Декабрь 1994 – октябрь 1995

Едва я ступил на ее поверхность, как меня скрутил и вывернул наизнанку приступ рвоты. Из сопл челнока шел белый дым. Паале пошатнулся и упал рядом со мной. – Какая вонь! – простонал он. – Больно. Мне пришлось силой вырвать у него эти фильтры! – Придет время, и вы привыкнете, – бросил с высоты ступенек первый пилот. Он надел очки ночного видения и закурил. Вероятно, это должно помочь, подумал я. Дым сигарет. Но сам не верил. Смрад был настолько чудовищным, что не прошло и минуты, как и у меня разболелась голова. Я отер губы и помог Юргену подняться. Слева послышался шум мотора, с каждой секундой он становился все громче. Я огляделся: серые тени среди черных теней. Взгляд охватывал пространство не далее остывающих сопл; на Клине невозможно приземлиться на одном воздушном скольжении, приходится активно маневрировать, и это была одна из нескольких причин его выбора в качестве базы, в это секретное место, зажатое между горами, можно попасть только по крутой параболе. Я сунул руку в карман куртки, вскрыл фирменную упаковку и надел новенькие очки ночного видения от фирмы Цейс. Пепельный монохром врезался в зрачки. Из подъезжающего FTM-а нам махал рукой мужчина. Я его узнал: это фон Мильце, только бородатый. За его спиной, на некотором расстоянии, маячили жестяные бараки. Джунгли начинались прямо за ними – грязными волнами дикой растительности поднимались они по склонам окрестных гор, все выше и выше, к вечной небесной полутьме Мрака.

Фон Мильце остановился, приоткрыл дверцу. Без единого слова мы заняли свои места. Водитель развернулся – затем нажал на газ, и нас едва ли не впечатало в сиденья. За нашими спинами – я увидел это в темных отражениях зеркал заднего вида – челнок начал маневр к узкому повороту в конце полосы. Фон Мильце принялся напевать себе что-то под нос, стукнул основанием ладони по рулю и, внезапно выкинув левую руку, включил радио. Радиостанция Клина передавала тяжелый франкфуртский тот, Вагнер, зачарованный в скрежете электрических гитар и рассэмплированном глубоком басе барабанов.

Мы ехали в монохромном полумраке, здесь не принято включать фары, они слишком слепят глаза под ноктостеклами, которые тут все носят. Я поинтересовался у фон Мильце, где лифты. Он показал вперед, назад, в стороны. Челнок сейчас как раз идет на Мамонт, сказал он, перекрывая голосом музыку. Эти лифты – я видел их на трехмерных планах Клина – пронзали скальный массив шахтами на более чем километровую глубину. База располагалась так глубоко под поверхностью Мрака для защиты от ядерных атак. Русские, японцы и американцы тоже разместили свои центры в катакомбах. Я поднял лицо к темному небу, ветер – наконец-то движение воздуха! – хлестнул меня по щекам грязной тряпкой. Там, над буровато-серой топью туч, невидимо кружили по постоянно меняющимся орбитам ракетные установки, наши и их; наших было четыре или пять, – конечно, если верить слухам, так как это государственная тайна и никто не знает наверняка. Ходят также разговоры о платформах с лазерными пушками и микроорбиталах с контейнерами, полными смертельно опасных бактерий, генетически нацеленных как на нас, так и на биосферу Мрака. Выше, по вытянутым эллипсоидальным кривым, кружат над планетой четыре корабля: «Адольф Гитлер», «Герман Геринг», «Власть народа» и «Восток». В полутора световых годах отсюда американский «Джордж Вашингтон» в обратном пути на Землю разминулся со своим близнецом «Франклином Д. Рузвельтом»; «Рузвельта» преследует японский «Орукина», следом за ним, в пяти световых годах проплывает гигантский «Иосиф Виссарионович Сталин» со ста восьмьюдесятью тысячами анабиозеров, и в каждом из них спит чертов коммунист. Чуть опережая корабли, мчатся к нам на электромагнитной волне сообщения и приказы с Земли. Что делать с этим «Сталиным»? Сбить до того, как он выйдет на стационарную орбиту? А это неизбежная война. Черт возьми, война и так идет. Вся эта гонка на Мрак не имеет ни малейшего смысла, Рейху здесь ничего не светит, он только все глубже погружается в бездну бюджетного дефицита. Но это политика, логика с ней бессильна; мы позволили втянуть себя в клинч взаимной идеологической пропаганды, теперь же уход с Мрака немыслим ни для одной из держав. Космос поглощает миллиард за миллиардом. Если бы не тучи (Майн Готт, если бы не тучи!..), я бы увидел огонек «Геринга», медленно скользящий меж чужих звезд. Я пробыл в этом огоньке холодную бесконечность, он вырвал из моей биографии кусок истории, целые годы даже по релятивизированным путевым часам: информация о прошлом опередила меня, и когда нас разбудили в заключительной фазе торможения, я отстал на несколько политических революций; до сих пор то и дело попадаю впросак. Представляю, какое перевоспитание ожидает после пробуждения красных пионеров со «Сталина», настоящая промывка мозгов, ведь через месяц после их засыпания путчисты НКВД сместили из Кремля Грузлова и его команду, в безвоздушном пространстве уже плывут новые учебники истории СССР. Этот огонек, который я не вижу, «Герман Геринг»… Я хотел его разглядеть из челнока, но, разумеется, у меня не вышло, мне знакомы только цифферрехненмашинные[201] симуляции, макеты в небольшом масштабе, снимки с орбиты Земли. Я никому не говорил: он прекрасен. Эстетика полукилометровой конструкции из металлов, пластмасс и черт знает чего еще очаровала меня с первого взгляда. У кораблей женская душа, даже у космических, даже у внеатмосферных, не предназначенных для посадки на поверхность планет, они не сведены аэродинамикой до формы скругленных стрел, конусов, дельтоидов, их очертания не ограничены законами газов, «Геринг» лучший тому пример, космический собор Гауди, да, да, у меня именно такая ассоциация, если бы Гауди проектировал космические корабли, он сотворил бы нечто подобное – цветок из черных металлов, ажурная стрельчатость псевдоготики, тяжелый и вместе с тем легкий, невесомый, миллионы тонн массы покоя, хотя издалека видны только ангельские крылья, сложенные и раскинутые, хребты вымерших левиафанов, арочные ребра, асимметричный вихрь реактивного навеса, кривая кадильница аннигиляционного огня; у кораблей женская душа, неслучайно англичане всегда обращались к ним в женском роде.

