– Вы испугались чудовища Прогресса, – похоже, Навигатор хотел улыбнуться, но улыбка замерла на его губах, превратившись в гримасу. – Но теперь, когда вы уже знаете…

– Что я знаю? – я криво оттолкнулся от синтезатора Флудса. – Что в Астроманте нет ни единой значащей мысли, лишь мешанина из нулей и единиц, а все его шумы-приказы – лишь ниагарские водопады противоречащих друг другу идиотизмов, которые, возможно, ответственны и за эту войну? Да! Разве это не вариант? Нет Мыслей! Нет Разума! Есть лишь всепожирающая бестия, рассевшаяся посреди хаоса и хаос источающая – и, видимо, именно этим путем, именно оттуда он приходит, когда уже не может прийти мозговой дорожкой – из безумия – Прогресс!

Я тяжело дышал.

Навигатор подплыл ближе, оттолкнувшись от стола.

– Хватит, достаточно. Идем. Вам нужно отдохнуть, Доктор. Оставьте это, вы пьяны.

Он потащил меня в коридор. С тихим жужжанием вспыхивали лампочки. Металлические кишки «Бегемота» гостеприимно расступались перед нами.

Вероятно, я все еще бормотал себе под нос эхо последних мыслей («из безумия – Прогресс!»), поскольку Навигатор раздраженно дернул меня за руку, вытряхнув из пальцев сигарету.

– И что с того, если из безумия? Даже если и так? Что с того? И хорошо! У нас будут лучшие, более быстрые космолеты! Мы преодолеем барьер скорости света! Вырвем у природы ее тайны! Колонизируем галактику!

– Ага. И почему же ни одной цивилизации не удалось этого раньше?

– Откуда вам знать, что не точно так же…

– Оно уже началось! Уже развивается! – я ритмично бил кулаком по головкам заклепок и винтов, по герметичным фланцам люков. – Не видишь? Оно идет рука об руку с Прогрессом – как грусть с мудростью, недомогание со старостью. Астромант одной рукой дает изобретения и открытия, а другой – хаос, безумие, роршаховский шум. И эта бессмысленная война – первый симптом раковой опухоли.

– Тогда что? Уничтожить его? Но зачем тогда прятать его на тайной орбите? Капитан был последовательнее.

Я качал головой, хотя скорее это голова безвольно колебалась на моей шее.

– Я не могу сам принять такое решение… Возможно, второй Астромант никогда больше не возникнет. Возможно, он не возникал никогда прежде в истории Вселенной. Раз в миллиард лет, вопреки термодинамике… Он бесценен! Но нет, нет, по другой причине – он является точкой отсчета, второй стороной уравнений. Где-то между ним и мозгом обезьяны проходит граница, на которой включается «стоп» Прогресса. Он миновал ее, поскольку не поднимался по ступеням растущих возможностей, а сразу образовался из хаоса – человек тоже может возникнуть из случайного танца атомов, если достаточно долго подождать. Если бы мы знали спецификацию подобной логической системы…

– То что? – Навигатор развернул меня к моей каюте и слегка встряхнул. – Доктор, Доктор… Выспитесь. Вы сами себе противоречите. Я ведь слышу, что на самом деле вы хотите все того же самого – исследовать его, познавать. То есть открывать. Толкать науку вперед. Исследуя природу вписанного в законы Вселенной запрета прогресса – вы совершаете прогресс. Как вы намерены вырваться из этого парадокса? Сами раздумья о границе познания отодвигают эту границу.

– Возможно, ты прав… – я обмяк в дверях, дыша еще чаще. Невесомость, однако, в немалой степени маскировала мое состояние, на Земле я бы просто свалился. Я вытянулся через порог, теряя чувство вертикали. – Ибо, видишь ли, с той, с этой, с той стороны лежит темная пропасть. Бездна. Но если я полностью отвернусь от Прогресса, что мне останется? Ну что? Я не такой, как Капитан. Я так не могу. Пусть даже прогрестика… – Навигатор толкнул меня к койке, и я поплыл, неуклюже изогнувшись, хватаясь за свет и тень. – Ибо если мы на века, навсегда остановимся в этом месте, на последней ступени перед эшафотом, – то что вместо? Что станет двигателем для будущих поколений, что заведет их дух, какой мотор даст энергию деяниям человека, зачем нам вообще тогда жить, что нам останется, что, что, что?

