Мари-Анн наклоняет голову, пышные фиолетовые волосы заслоняют большую часть бледного лица.

– Постоянно поступают новые данные, фрай. Подробности контакта официально не сообщаются, но я добралась до в достаточной степени правдоподобных утечек. Похоже, SR отказалось от гонораров наличными, и его ксенотики будут Ваять за биржевые опционы, доли в предприятиях, с многолетней пролонгацией, в том числе за рискованные высокопроцентные облигации Новых Колоний. С точки зрения их клиентов это должно выглядеть весьма соблазнительно: иммиграция задаром, не трогая собственный капитал… Китай, то есть China Space Lines, сидит в ICEO по уши. Я бы советовала быстро выступить с каким-нибудь контрпредложением, иначе нам это крепко ударит по карману.

Агерре уже понимает, что поступок Петрча носит не экономический характер (вернее, не в первую очередь), но политический. Петрч выкупает для своих ксенотиков будущее.

В самом Ордене никогда не дали бы согласия на столь радикальное изменение; слишком многие ксенотики остаются привязанными к имиджу мультимиллионера-спекулянта, постоянный приток денег необходим им для поддержания работы биржевых машин. Существуют целые маклерские конторы, специализирующиеся на сделках с неспящими.

– Мне нужно как-то договориться с Петрчем, – наконец говорит Фредерик. – Вышлите открытое приглашение на старый форум Ордена. Срочная просьба. Разговор под симметричным бесконечным крипто. Если оно еще чего-то стоит.

Секретарь кивает.

– Следующий вопрос, – бросает Агерре.

– Новость трехминутной давности: Буэнос-Айрес, Глина, первая попытка линчевать ксенотика. Фрай Томазо Горголья. Но он Отваялся с небольшим ущербом для окружающих. Жертв нет.

– Крайст!

В очередной раз посетив гасиенду Карлы, он обнаруживает ее спящей, дремлющей посреди солнечного дня Лазури. Его беспокоят признаки впадения вдовы в состояние расслабленности, общей медлительности, почти наркотической летаргии. Он спрашивал, не накачивается ли она химическими стимуляторами – она ответила, что принимает только стандартный антигеронтический пакет. И Фредерик даже верит, так что происходящее с ней еще больше его пугает. Он спрашивал, сколько она, собственно, спит днем. Естественно, она не имела ни малейшего понятия, запросила у домашней управляющей программы. Та посчитала тринадцать часов в среднем. Карла удивилась. Агерре нет.

Теперь он снова стоит перед задернутой москитной сеткой большой кроватью в спальне гасиенды (Карла дала Фредерику коды своих сфер приватности) и смотрит на свернувшийся под тонким шелком силуэт женщины, спящей, с болезненным румянцем на щеках, со спутанными на неудобно уложенной подушке волосами… Тропическое солнце вливается в комнату между приоткрытыми ставнями. А она спит. Это не здоровый сон. В самом ли деле она так любила Габриэля, или просто привыкла? И как отличить одно от другого? Не важно; по сути, она моя жена.

В конце концов проснувшись, она видит Фредерика Агерре, сидящего возле кровати в иллюзионном кресле, в представительных одеждах Примуса ОНХ. От освещенного солнцем фиолета почти больно глазам.

– Кризис явно уже миновал, – зевает она, – раз тебе больше нечем заняться.

– Ты должна поставить себе Стража.

– Что?

– Только так ты из этого выберешься.

– Я что, должна не спать?

– Немного больше активности тоже бы не помешало. Но речь идет о таком гормональном профиле, который бы вывел тебя из этой спирали депрессии.

– У меня нет депрессии.

– Будет.

– Да иди ты к черту.

– Скоро пойду. Но пока посижу и посмотрю на тебя.

Карла начинает плакать. Фредерик сидит и смотрит. Она поворачивается на кровати на другой бок, спиной к нему. Агерре крутит на пальце перстень. Свет – очень яркий, очень резкий, почти монохромный – падает из-за его спины, выжигая на постели мельчайшие тени.

Дыхание Карлы неглубокое и неровное; она то и дело как бы кашляет, и тогда у нее дрожит спина. Лица не видно, она дополнительно закрывает его предплечьем.

