В Нью-Йорке, в Лиге Суверенов, выступает представитель Франции с проектом резолюции, запрещающей применение высокоэнергетических РНКдакторов в военных технологиях. Представитель ОНХ его поддерживает.

Есада купила квартиру в Риме. Естественно, о найме жилья для ксенотика не может быть и речи, хорошо, что ей не пришлось покупать весь дом – остатки после стампы могут сохраняться годами, мелкие извращения пространства-времени. Есада не покидает город. Рим! Здесь она будет в безопасности.

Ультраконвергенционалисты основали фонд, нанимают ксенотиков и летают на свой страх и риск в поисках глионосных планет.

Выборы в ЕС, явка меньше десяти процентов.

Ксенотики в Ватикане, личная аудиенция… Дни, месяцы.

Имеет ли это паломничество вообще смысл? Фредерик прячется в разноцветной гуще кутрипового Сада от огня одиноких солнц, все более далеких от Точки Ферза. После скольких тщетных попыток он сдастся?

Остановив SpaceSculptor в десяти астрономических единицах от Глупца, он даже не выходит из внутреннего кубика, где мокнет в джакузи. Наблюдательные процедуры выполняются сами, Сад распыляет телескоп, расставляет гравиметрические порты, Cage же расширяется для защиты от внутрисистемных метеоров.

Первой поступает информация о форме гравитационного резонанса: здесь есть планеты, по крайней мере три. Телескоп фокусируется на точках с заданными параметрами, и Агерре погружается в Иллюзион. Он заглядывает планетам в лица. Два газовых гиганта – к ним он присматривается внимательнее, по привычке ища признаки глии (в Болотах Агерре будет проведен соответствующий анализ их движения). Потом внутренняя планета – и тут какие-то проблемы, картинка нечеткая, будто размазанная, облако тени. Неважно, спешить некуда, можно будет взглянуть поближе. Он запускает Hornpipe[181]. Этот макрос Ваяет пространство перед Садом в гравитационную воронку, засасывающую любую материю. Реорганизуется также Cage, и перепрограммируется живокрист в точке открытия, где он соприкасается с «выходом» Hornpipe. Теперь только ждать.

Для Агерре это уже стандартные поисковые процедуры, он подключился к одному макроопределению высшего порядка и не посвящает их исполнению даже четверти мысли.

Ибо пока он мягко плывет на слабом SpaceSculptor'е (15 процентов максокт.), почти невесомый в теплой воде джакузи, в бледном свете Глупца, пробивающемся сквозь сетчатую стену кубика, его засасывает Иллюзион/Personal/Amiel01: Карла Пайге отправила приглашение на его адрес в Ордене, первый сигнал от нее после Празднества. Агерре не может сосредоточиться ни на чем другом.

Приглашение официальное – и Фредерик прибывает так, как требует того его должность и титул: в фиолетовом, с Большим кольцом Присяги на безымянном пальце правой руки, под пение ангельских меццо-сопрано.

Лазурь – Новая Колония британской юрисдикции, сто четырнадцать световых лет от Точки Ферза, в двойной системе, меньшая составляющая которой напоминает чересчур амбициозный Юпитер – его видно днем, но едва-едва. Лазурь покрыта лазурными океанами. Из-за отсутствия полярных шапок единственной сушей здесь являются вулканические острова, сгруппированные в малые и большие архипелаги. Амиэль находится на тропике Козерога.

– Гритц, мадам.

– Гритц, фрай.

Она приглашает его на конную прогулку. Лошади дээнковые, кутриповая биология еще не достигает таких вершин царства животных. При 0,74 «же» Лазури они передвигаются своеобразным аллюром. Агерре мог бы покопаться в установках своего импланта, поскольку лишь образ и звук являются в Иллюзионе отражением реальности, остальное – дополнительные симуляции, так что он сгладил бы свои ощущения. Но он этого не делает – в конце концов, симуляции не берутся с потолка, а ему хочется придать этому моменту как можно большую видимость реализма. Хотя Глина и GRI срослись наподобие ленты Мебиуса, всегда остаются различия в культурном восприятии, в ментальности – пока сохраняется память об изначальном разделении материи и сна.