Лифты. Мы уже заехали в этот железный ангар, когда в нескольких десятках метров земля ушла вниз и из прямоугольной могильной ямы показался черный «Визель» с крестами Люфтваффе на непропорциональных стабилизаторах и крыльях. «Визель» принадлежал к серии, которую «Мессершмитт» выпустил по специальному заказу АстроКорпс, на это указывали исходная форма крыла с изменяемой геометрией и выступающие дополнительные топливные баки. И пока за нами не закрылись ворота ангара, я успел увидеть запуск турбин в истребителе, грязный поток воздуха, вырвавшийся из-под него, вихри теней; на кривых столбах воздушных потоков машина неуверенно приподнялась на пять, восемь, десять метров, затем пилот запустил главные двигатели, и «Визель», толкаемый конусом отвратительно белого огня, ринулся в крупнозернистый монохром вечно затянутого тучами неба Мрака, в крутом развороте рассекая пространство над уже спускающимся на платформе мегалифта челноком; из челнока только серый стабилизатор торчал над землей. Но ворота ангара захлопнулись, и мы тоже начали спуск. Зажглись лампы, размещенные на полу лифта по краям, высокие тени выплеснулись на убегающие вверх стены. Фон Мильце заглушил двигатель, вышел, потянулся, плюхнулся на пол у задней шины, вынул сигарету, закурил. Я присел рядом. Мы сняли очки ночного видения. Юрген возился с радио, потерявшим волну. Фон Мильце угостил меня «Гарваром». Здесь тоже воняло, но уже не так, как на поверхности. Я высказался об этом запахе, говорил сквозь ладонь, приложенную вместе с сигаретой к губам, тихо и невнятно; фон Мильце понимающе кивал головой. Это одна сплошная куча навоза, сказал он. Биологический ускоритель. Вы видели снимки Адских Огней? – риторически спросил он. Я видел, видел. Самовоспламеняющиеся метановые гейзеры – испарения джунглей, всплывающие на поверхность биогрязи огромными пузырями, – освещают вечную ночь планеты длинными стягами бурого пламени. Как газовые факелы на океанских платформах. Океан джунглей Мрака местами смолисто-черный, его флора не может позволить себе в фотосинтезе потерять хотя бы квант энергии. Мы сидим здесь уже второе десятилетие, бормотал фон Мильце, и до сих пор открываем всё новые виды, и какие! – возьмите хотя бы стратопауков, перелетающих от вулкана к вулкану; а в лесах еще хуже. В лесах всегда хуже, там желтые глаза в горячей темноте. Уже мало осталось У-меншей в Склепе. На «Геринге» их тоже прилетело всего около сотни; а на сколько их хватит, на пять лет? Просто слезы. Может быть, нам стоит открыть здесь собственную ферму. В конце концов, гидропоника на низших уровнях Клина производит все больше земного белка. Но самок мало. Впрочем, Фульке – вы его знаете, это тот дылда из СА, – Фульке не даст согласия, его подпись священна, он довел искусство толкования официальных распоряжений до уровня настоящего искусства. Понимаешь, он должен следовать указаниям, которые получит только спустя годы, он предвидит на десять шагов вперед, политический ясновидец; и какую бы ересь он публично ни произнес, кивни ему и не спрашивай, он Хранитель слова, он несет Пламя.