– Когда мы поплыли на Сардинию, – начинает Фредерик, все быстрее крутя перстень, – на небе три недели не было ни облачка, и когда мы гуляли по тем жарким пляжам, а гуляли мы каждый день…

Он говорит и говорит, уже вообще не глядя на нее; она тоже не поворачивается – но по крайней мере перестала всхлипывать и слушает.

Входит горничная, суетится в спальне, шире открывает окна, проходя при этом сквозь Агерре; естественно, она не видит его и не слышит.

Когда она уходит, и Фредерик наконец замолкает, Карла переворачивается на спину. Глаза ее уже сухие. Она мельком смотрит на гостя, лицо ее ничего не выражает.

– Лучше оставь меня в покое, – шепчет она. – Спать хочу.

Агерре выходит, минуя в главном холле перешептывающихся о хозяйке дома горничных. Во дворе гасиенды его ударяет в виски жар солнца. Он сотворяет себе белую шляпу с широкими полями, надвигает на глаза. Когда отзовется этот чертов Иван? А глиокрист – к черту патент, пусть лучше Шарский поработает над материалом и покажет, на что способен сверхсветовой комп, для начала расшифровав те файлы Габриэля. Трест анти-ICEO – Мари-Анн должна связаться и с ними…

В двух шагах от ворот его догоняет окрик Карлы.

– Фред!

Он оглядывается. Она стоит на пороге, разрезанная в поясе границей тени, еще полуголая, прямо из постели.

Агерре переадресовывается в холл за ее спиной, снимает шляпу. От его движения еще больше ерошатся белые волосы вдовы.

Карла не отворачивается, но со вздохом падает на Агерре, будто действительно чувствуя тяжелую стампу ксенотика. Фредерик машинально ее обнимает.

Так ей легче говорить.

– Ты прав, ты прав, у меня просто нет сил из этого вырваться, может, если бы у нас с Габриэлем были дети, может, тогда, может, они, но их нет, и я предчувствую тьму, мне даже хочется нырнуть, понимаешь, это так…

– Легко.

– Неизбежно.

– Спираль. Каждый шаг верный, а после семи ползаешь в грязи, хотя не совершил никакой ошибки. Никакой.

– Да. Да. Медленно. Меня засосет. Скажи. У тебя даже сердце сильнее не забилось.

– Когда?

– Сейчас. Когда угодно. Рядом со мной. Вообще.

– Да. Пожалуй, в самом деле да.

– Хорошо, – громкий вздох. – Дай мне.

– Что?

– Стража. Скопируй мне из Замка образцы нано и программы.

– Карла…

– Ну что? Теперь боишься?

– Окей.

Она высвобождается из его объятий, быстро целует в пересеченную фиолетовым желваком щеку.

– Расскажешь мне потом о наших ночах.

– Гм?..

– На Сардинии.

И она убегает в черную тень высоких комнат.

Агерре возвращается на солнце. Идя к заливу и слегка сгорбившись в своей похожей на воздушного змея шляпе, подсчитывает свои шансы на ближайших голосованиях в Высшем Совете ОНХ. И что делать с угрозой дешифровки любого двустороннего крипто – как теперь общаться через Иллюзион? Со времени опубликования патентов Фредерик ходит только в Иллюзионе/Крипто, но прекрасно понимает, что хитроумный хакер может вклиниться в ответственные за передачу Болота и копировать весь этот шум, чтобы потом – когда, наверняка уже через неделю-другую? – расшифровать его на сверхсветовом компьютере. Петрч в состоянии делать это в реальном времени. Не потому ли он до сих пор не ответил на приглашение? Потому что не доверяет никакому крипто? Нужно совершить обмен рандомными пакетами. Но это тоже мало что даст…

Кампус Института раскинулся на пологих холмах, окружающих залив с юга; на противоположном берегу разрослась полинезийская деревня. Конституции здешних полинезийцев достаточно эксцентричны (они происходят из первой волны культурной эмиграции), и в Глине к ним предпочитают не приближаться. Агерре сворачивает на первом перекрестке к кампусу и более высоким – четырех– и пятиэтажным зданиям Института Пайге. Идти примерно часа два. Естественно, Агерре может сразу переадресоваться на место – но таким образом лишился бы оправдания для двухчасового безделья вдали от ада политико-экономического кризиса, вызванного расколом в ОНХ. Счетчик безусловных требований связи с Фредериком Агерре, уже просеянных через фильтры секретарской программы, показывает две тысячи и продолжает расти.