– Пройдись до кампуса над Заливом, – Карла показывает движением головы на звезду. – Почему «Глупец»?

– На память. Да, и можешь уже взять те два миллиарда.

Она косо смотрит на него.

– Я пыталась. Никто не отвечает. Похоже, предложение уже неактуально.

– Сцилла, дружище, где тебя опять носило? Три месяца не видел тебя в АС. Смотрю, ты каждый раз берешься за какие-то сомнительные задания!

– Ха, на этот раз я Ваял на стороне ангелов. Лига снова начала шарить за Яслями. Кто-то в Нью-Йорке придумал, будто наши безумные ученые прячутся в шуме ядра. Поверишь?

– Так или иначе, возвращайся быстрее, чувствую, ты мне понадобишься.

– Уже вижу. Инквизитор! Джииз! Думаешь, ты так просто из них все вытянешь?

– Да я прекрасно понимаю, что они не идиоты и откажут Настазии.

– И те, кто откажется…

– Вот именно.

– Фрай.

Исколесив весь Иллюзион вдоль и поперек, приведя в движение шестеренки политики, он не может больше тянуть и падает в объятия НавигатораXG на максимальном SpaceSculptor'е. К Глупцу он летел другим путем, возвращается уже не зигзагами, не гадая от звезды к звезде. Но и теперь не может Ваять по прямой – между Глупцом и Точкой находится простершаяся на многие парсеки Смерть Степанова.

Ваяя, Агерре «видит сны» о Сардинии. Он очень хорошо помнит те три недели, проведенные с Карлой Фиоре – три недели, которые он никогда не проводил с Карлой Фиоре, – под лазурным небом, отражавшемся в искрящемся море и стеклах ее противосолнечных очков, когда она смотрела на него с полуулыбкой, слегка наклонив голову, наполовину реальная в облаке бело-желтой взвеси средиземноморского света, заставлявшей щурить глаза. Запах ее пота, смешанный с запахом крема для загара… Когда они не загорали и не плавали, ходили на очень долгие прогулки по каменистым и песчаным пляжам Сардинии – Карла босиком, есть нечто непреодолимо эротичное в виде женщины, ступающей по земле и камню голыми ногами. И эти ее платья, до колен или до середины щиколотки, на узких бретельках, всегда светлых цветов, из тонкого хлопка… Он фотографировал ее, но лишь врасплох, в окружении солнца и ветра, пойманную в странных позах, с заслоняющими лицо волосами, поднятой к небу загорелой рукой, в состоянии неустойчивого равновесия. Она потом разглядывала эти фото, по-птичьи наклонив голову и удивленно моргая. За все время не выпало ни капли дождя, и под воздействием почти африканской жары они зарядились некоей беспокойной энергией, которую отдавали после захода солнца, когда становилось прохладнее. Он помнил жар ее разогретой кожи под пальцами, под языком, запах раскаленной гальки в ее побронзовевшей коже, аромат ее волос. Они пили местные дешевые вина – и таков был ее вкус, когда наступала глубокая ночь, и оставался лишь вкус, запах, осязание, изредка – неразборчивое слово, бездумный шепот. Он просыпался в крупнозернистом предрассветном мраке, чтобы с летаргическим удивлением констатировать гармонию, с которой срывалось с их губ медленное дыхание, даже сердца бились в одном и том же ритме. Якобы некоторые звери – щенки из одного помета, спящие в одних и тех же логовах члены одной стаи, – могут сработаться, синхронизироваться именно таким образом. Он вставал раньше, заваривал ей кофе, открывал окна – обычно они и так уже были приоткрыты. Над портом кружили чайки. Звуки местной речи, язык, которого он не понимал, добавляли этим минутам послевкусие некоей тайны, магии, чересчур экзотической, чтобы быть вообще сколько-нибудь постижимой для человека. И тогда она запрыгивала сзади на него, засмотревшегося и заслушавшегося, касаясь его кожей и тепло дыша в затылок, а потом…