Они едут через апельсиновые рощи (дээнковые, ибо что толку от кутрипических плодов?), ветер с океана приносит экзотические запахи, на аквамариновом небе висят желтые перисто-слоистые облака. Вдали, над полинезийской деревней, виднеются столбы дыма от ритуальных костров. Агерре смотрит на Карлу, когда та его обгоняет. Его радует ее прямая спина, высоко поднятая голова, распущенные до плеч отрастающие волосы. Она не настолько загорела, как можно было бы ожидать, толстый покров атмосферы Лазури сильно урезает ультрафиолет.

Когда она его не обгоняет, они обмениваются удобоваримыми замечаниями. Так с долгими паузами продолжается разговор ни о чем. Агерре терпеливо ждет, пока Карла затронет тяготящую ее тему. Наконец они доезжают до берега озера, останавливают лошадей, и леди Амиэль делает глубокий вдох.

– Похоже, они появились.

– Кто?

– Они.

Агерре бросает на нее вопросительный взгляд, но прежде чем что-либо сказать, накладывает на трансфер печать симметричного крипто. Карла одобрительно хлопает сивую лошадку по шее.

– Идем, пройдемся.

Они спешиваются.

Фредерик опускает руку в озеро. Вода оказывается теплой (будто в джакузи).

– Сперва я встретила его в открытом Нью-Йорке, – говорит из-за его спины Карла. – Зашла со знакомыми в «Марти», потом мы пошли прогуляться; из Глины был только один из нас. Какой-то клоун цеплялся к прохожим, я поотстала… Этот тип, вероятно, следил за мной через Иллюзион. С ходу принес соболезнования. Я даже не удивилась, он ведь мог ходить с WhoIsWho[182] на глазах. Но он сразу же начал какие-то мутные инсинуации: как хорошо, что я знаю цену молчания, и что у компании после Габриэля проблемы с выплатой последних кредитов…

– А они есть?

– Есть, есть.

– А цена молчания? Какая?

– Вот именно. Якобы я должна что-то знать. Но я ничего не знаю. Потом еще пару раз появлялись другие, а может, тот же самый под фальшивками, поскольку все происходило в Иллюзионе, – мол, два года молчания оцениваются в два гига, рынок сейчас неспокойный…

– Они в самом деле дают два миллиарда?

– Так говорят.

– Два года… Странно.

Агерре встает, приглаживает мокрой ладонью волосы. Карла сидит на склоне в нескольких метрах от него, нервно сплетая длинные стебли травы. В ней чувствуется болезненная энергия, видна внутренняя дрожь, но также чересчур явная нерешительность, первые тени сильной усталости, разочарования, свидетельствующая об отвращении к миру гримаса на губах. Но тоже без особой убежденности.

Агерре поворачивает голову, глядя на пасущихся лошадей.

– У тебя есть какие-то подозрения?

– Я до сих пор не открыла несколько сотен кластеров памяти Габриэля в Болотах. Понятия не имею, что там. Я обшарила его вещи, но не нашла никаких паролей, указаний, ничего. Крипто бесконечного уровня – я давала каббалистам, они долго считали, но ничего не добились.

– Можно?

– Залью тебе на аккаунт Ордена, – она вздыхает. – Одного не понимаю: почему не очередной Хамелеон? В любом случае он обошелся бы дешевле двух гигов. Или нет?

– Габриэль действовал сознательно; ты в лучшем случае можешь раскрыть унаследованные после него знания. А кто унаследует после тебя? Кто-то наверняка найдется – платить им все равно бы пришлось, за ними тянулся бы смрад трупов. Они покупают время. И это дает повод задуматься. Что такое могло бы случиться через два года? Скажи, чем он интересовался перед смертью? Наверняка остались какие-то следы в открытых записях, хотя бы самые общие ссылки…

– Я как раз хотела тебя спросить… Как там? С таро все получилось?

– Глупцов так много…

Потом они плавают в теплых водах старого кратера. С прилипшими к голове волосами Карла выглядит старше, будто снедаемая некоей токсичной тоской. Обсушиваясь на залитом солнцем песке, Агерре рассказывает ей анекдоты из жизни ксенотиков. На зеленом небе клубятся тучи. Вскоре над Амиэлем зайдут оба солнца. Фредерику хочется протянуть руку, сжать ее пальцы – но он этого не сделает, надеется на большее. Пока слова не произнесены вслух, возможно все.