не знать об этом.

— Какого чёрта ты делаешь…? — шепчу я сам себе, вновь затягиваясь.

В голове всплывают образы последнего времени. Её улыбка, её голос, смех, ощущение мягких губ на моих, ласковое прикосновение к коже. Когда она проходит мимо, я чувствую себя мальчишкой, который никак не осмелится подойти к девочке, которая ему интересна. Мне снова приходится подбирать слова, чтобы не выставить себя идиотом, хотя кто я, если не он? Идиот, который поцеловал её первым на светском вечере, просто не сдержавшись. Идиот, который специально согласился на ужин, только чтобы провести больше времени с ней. Идиот, который напился на том самом ужине, но по большей части притворился, просто из прихоти остаться наедине.

И дело тут не в желании обладать, а в том, чтобы просто быть рядом. Слышать, видеть, чувствовать, и ей не нужно быть самой умной или самой красивой, или ещё какой-либо, чтобы я её любил. Любовь абсолютно слепа, и мне хочется принять её такой, какая она есть — целиком. Пусть она будет стервозной и одновременно нерешительной, сентиментальной, упрямой, какой угодно.

Пожалуй, Мора — первая, кто в открытую не побоялась сказать мне, что я "самовлюблённый, манипулятивный нарцисс, который думает только о себе", или настоять на своём, когда не согласна. Но в то же время она первая, кто без отвращения прикоснулся к моему лицу, несмотря на ожог, и кто по сто тысяч раз спрашивал "тебе плохо?", когда я болел. Она такая, какая есть.

Несмотря на глубокие чувства, меня разрывает от невыносимой тоски и боли просто от осознания, что я не могу быть с ней. Она никогда не станет моей женой, не будет просыпаться каждое утро в моей постели, не будет целовать меня на ночь, не станет матерью моих детей. Никогда. Она как яркая недосягаемая звезда, которой ты можешь лишь любоваться издалека.

Закуриваю ещё одну сигару и выдыхаю дым, наблюдая, как он растворяется в ночи. Кажется, ответ найден, и он мне не нравится — мне нужна невеста.

Аудитория прорицания в тусклом свете свечей выглядит иначе. Комната кажется пугающей, словно в каждом углу притаились сущности, ждущие момента, чтобы напасть. Лунный свет, проникающий внутрь сквозь мутные от инея стёкла, отражается на поверхности большого хрустального шара. Артефакты и атрибуты, стоящие на полках, шепчут свою историю и манят притронуться, но я здесь не за этим.

Я стараюсь успокоиться и собрать все свои силы, но в горле образовался комок, который никак не удаётся сглотнуть, а сердце стучит слишком быстро. Делаю глубокий медленный вдох и выдох. Ещё раз. Если я не успокоюсь, ничего не получится.

Профессор Фельд ходит по кабинету, расставляя необходимые атрибуты для будущего ритуала. Его движения точные и уверенные, каждая деталь тщательно продумана. Наконец, спустя долгие уговоры, он разрешил мне войти в транс, но только под его пристальным наблюдением, даже несмотря на сдерживающий артефакт, который должен гарантировать мою безопасность.

В подготовке к этому моменту мне пришлось выполнить несколько странных заданий. Первым шагом было ежедневное выпивание специального зелья, которое очищает сознание и подготавливает его к входу в изменённое состояние. Зелье имело горьковатый вкус, и каждый раз, когда я подносила пузырёк к губам, мне приходилось усилием воли заставлять себя проглотить жидкость. В какой-то момент мне даже показалось, что он просто издевается, и вместо зелья даёт мне настойку полыни. Каждый глоток вызывал рвотный рефлекс, но я кое-как сдерживала позывы, понимая, что это важно.

Вторым шагом была медитация. Каждый вечер я должна была проводить не менее часа в глубокой медитации. Никаких мыслей, никакого шума, только концентрация на дыхании и древние мантры. Сказать, что это было нелегко, — ничего не сказать, особенно вначале, когда меня отвлекало абсолютно всё. Поэтому было принято решение заниматься этим в библиотеке. Да, не самое лучшее решение, но пусть меня лучше отвлекает скрип половиц и тихие ругательства старого гнома, чем мрачная атмосфера в комнате общежития.

Третьим шагом была дыхательная практика. Утром и вечером я выполняла определённый комплекс упражнений, который должен был помочь мне контролировать и направлять энергию внутри тела. Что-то вроде той же медитации, но сложнее — здесь нужно было концентрироваться на внутренних потоках. Закрыть глаза, представить, как магия течёт по венам, скапливаясь на кончиках пальцев. Каждый вздох увеличивает этот поток до возможного предела и затем медленно возвращает меня в обычное состояние.

Четвёртым и последним шагом была настройка на нужную частоту с помощью специальных камней и кристаллов. Фельд вручил мне набор магических камней, которые я должна была носить с собой в течение дня и класть под подушку на ночь. Но это казалось мне самым нелепым и непонятным. Какая ещё частота? Хотелось спросить его: "Я что, по-вашему, радиоприёмник?" К сожалению, он бы не понял. Какая занятная шутка пропадает, эх!