Раздавленный и убитый, он извивается в тесных и все сильнее сжимающихся сплетениях смертоносного Ваяния пространства-времени. НавигаторXG информирует о состоянии исполнения макроса SpaceSculptor'а; Агерре уже почти на месте. Фредерик вкладывает все свои силы в пущенный назад Cage, расталкивая враждебное Ваяние. А что это, собственно, за макрос, какое правило Ваяния, которое так его душит, почти давит? Тоже наверняка некая версия Cage. Агерре не отдает себе в этом отчета, но когда он парит над поверхностью ложа в верхнем четырехстенном кубике своего Сада (он стер OnTheGround, и его внезапно охватила невесомость), на лице, на шее, из лимфатических узлов проступают большие жирные слезы глии, фиолетовая слизь на белой коже; такая боль, такая мука. Страж работает на максимальных оборотах, прокачивая гормоны и их гасители, раздражая соответствующие мозговые центры. Четверть, полсекунды, секунда, две… пфух! – лопается внешнее Ваяние, Сад Агерре в открытом космосе. Половина астрономической единицы от планеты Агерре, между ней и звездой, тридцать градусов над эклиптикой. НавигаторXG сразу указывает источник смертоносного Ваяния и запускает макрос IronMaiden[184], вновь требуя от Фредерика ста процентов энергии. У ксенотика захватывает дух в груди, но он подчиняется приказам программы, это вполне справедливые процедуры, единственная возможная реакция в подобной ситуации – которая, правда, не имеет прецедентов, но более предусмотрительные ксенотики составили себе скрипты практически на любой случай, включая близкий взрыв сверхновой, и теперь, быстрее любой осознанной мысли, чередуются атаки, контратаки, октоморфические финты, внезапные коварные Ваяния, жестокое убийство в объятиях нематериальных клешней, когда на оболочке удаленного на миллионы километров Сада открываются почти точечные гравитационные воронки, в регулярных и нерегулярных мозаиках, каждая из которых тянет живокрист в свою сторону. Живокристу эти напряжения непосредственно не угрожают, нужно сперва преодолеть «броню» защитного Cage, с противонаправленными градиентами гравитации. Миллисекунда, три… разница энергии слишком велика, IronMaiden Агерре поглощает Cage тайного убийцы. Теперь приходит пора живокриста – даже он, прочнее которого не бывает, с плотными кристаллическими связями, лопается и разлетается в тысячах направлений одновременно. Спущенный в узкие гравитационные воронки Сад покушавшегося сверкает короткой вспышкой материи, сжатой до состояния плазмы, после чего – после снятия макроса Фредерика – высвобождается в пустоту в виде короны белых струй. А потом снова темнота.

Шесть секунд – столько все это длилось. Агерре падает на ложе. Пульс возвращается в норму. Дрожащей рукой Фредерик стирает с себя пот и глию.

На входе в Иллюзион не пробиться сквозь оповещения о контакте. Имплант Агерре, используя импровизированные детекторы Сада и гравиметры над полюсами ближайшей планеты, наносит на карту Смерть Убийцы. Постглиотическое искажение пространства-времени еще переливается между формами, не фиксируясь на окончательной фигуре – это может продлиться минуту, может год (в таком диапазоне находятся имевшие место до сих пор четыре случая смерти ксенотиков).

Агерре занят другим делом. Он входит в Иллюзион/Personal/Aguerre17 и поднимается на ноги в скриптории Замка. Взяв у первого попавшегося писаря последний список Лужного, он вычеркивает в нем неспящих с потенциалом в пределах плюс-минус десять процентов от октоморфической энергии, измеренной на защитном Cage покушавшегося. Получается семь фамилий. Он инициирует высокоприоритетную связь с этой семеркой, посылая официальные коды Примуса ОНХ. Не дают о себе знать лишь трое. Писарь проверяет этих троих в текущих реестрах. Двое исполняют контракты, в соответствии с которыми они сейчас Ваяют где-то в килопарсеках от Ферза.

Кто же в итоге остался? Бартоломео Куомо, неспящий в течение шести лет. Фредерик туманно его припоминает. Последнее местопребывание: Орбитальные Сады Агерре. Он заказывал сверхбыстрый живокрист.

Агерре навещает Настазию фон Равенштюк. Инквизитор принимает его в живокристной вилле на Дао Ся, на патио над двухсотметровым водопадом, в сердце недээнковых джунглей.

– Скольких вы уже успели допросить?