– Почему не раньше? Почему вообще… Габриэль?

– Панический рефлекс. Не мой. Пайге Переваялся к Козлику, а потом полетел встретиться с тобой, прямо на Празднество, даже не заглянул на Лазурь. Я ничего не знал. Ваял в full-mode, приватно. А они решили выиграть время.

– Они запустили в глиокомп аналитическое нано только после визита Габриэля?

– Как только он появился. Они даже не знали, кто это. Только, что чужое Ваяние. Лишь потом, с помощью исключающего гадания…

– Но все уже было посчитано.

– Грубо говоря, да.

– Что?

– Фрай…

– Чью тайну ты хранишь? Гм? Не скажешь? – он подходит к Петрчу все ближе. – Кто вас купил? Для кого вы Ваяете тайком? Чей это был Хамелеон? Что, что там вычислялось?

Иван снова долго молчит. Глиевые глаза не моргают.

– Ну? – настаивает Фредерик.

Петрч вздыхает.

– Похоже, меня ждет речь Великого Искусителя. Что-то в стиле Гете. Хватит тебе сил? Как там твоя душа?

– Спасибо, не жалуюсь. Хватит дурачиться.

– Ладно. Послушай. Помнишь, как я говорил тебе про теорему Грейсона? Что ее доказал фрай Мучахан? Помнишь?

– А что?

– Какой наш самый крупный козырь, Фред? У нас, ксенотиков? Скажи. Что дает нам самое большое преимущество?

– Ваяние.

– Нет.

– Я не буду играть в угадайку.

– Глиомыслие. Ты никогда не хотел меня слушать, когда я пытался тебя убедить. Ваяние – физический труд, мы возим туда-сюда людей и товары, из нас сделали высокооплачиваемых мулов. Но реальные шансы, реальные чудеса кроются в непосредственных связях наших мозгов с глией. Не понимаешь? Это же настоящий Сезам! Ибо что такое по сути глия? А? У тебя тут, – он обводит движением руки половину Агерре-сити, – тысячи биологов, работающих исключительно над тайнами Xenogenesis procaryota gleiophyta, но ответили ли они хотя бы на один из вопросов, которые поставил еще Лужный? Ибо по какому, собственно, принципу действуют глиоорганеллы нуль-временного резонанса? Каким, собственно, образом, глия деформирует пространство-время? Что это за воздействия, и каковы их носители? Откуда она берет энергию, и какая это энергия? Как так получается, что мы находим одни и те же организмы в экосферах разных звезд? Где реликты их эволюции, как выглядели их предки, как это происходило? Не обладает ли глия, как один организм, галактический планктон, разумом, сознанием? Насколько она стара? Какова ее цель? Млечный путь? Скопление галактик? Вселенная? Ты знаешь ответ хотя бы на один из этих вопросов?

– Нет. Ты сам знаешь, что нет.

– А ведь ты носишь ее в каждой клетке своего тела, новые митохондрии; она кружит в твоей крови, вступает в симбиоз с дендритами. Кто в таком случае ты сам?

– Ксенотик.

– Но это всего лишь слово. Изящно скроенная мантия.

– Ну так выскажись, пророк!

– Ах. Гнев. Я вижу твой гнев, Фредерик.

Ксенотик проявляет чувства. Такие мгновения стоят того, чтобы их хорошенько запомнить. Драгоценные камни, которые будут вращаться в воспоминаниях, пока полностью не изгладятся. Редкие – и все более редкие, поскольку Страж каждый раз учится на ошибках, корректирует алгоритмы. Не стоит ждать очередного сбоя, имплант теперь будет реагировать еще быстрее, еще точнее, эндокринные бустеры подавят в зародыше любое гормональное беспокойство, кортикальные индукторы сгладят внезапные штормы ЭЭГ. Мир неспящих тих и идеально прозрачен, будто китайский садок, пруд в японском саду для медитаций.

Петрч спрыгивает с балюстрады и берет Агерре за плечо.

– Ты знаешь, что я пытался этого избежать, – говорит он. – Но ты – ты стремишься забюрократизировать Тайну. Так нельзя.

– Чушь. Что там считали?

– Идем, фрай.

Снова долгие минуты. Дорожка (естественно, иллюзионная) описывает над АС замысловатую уходящую вверх спираль с все большим радиусом. Они минуют как раз сейчас перемещаемый фрагмент метрополии: бункероподобные бассейны Болот, кутрипический парк, амфитеатр; все это у них под ногами. Над головами – бледные звезды.