Ответ у него нашелся без проблем:

– Искусство.

Как описать это предчувствие, ночную дрожь, зуд между полушариями мозга? Если бы я только мог проникнуть в себя, и одновременно вне себя, какой-то внутренней конечностью ощупав то место, где рождаются мысли, где набухает ткань новых идей, наросты образов, которых не увидишь нигде в пространстве измеримых предметов, раковая опухоль абстракций, которые не явятся в мир, ибо не имеют для него ни формы, ни смысла, расталкивающая извилины шишка, которую не чувствуешь саму по себе, но которая, подобно черной дыре, накручивающей на себя туманности мыслей, распирает тебе череп, день за днем, ночь за ночью, теория за теорией, распирает, пока тот не лопнет с тихим треском, ты уже чувствуешь под пальцами линии напряжений, паучью френологию катаклизма, уже, уже. Как описать? Все это как бы происходит по другую сторону границы, за реками, за пропастями. Ты издали наблюдаешь туманные пейзажи, где стоят гигантские здания неизвестного назначения, башни, машины, виадуки, пушки, нет, это лишь иллюзорные подобия. Но уже одно то, что ты замечаешь их очертания, выделяет тебя из всего человечества; только ты один можешь попытаться осмыслить их истинную природу. И одновременно ты знаешь, что именно один этот шаг в их сторону, один шаг в пропасть и бездонную пучину, который позволил бы тебе уловить образ в идее, идею в правилах, правила в словах – именно этот шаг ты сделать не в состоянии. Ты наклоняешься вперед. Давление в черепе растет. Ты напрягаешь взгляд. Трещит кость. Черная дыра засасывает в себя мысли о жизни, мысли о повседневных делах, о случайных необязательных людях, а потом и все предназначенные для их укрощения слова, а потом и терпение к словам. Тебе не слишком удается общение с другими на темы более близкие, чем силуэты тайн на горизонте. И даже когда ты говоришь – как хорошо описал Астрофизика Первый пилот – когда ты говоришь, подлежащие и сказуемые распадаются у тебя во рту, с языка сыпется песок. Это уже не твои земли. Уже не твоя родина. Ты все сильнее наклоняешься к невидимому, простирая взгляд за пределы материи. Ты выдернул чеку. Пора взорвать гранату разума.

Он мог сделать что угодно. Мог убить меня во сне. Мог запереть, как заперли его мы. Мог забрать «жемчужину» и полететь к Астроманту. Позже я узнал, что он в самом деле забрал ее и полетел. Я проверял логи капсул (тогда я уже спал исключительно в капсулах) и нашел запись путешествия Навигатора. В «ночь» после освобождения, где-то через час после разговора со мной, он отстыковал «жемчужину» и покинул док «Бегемота V». Лог регистрирует существенные маневры и активацию подсистем. Навигатор провел там на орбите три часа пятьдесят минут. Он неоднократно пользовался радиопередатчиком, вызывая их. Если они были все еще живы, они могли ему ответить, хотя бы из рулевой рубки «акулы». Ответили ли? Он мне не рассказывал, а я не спрашивал.

На вторую ночь после возвращения с Астроманта начались сны, которые – в чем я не сомневаюсь – будут преследовать меня годами. В них я блуждаю в бескрайнем лабиринте поросших Астромантом руин, блуждаю, кружу и летаю, несомый потоком видений-ассоциаций, пока поток не поворачивает назад, сердце ускоряет свой бег, и я уже знаю: за мной сквозь тернистую тьму гонится некая массивная, похожая на каменную глыбу фигура.

Она все ближе, таранит обломки, крушит кружевную аппаратуру. В вакууме я не могу ее слышать, но тем не менее слышу. По черному молоку расходятся черные круги, пока наконец прямо передо мной из-под его поверхности не выныривает Марабу, готовый заключить меня в смертельные объятия, как тогда на мостике «акулы», значит, я снова на мостике «акулы», снова, робот давит меня и душит, вспыхивают экраны, с них говорит Капитан – знаю, что вы меня слышите! – его слышат, слышат все, Инженер, Электронщик и Второй пилот снимают шлемы, наклоняются друг к другу в зловещем сговоре, передают из рук в руки атрибуты измены, а тем временем, тем временем робот давит меня и душит, пульсирует во мраке красная точка, я падаю в спиральную пасть Астроманта. И тогда я просыпаюсь. (От стали отражается эхо.)