– …к чему-то большему, нежели выбор более многообещающей компании, – говорит Иван, не повышая голоса, так что Агерре приходится сосредоточить на нем все свое внимание, борясь с соблазном подкрутить звук в настройках. – Среди ксенотиков есть семнадцать, которые начали до сизигии научную карьеру; одиннадцать из них – в области точных наук. Они прервали ее. Почему? Скажи мне, Фред. Чтобы Ваять для непонятных компаний и столь же подозрительных государств от звезды до звезды – город китайцев, пару тонн урана, разноцветные зверинцы… Кто мы, если не перевозчики-евнухи? Да, миллионы, даже миллиарды. Нам дают взамен целые состояния, пожалуйста, кто запрещает купить планету, вырастить город, объявить себя королем – таков ли предел наших возможностей, потолок мечтаний, смысл бытия ксенотиком? Ибо я могу представить себе и больше, как и другие. Ты спрашиваешь, кому мы продались, для кого изменили? Ни для кого. Ты все еще мыслишь по-старому. Нам незачем продаваться. У нас у самих есть все, что нам нужно. Капитал – мы миллиардеры. Земля – в нашем распоряжении весь космос. Интеллектуальный потенциал… стоит ли продолжать?

– Локация в межзвездном пространстве, – сухо произносит Агерре. – Противоположно Вектору. Живокрист и Болота. Твои ксенотики-ученые. Они не тратят впустую времени на Ваяние… и гадают. Тот глиокрист, майгод, тот глиокрист!.. Кто это был?

– Доктор Арвенна Дьюс. У Лужного она в последней сотне, но в нанобиологии – одна из лучших умов. Ваять? Зачем? Ради денег? Есть ли разница еще в нескольких миллионах? После сизигии ей потребовалось четыре месяца на открытие глиокриста. Фигуры из крови в горячей воде.

Агерре качает головой, пустым взглядом уставившись на город.

– И что еще, что еще?

– Мне очень жаль, но теперь уже слишком поздно. Ты сам себя отрезал, – страшные глаза Петрча сухи и неподвижны, он с аналитическим спокойствием наблюдает за реакцией главы Ордена. – Не пытайся ее искать. Она больше не член Ordo Homo Xenogenesis. Как и никто из нас. Мне очень жаль, – повторяет он.

Но в самом ли деле ему жаль? Все-таки это момент его триумфа, момент славы. Может, не исполнение мечты, но, вне всякого сомнения, новая пища для амбиций.

Агерре все еще блуждает на ощупь, мыслями и взглядом.

– Если глиокрист – целиком изобретение фрай Дьюс, если вы ни с кем не сотрудничали… то как, собственно, Габриэль попал на Глупец?

– Куда? Ах, на Козлик? Честно говоря, меня это тоже удивляет. Случайность? Вряд ли. Наверняка он за кем-то из нас следил, вместе с Есадой. Но откуда у него возникли подозрения…

– Проект SWING. Вы нарушили вращательный момент звезды?

– Нет. Мы ведь знали, что они мониторят всю галактику. У нас у самих есть доли в SWING'е.

– Неудивительно. С этой технологией глиокриста…

– Тебе тоже советую. Это будет…

– Куомо, – прерывает Петрча Агерре.

Иван пятится, красные рукава вздымаются на иллюзионном ветру – хищная птица в оборонительной позе.

– Я же тебе говорил – я над ними не властен.

– Отговорка лучше некуда, – признает Агерре, поворачиваясь к раскольнику спиной. – Я вовсе не предполагаю, что ты отдал приказ. Но ты наверняка подозревал… считался с тем, что рано или поздно кто-то, под каким-то предлогом… Верно? И ты ждал, просто ждал. Ибо – «ты над ними не властен». Возрази.

На покрывшемся черным фракталом небе уже почти не видно звезд. Обычно тот живокрист быстро бы распался, но город все еще периодически трясет, и сохраняются страховочные сети. Агерре и Петрч остановились у восточной, передней границы города, на высоте тридцатого этажа. Вид на равнину им закрывает гигантская стена здания акселератора Института Торпа, так что смотреть они могут только на запад, на погруженный в тень Агерре-сити, будто находясь в пещере живокриста: ниже агрессивная архитектура неясных симметрий, выше зараза черного инея. Фредерик рассеянно созерцает все это, джунгли замысловатых форм вызывают в его голове странные ассоциативные цепочки.